Страница 4 из 9
Высокий рыжеватый портупей-юнкер пристально вгляделся в него, чуть пьяными глазами, видимо принял его за своего знакомого и весело приподняв над головой бутылку белого бургундского вина, прокричал чью-то чужую фамилию.
Прапорщик изредка проводя рукой по лицу, пылавшему яркой краской, молча прошел мимо, в одну из комнат, на стенах которой стройными рядами висели огромные, в тяжелых рамах, картины. На каждой картине, выбросив вперед голову, напружинив поддернутое вверх тело, выгнув грудь, маршировали солдаты.
Прапорщик молча остановился перед одной из картин – на ней император, создатель фрунтового государства на белой лошади с высоким султаном между настороженных ушей, принимал парад лейб-гвардии Преображенского полка. В стекле массивной, позолоченной рамы, отражались колонки ружей, составленные вдоль стены, и пулеметы, стоявшие на подоконниках. Окна были открыты.
За пулеметами в неясной, беловатой отмели стекла маячила Дворцовая площадь.
– Каков строй! – быстро сказал кто-то над самым ухом прапорщика – каков строй! Вот это, извольте взглянуть, русская армия!
Прапорщик обернулся и отступил в сторону: это говорил короткий человек с начинающей лысеть, коротко остриженной, головою.
– Капитан Воронов, к вашим услугам.
– Прапорщик Миллер, – сказал прапорщик, слегка отворачивая голову, чтобы не чувствовать едкого запаха спиртного перегара.
– Может-быть… большевик?
– Если бы я был большевиком, мое место было бы не в Зимнем дворце! – запальчиво ответил прапорщик.
Капитан качнулся, прикрыл глаза.
– Ну и что же, теперь среди прапорщиков сколько-угодно большевиков. Да и не в большевиках дело! Дело в том… в том, что лучшие традиции нашей армии пошли прахом. Посмотрите на юнкеров! Они – будущие офицеры, а есть среди них хоть один аристократ? Защитники отечества! Каждый солдат может без всякого труда попасть в юнкерскую школу… Нет, к дьяволу, к дьяволу!..
– Каждый солдат такой же гражданин Российской Республики, как и вы, господин капитан, – сухо отвечал прапорщик.
– Правильно! – весело закричал тот, приподнимаясь на носках и с пьяным удовольствием разглядывая своего собеседника – не спорю, милый молодой друг… Только знаете ли, что? Нужно бежать отсюда… Мы еще не сыграли нашей партии, но… но, может-быть, лучше ее и не начинать! Честь, честь отменили, мерзавцы… – сказал он вдруг с горечью – Рабочие депутаты, сволочи! Государственные люди!
Прапорщик молча отвернулся от него и подошел к окну.
На площади, неподалеку от главного входа в Зимний стояли в строю три роты юнкеров в длиннополых шинелях. Высокий энергичный человек говорил им что-то, упрямо наклонив голову, сдержанным и коротким движеньем выбрасывая вперед правую руку.
Сквозь открытое окно до прапорщика долетело несколько фраз.
– Мятеж большевиков наносит удар делу обороны страны… сорвать Учредительное собрание… Необходимо вырвать, наконец, почву из-под ног большевизма… В ваших руках спасение родины, республики и свободы.
Юнкера с металлическим стуком взяли винтовки на плечо, беглым шагом перешли через площадь и исчезли под аркой Штаба.
– Тяжело! – сказал за его спиной тот же пьяный голос, – не то что-то, не то все, не… не то, пустота какая-то вокруг, прапорщик!
4
– Десять человек в комнату семьдесят девять! Немедленно!
Военный, с красной повязкой на рукаве, появившийся на пороге комнаты, в которой прибывающие красногвардейские отряды устроили что-то в роде штаба, исчез так же быстро, как появился.
Из коридора на мгновение донесся шум, топот, гуденье – дверь захлопнулась и все стихло.
– Очередь пятому десятку! – весело прокричал мальчишка лет шестнадцати и застучал винтовкой об пол. – Лангензиповцы поперли! Ракитов, вставай, ляжки повытрешь!
В длинных сводчатых коридорах грохочет толпа. Повсюду толпа – на лестницах, в белых высоких комнатах, в тусклых залах, разрезанных вдоль рядами массивных колонн.
Рабочие в длинных блузах, солдаты в изношенных серых шинелях и папахах – готовые двинуться вперед по первому приказу – ждали этого приказа на лестницах, в залах, в коридорах Смольного.
Газеты, листовки, воззвания шелестели в руках толпы – над нею на голой запотевшей стене висели первые листовки Военно-Революционного Комитета.
В комнате семьдесят девять длинноволосый человек в очках, с утомленным лицом мельком оглядел красногвардейцев и ровным голосом отдал приказание:
– Вы отправитесь на Марсово поле, к Троицкому мосту. Нужно установить заставу. Держите связь с Павловским полком на Миллионной. Пускай выделят заслон от полка.
Он взял со стола бланк со штампом Военно-Революционного Комитета.
– Десять человек. Так. Кто начальник десятка?
Маленький красногвардеец в огромной мохнатой папахе выступил вперед:
– Сепп.
– Григорьев.
– Ракитов.
– Ивченко.
– Дмитриев.
– Давыдов.
– Любанский.
Человек в очках поднял голову от бумаги, которую он писал, сдвинул очки на лоб и закричал:
– Тише, товарищи! Не мешайте работать! Мне ваших фамилий знать не нужно…
На одно мгновенье наступило молчание, вслед затем резкий голос сказал коротко:
– Шахов.
Красногвардейцы обернулись: высокий хмурый человек отделился от стены и шагнул к столу.
– Одиннадцать, – машинально подсчитал человек в очках.
И сердитым жестом остановил начальника десятка, начавшего было говорить о том, что этот человек не принадлежит к их отряду.
– Неважно, товарищ! Тем лучше! Лишний человек не помешает.
Он приложил печать и подписал наряд.
Маленький красногвардеец аккуратно сложил бумагу и засунул ее в папаху.
– Неважно! – пробормотал он, искоса и с подозрением оглядывая Шахова, – как это неважно? А почем я знаю, что это за человек? Неизвестно… А, может-быть, он, сукин сын, сам Керенский?
И он повел свой маленький отряд между толпы по длинному коридору.
– Шахов добрался, наконец, до лестницы, потеряв по дороге всех своих товарищей.
Некоторое время он видел еще мелькавшую в толпе удивительную папаху Сеппа, но папаха двигалась с подозрительной быстротой и он наконец потерял ее из виду.
Толпа сомкнулась за папахой, за самим Сеппом, за красногвардейцами с такой же неизбежностью, с какою она могла бы впитать в себя броневик.
Хватаясь руками за перила, Шахов спустился вниз по лестнице и вдруг, неожиданно для самого себя, вылетел в сад перед Смольным.
Страшный грохот оглушил его.
Огромные, серые броневики, украшенные красными флажками и завывавшие своими бешеными сиренами, автомобили задохшиеся, как загнанные звери, люди в солдатских шинелях, в матросских бушлатах, волочащие по земле ящики с наганами, разгружающие грузовики с винтовками – все двигалось, шумело, сплеталось, вростало друг в друга.
Во всей этой лихорадочной тесноте, в стремительной быстроте, с которой люди врезались в вещи и тащили их за собою, Шахов минут десять безуспешно искал красногвардейцев, с которыми он был послан.
Он поднялся на несколько ступеней обратно по лестнице и внимательно перебирал глазами каждый автомобиль, наткнулся на готовый к отправке грузовик, который стоял немного в стороне, под деревьями, весь содрогаясь от работы мотора.
Солдаты и красногвардейцы снизу вбрасывали в его коробку пачки газет и листовок.
Шофер стоял на сиденьи и изо всех сил махал в сторону Шахова руками.
– Сюда, сюда! – различил Шахов.
Он сбежал со ступенек и пробрался к грузовику.
– На Марсово поле? – крикнул он.
– Да, да, – отвечал шофер, – ничего не расслышав из-за стука мотора.
Десять рук сразу протянулись к Шахову и втащили его в грузовик.
Рукоятка тормоза сдвинулась с режущим шумом – грузовик дрогнул, откатился назад, сразу взял такую скорость, что красногвардейцы с хохотом попадали друг на друга, пролетел мимо наружной охраны, и качаясь из стороны в сторону, помчался по Суворовскому проспекту.