Страница 45 из 73
1) Янтарная хаома.
Большинство исследователей сходится на том, что сие есть грудное молоко саламандр, той же точки зрения придерживаемся и мы. К основным свойствам янтарной хаомы относят такие, как: повышение жизненных сил, заживление ран, восстановление потерянных органов. В силу вышеуказанных причин янтарную хаому также именуют живой водой.
2) Голубая хаома.
Сей вид хаомы есть содержимое саламандровых яиц, остающееся после появления на свет детёныша. Основное свойство: наделение способностью к физической метаморфозе, чем саламандры и пользуются, взращивая из людей метаморфов. Здесь важно заметить, что саламандрам метаморфоз присущ от рождения, людям же приобретение сего навыка даётся крайне тяжело, несмотря на то, что приучение идёт с раннего детства. Согласно последним сведениям, из каждых десяти претендентов выживает не больше двух-трёх.
3) Искристая хаома.
Сие есть кровь саламандр, в силу чего меньше всего доступна, меньше всего изучена. Распоряжаются искристой хаомой южные маги, и только они, из чего можно заключить, что повышает магическую силу, либо же как-то на неё воздействует. Цвет имеет ярко-оранжевый, пышет искрами, по каковым причинам и получила такое название".
[3]
Из трёх направлений: двигаться к истокам Антиломы, двигаться к устью, продолжить движение строго на юг, Терракс выбрал третье. В ту же сторону было и Хрисанфу с Рагнаром, что не могло не радовать. Растянувшись металлическим змеем, войско вошло в своего рода коридор между пустынями, пролегал он, как установили при помощи магии, вплоть до южной оконечности материка - залива, названного, в силу сходства, заливом Драконьей лапы.
- Кажется, опять грязь прилипла, - рассерженный, Хрисанф останавливает фургон. - Проверь.
Рагнар проверяет, лич не ошибся: в борт вцепился мальчонка лет шести, держится крепко. И насчёт грязи тоже верно: паренёк мало от неё отличим. "Как же их всё-таки много, - думает Рагнар. - Несчётное число домиков, сложенных из блоков расплавленного песка, так похожего на волшебный лёд, и у каждого роем мужчины, роем женщины, окружённые роями детей". Прикасаться к ребёнку руками противно, сковыривает магией, словно клеща или какое другое неприятное насекомое. Паренёк отскакивает, отбегает, взрывая босыми ногами песок, но на отдалении останавливается, смотрит, сунув в рот палец.
- Сгинь! - прикрикивает Рагнар, прежде чем вернуться в фургон.
Очертив пальцем в воздухе замысловатый охранный знак, мальчонка устремляется к самоходной полевой кухне, поднимающей клубы песчаной пыли, в которых и исчезает.
Жители малых селений, встречавшихся чаще всего, на воинство севера не нападали, но и не прятались. Сначала их убивали, потом прекратили - стало жаль магии. В селениях более крупных сопротивление уже оказывали: насылали песчаные бури, подвешивали воздушные линзы, направляли пустынных акул. Стоит ли говорить, что после подобного мятежный посёлок становился одним большим кладбищем?
- Ещё один маг пропал, и довольно сильный, скажу тебе, маг, - говорит Хрисанф, прочитав послание Ситниса, принесённое зомби. - Теперь никаких сомнений - похищают. Причём, не оставляя следов ни в Эфире, ни в Сущем.
- Метаморфы? - спрашивает Рагнар голосом ровным, но в глазах - искры ненависти.
- Кто же ещё, - лич подтягивает перчатки, костяные накладки слабо светятся, - и весьма сильные, раз не бояться лезть в стан врага.
- Что-то саламандры готовят, - размышляет вслух Рагнар, - ведь ни одного большого сражения после перехода через Антилому.
- Так и есть, - кивает Хрисанф, - следуем дружно в ловушку. Однако, боюсь, туда-то нам с тобой и нужно...
Города встречались редко, и не в оазисах, как можно было бы предположить, а в местах, приспособленных для жизни людей лишь относительно. Многоярусные дома напоминали термитники и осиные гнёзда, соединялись кружевом паутины. Роль дворца правителя играло логово саламандр, получившее у северян название Очага; издали это место светилось жёлтым и голубым, но стоило легионерам приблизиться, занималось яростным оранжевым пламенем. Лишь однажды северянам удалось сковать буйство огня магией холода, вытащить из пепла и сажи ещё живых саламандр...
В Эфире Очаг змеиного города предстаёт сплошным пятном света, так же выглядят и тела саламандр. Рагнар наблюдает за той, что извивается меж раздувшихся от жара яиц, пытается прикрыть гибким чешуйчатым телом. Легионеры поливают струями холода, яйца взрываются, выплёскивая хаому. Пряди серого тумана, истончившиеся струнами, доносят до Рагнара странный голос, похожий на перезвон лиры:
- Только не холод, не холод! Верните огонь!..
Тело саламандры изменяется, перетекает из одной формы в другую: то женщина с бронзовой кожей, то ящерица с богатым узором, то змея с человеческой головой. "Как сама Салма, - думает Рагнар, - прибывающая и убывающая на ночном небе. Людская же ярость подобна ярости Игнифера, в южных землях всегда беспощадного".
[Кристалл памяти]
Трудно даётся мужество, ещё труднее - мужество разума. Легко ли признаться себе, что ошибался во взглядах, что потратил жизнь на пустое? Как если бы, прожив жизнь в оазисе, только его замечая, увидеть наконец пустыню вокруг. Увидев же, найти в себе силы бросить ей вызов - отважиться на переход.
[
Год
двадцать седьмой
]
Эфир и Астрал
Беллкор,
цитадель саламандр
[1]
Очнувшись, Рагнар услышал мелодию - вырвала из крепких объятий Эфира. Казалось, переговариваются колокола: гулкий удар большого, перезвон средних, переливы маленьких, подобные теньканью птиц. Звуки переплетались, проникали друг в друга, соединялись в узор. Через мгновение Рагнар и сам стал частью мелодии - тело его запело. Запело потому, что было одной из щетинок покрова, охватывающего цитадель саламандр.
Далеко внизу кипит битва, звуки её пронзают мелодию, как пронзает порой росток каменную плиту. Рагнара пронзает осколок света, торчит из груди, вокруг двумя концентрическими кругами собирается боль. "Так уже было когда-то, - ворочаются в голове вялые мысли, - два кольца и огонь в середине". Тушу златожука внизу облепили зомби, а он и правда светится золотым, только теперь Рагнар это видит. Светится всё южное воинство, свет свивается нитями, нити охватывают цитадель, перетекают в звуки мелодии.
- Ещё одно изменение формы, - Рагнар пробует голос, и голос звучит, изливается, - суть от сути волшебства саламандр...
Метаморфозе подвергнута твердь близ цитадели - что-то вроде перловой каши, если на вид, бурлит, перекатывается; в постоянной метаморфозе и сама цитадель, похожая на вытянутый колокол: открываются и закрываются дыры, из которых сочится слизь, набухают рожки и жгутики. Плоть Рагнара сращена с плотью внешнего покрова цитадели - чары саламандр переплели, растворили одно в другом, соединили в узор. И вот спину что-то принимается грызть, а Рагнар только и может, что заходиться криками боли. Цитадель включает его ор в свою песнь, разукрашивает мелодию обертонами.
- Нет!.. - стонет Рагнар, - отпусти меня, отпусти!..
Из груди его появляется хобот, приподнимается вверх, являя кольцо игольчатых зубок по внутренней кромке, затем раздувается, плюёт вниз серым сгустком. Муки частично переносят Рагнара в Эфир, там сгусток предстаёт огненным шаром, охвачен зелёной каймой. "Кайма - эманации боли, - понимает Рагнар, - моей боли..." Сгусток меж тем бьёт по зомби, что копошатся внизу, охватывает видимым лишь на эфирном плане огнём. Те, кого не задело, отбегают, но шарики огня устремляются следом, перебирая зелёными ножками рагнаровых мук...
Чары саламандр сохраняли Рагнару жизнь, сохраняли сознание, сохраняли боль, из которой ковали стрелы. Когда-то сказал Хакану, что нет вещи более противоестественной, чем некромантия - как же глубоко ошибался...