Страница 84 из 93
— А что скажут о нас люди? — схватил Сократа за руку Аполлодор. — О пас скажут, что мы и не друзья тебе вовсе, а только так назывались, если не спасли тебя от тюрьмы и смерти. Нам стыдно будет жить, Сократ! Нам невозможно будет жить, потому что все честные люди станут презирать нас. И мы не сможем доказать, что хотели спасти тебя.
Этот разговор закончился только у железных ворот тюрьмы. Сократ даже вздохнул с облегчением, когда оказался за тюремными воротами: они, наконец, оградили его от суетного и шумного мира, от всех этих разговоров о безбожии, о развращении юношества, о виновности, о смерти, о справедливости и несправедливости, о страхе, о семье, о побеге из тюрьмы... Он так устал, как никогда не уставал даже в военном походе. Впрочем, неудивительно: сегодня, кажется, он сделал самое важное и самое трудное дело в своей жизни — он посеял то, что скоро взойдёт и будет называться новой жизнью, новой эпохой, новым человеком. Он дёрнул за верёвочку судеб тысяч и тысяч человеческих жизней, сдвинул эти судьбы с залежалого места, протащил их по трудной дороге поближе к разуму и свету, поближе к истине — и не надорвался! Но это и всё, что он смог. Больше — ни одного движения. Дальше — смерть...
Его ввели в камеру, и он узнал её — здесь, в этой камере, тридцать два года назад он простился с великим Фидием. Теперь уже все знают, что он велик. Но как быстро пролетело время. Он навестил его в ту ночь не один, а вместе с Периклом и Софоклом. Тридцать лет назад умер Перикл, семь лет назад — Софокл, в том же году, что и Софокл, умер Еврипид. В том же году был казнён по решению народного собрания Перикл-младший, сын великого Перикла. Два года назад убит Алкивиад. И Перикла-младшего и Алкивиада в час своей смерти доверил Сократу Перикл Олимпиец, а он, Сократ, не уберёг их. Рок, судьба, Ананке[133] сильнее человека, хотя человек, кажется, сильнее рока в другом: человек прозревает истину всех богов, а жестокая судьба ставит предел времени.
Они — Сократ, Софокл, Перикл и Фидий — сидели тогда вот за этим самым камнем, постелив вокруг него сухую солому, и пили вино, которое подавал им слуга Перикла Эвангел. Как недавно Критон, Симон, Платон и Аполлодор уговаривали его, Сократа, согласиться на побег, так Тогда они, Перикл, Софокл и Сократ, уговаривали Фидия, а Фидий сказал, что если он убежит из тюрьмы, то все будут думать, что он на самом деле вор, присвоил себе золото и драгоценные камни, отпущенные ему Афинами на создание статуи Афины Паллады, а если не убежит, то сумеет доказать на суде, что он честен перед афинянами... Он ничего не доказал, потому что был отравлен врагами Перикла в тюрьме. И умер здесь, в этой тюремной камере. Теперь и Сократ ляжет на эту сухую солому, укроется чёрным плащом и переселится в тот мир, где теперь пребывают в покое Фидий, Перикл, Софокл, Еврипид, Алкивиад, Перикл-младший и, может быть, Аспазия, которая хоть и изменила Периклу здесь, на земле, живя со скототорговцем Лисиклом, но там, в Элисии, наверное, прощена Периклом, потому что он любил её так, что стал однажды перед судьями на колени и в слезах, умоляя их пощадить её... Конечно, простил.
На камне, заменявшем стол, стоял кувшин с водой и плетёная корзинка с лепёшками.
— Здесь будешь спать и есть, — сказал Сократу тюремщик, который привёл его в камеру. — А видеться с родственниками и друзьями — в другой камере, где есть окно и скамейки. Это перед смертью. Я проведу тебя туда, когда будет надо. Рядом с той камерой — каменное корыто с ключевой водой, которой ты обмоешься перед казнью.
— Когда же казнь? — спросил тюремщика Сократ.
— Когда вернётся с Делоса[134] «Делиас», — ответил тюремщик.
— «Делиас»?! — воскликнул Сократ и сам устыдился своей неожиданной радости. — Священный корабль «Делиас»? переспросил он спокойнее. — С Феорией на Делос?
— Да, он отплыл сегодня на рассвете, — ответил стражник. — Так что ждать тебе своей смерти ещё целый месяц.
— О, Зевс! — сказал Сократ, прижав руки к груди, где сильно и больно застучало сердце. — Только бы не умереть раньше!
— Думаешь, что потом будет приятнее умирать? — усмехнулся тюремщик.
— Я не о приятном, я о другом.
О чём другом он подумал, Сократ тюремщику не сказал. Подумал же он о том, что нельзя ему умереть своей смертью, как умирают старые и больные люди. Надо — о боги! — очень надо, чтобы афиняне убили его, а затем, опомнившись, увидели бы изумлённо, что убито лишь тело Сократа, а мысль его — жива, ясна, притягательна, нова и совершенна. И покаянно приняли бы её как свою. В чужих душах приживается лишь окровавленная мысль мудрецов, мысль пострадавших за неё, уплативших за её торжество собственной жизнью. Другого доказательства истинности люди не признают...
Он помнит, что тогда шёл дождь, что из ниши, пробитой сквозь скальную толщу, тянуло дождевой сыростью. Теперь же из ниши, когда он приблизился к ней, пахнуло жарой, горячим камнем, истоптанной в пыль землёй, примятым чабрецом. Итак, тень Фидия с ним в этой глухой камере под Пниксом, в этом каменном ящике. В этой могиле...
Тут натянутая до предела мысль вырвалась, как вырывается тетива из пальцев, и вернулась туда, откуда старалась убежать, — к священному кораблю «Делиас», так чудесно вдруг изменившему его тюремную судьбу. Да, да, это всё-таки чудесно: ещё целый месяц он будет встречаться со своими друзьями, к нему придёт ещё не раз его сварливая, но любимая Ксантиппа, которую, впрочем, теперь уже «рыжей лошадью» не назовёшь, потому что постарела и поседела вместе с ним, и приведёт с собою мальчиков, его сыновей. А ещё он увидит солнце. Аполлон не забыл его, оказал последнюю милость — ради успокоения его души, ради неспешного отстранения от всего, что связывает его с жизнью: совсем и всеми он успеет тихо проститься, высказать всем слова благодарности, помахать, как уходящий гость, на прощание рукой.
Итак, «Делиас» отчалил от афинских берегов и взял курс на остров Делос, родину Аполлона. Говорят, что этот «Делиас» — тот самый корабль, на котором вместе с семью юношами и семью девушками был отправлен некогда на Крит в качестве жертвы Минотавру сын царя Эгея Тесей. Тесей молился Аполлону и победил Минотавра. С той поры эллины никому — ни богам, ни царям — не приносят в жертву людей. Разве что Закону, который, кажется, выше царей и богов. Впрочем, законы земли отражают законы Олимпа. Так ли это? Сократ спросит об этом у Гомера, когда встретится с ним на Полях Блаженных, в Элисии. Гомер всё знает о богах, и даже то, чего знать не следовало, — про их амурные дела, ссоры, заговоры и преступления. Ах, Гомер, Гомер, скоро увидимся...
С той поры как Тесей убил Минотавра, афиняне дали обет Аполлону справлять в память о Тесее раз в четыре года Делии и неукоснительно отправляли на Делос священный корабль с дарами Аполлону, с музыкантами, певцами, поэтами и танцорами, которые увеселяли бога муз.
Было очень похоже, что «Делиас» — тот самый корабль, на котором плавал Тесей, — такой он был древний, весь просмолённый, проконопаченный, с толстым слоем сурика на бортах, будто его смолили и красили тысячу раз. Счастливого тебе плавания, «Делиас», а афинянам спокойного состояния духа. Пока «Делиас» в пути, в Афинах никого не казнят и тюрьмы открыты для родственников и друзей всех узников, осуждённых на смерть.
Когда тюремщик снова заглянул в камеру Сократа, чтобы спросить, не нужно ли ему чего, Сократ ответил, что ничего ему пока не нужно, что всё у него здесь есть — и вода, и лепёшки, и солома, и воздух, — и спросил: помнит ли он, тюремщик, как семь лет назад вместе с шестью другими стратегами был казнён в тюрьме под Пниксом сын Перикла — Перикл-младший.
— Да, помню, — ответил тюремщик. — Молодые стратеги умерли очень весело. И сын Перикла тоже. Весь день они кутили, пели песни, а под вечер, когда все гости разошлись, помылись в ключевой воде, дурачась и обливая друг друга, потом уселись в один ряд на скамье, взяли свои чаши с цикутой и дружно выпили, вознося хвалу богам. Это были славные молодые люди. Многие их потом оплакивали, считая, что их казнили напрасно. Они могли бы составить славу Афин.
133
Ананке (Ананка) — в греческой мифологии божество необходимости, неизбежности, мать мойр — вершительниц человеческой судьбы.
134
Делос — один из Кикладских островов в Эгейском море. Считался местом рождения Аполлона и Артемиды.