Страница 13 из 20
Эти страницы СКЦ - как памятника литературы русской, "православной" (а стало быть, непременно "благочестивой и целомудренной"), - кажутся невероятными. Но они открываются, читателю, отказывающемуся от политиканских априорных сентенций, звучащих в предисловиях и комментариях к эпопее.
5.ТАК ПРОХОДИТ МИРСКАЯ СЛАВА...
Чем дело кончилось?
Сказитель о Казанском царстве дожил до 1570-х годов, не обманувшись в царе и благополучно пережив Опричнину, положив начало младшей - полуофициальной редакции СКЦ: "Казанскому Летописцу", где эпическая 2-я половина замещена выписками из официальных документов. В 1-ю часть тоже была сделана вставка: в раздел о чудесах, предвещавших татарам христианскую победу, были вписаны те чудеса [там же, т. 19, сс. 326-329] - отсутствовавшие в старшей редакции [там же, с.72], что названы только в царской Лицевой Летописи, известной в единственном экземпляре, писавшемся около 1570 г. [там же, т. 132, с.463]. (В Степенную Книгу царского родословия 17-я степень с этими чудесами была внесена позже) [А.А.Сиренов 'Степенная Книга. История текста', М., 2007, сс. 128-129, 167, 217? 409].
В литературоведении называются гораздо более поздние даты сложения "Казанского Летописца", дошедшего в младших изводах (куда внесены жития 1590-х годов), но на его страницах осталось свидетельство гораздо более раннего написания. В 1571 Москва была сожжена внезапно прорвавшимися в центр страны крымскими ордами Девлет-Гирея, вся её территория являла пожар: пепелище по-древнерусски. Выгорела и эспланада: пространство Троицкой (ныне Красной) площади перед Кремлевским валом, перед 1570-ми гг. застроенное торговыми рядами. К середине десятилетия, когда другие городские районы отстраивались, это поле получило имя собственное Пожар. Повесть о Харитоне Белоулине, писанная около 1573 г., еще делает уточнение 'на пожаре, середь Москвы', автор 'Нового Летописца' 1580-х, свидетель тех десятилетий, пишет 'на Пожаре' без уточнений [Д.Н.Альшиц 'От легенд к фактам', СПб., 2009, с.368]. Младшая редакция СКЦ говорит о закладке церкви Василия Блаженного, соединяя название с уточняющими указаниями: 'В лето 7063-е. На Москве же, Казанския ради победы, царским повелением поставлен бысть храм преудивлен каменной, во имя Пречистыя Богородицы, честнаго Ея Покрова, со многими пределы, против Фроловских ворот на рву, на пожаре' [ПСРЛ, т. 19, с.483]. Здесь указательное 'на пожаре' используется, как имя нарицательное. Многочисленные списки младшей редакции, кроме сокращенных, по-всякому варьируя фразу, сохраняют упоминание пожара (пепелища) [см. там же, прим.], показывая время канцелярского редактирования: сер. 1570-х гг. Это верхний прослеживаемый предел жизни Сказителя.
Г.Н.Моисеева пишет: "Взятием Казани не закончилось покорение Казанского ханства. В течение пяти лет длилась упорная борьба. Сотник Мамыш-Берды собрал отряд в несколько тысяч разбитых казанцев и хо?зяйничал на Волге выше Казани. В 1553 году казанские феодалы предложили престол ногайскому мурзе Мухаммеду, сыну Исмаила, но Мухаммед отказался, так как его отец склонялся к верному союзу с Москвой. На казанский престол был выбран брат Сумбеки - Али-Акрам. Летом 1553 года Али-Акрам с 300 ногайцев прибыл в Чалым, опорный пункт для борьбы с Россией. Князь Юсуф решил поддержать сына и собрал громадное войско, чтобы осенью 1553 года вступить в пределы Русского государства. К союзу ногайцев и казанцев примкнуло Астраханское ханство. К борьбе против России Юсуф хотел привлечь и верного союзника Москвы ногайского князя Исмаила. Русский посол в Сарайчике Д.Губин писал в донесениях Ивану Грозному: "Да нагайской, государь, Юсуф-князь послал к Смаил-мирзе: яз де перекочюю за Волгу, а возму с собою Такбилди, царевича Астраханского, да поедем воевать на Русь. Исмаил мирза с ним не похотел, да ему отговорил и промеж ими ныне великая нелюбка".
Для борьбы с Русским государством было нужно знамя, и Юсуф видел его в бывшей казанской царице. В Москву посыпались письма с требованием вернуть Юсуфу дочь и внука Утемыш-Гирея. Иван Грозный понимал, какой вред может принести Сумбека, если ее отпустить в Сарайчик. Было необходимо удержать ее в поле зрения московского правительства. Удобной формой отказа послужило замужество Сумбеки. Шигалей был братом ее первому мужу, и, опираясь на теже доводы, которые приводили отец и братья Сумбеки, когда предлагали ее в 1551 году в жены Шигалею, Грозный теперь неизменно отвечал отказом: "И ты сам разсуди, дочь твоя была замужем за Еналеем царевым Шигалеевым братом. ...И ты писал многижды, что дочь твоя Шигалеев царев юрт"; "И Шигалей царь нам бил челом, что дочь твоя юрт его, и по вашему закону пригоже ей быти за ним. А дочь твоя за него захотела же"... В письмах к мурзе Исмаилу Грозный отвечал так же: "Прислал еси к нам просити Юсуфовы дочери Сююнбек-царицы, чтобы нам ее к вам отпустити. И мы ее хотели к вам отпустити, и Шигалей царь бил челом, что и Сююнбек-царица юрт его, что была за братом его за Еналеем-царем, и по вашему закону, пригоже за ним быти". В 1553 году сын Сумбеки Утемыш-Гирей был крещен и получил имя Александр. В 1554 году Юсуф писал Грозному о том, что до него дошли слухи о дурном обращении Шигалея с Сумбекой, будто он ей отрезал нос. Грозный отвечал: "И женского обычая непригожих речей что слушати, где было тебе нам бити челом, и наше добро на веки памятовати? И ты, женского для слова, наше добро в недружбу (о)ставиши, казаков наших в нуже держиш и недружбами похваляешся?". Одновременно с этим письмом Грозный послал письмо Шигалею в Касимов: "Писали к нам Исмаил-мирза и Касей-мирза и Юнус-мирза. Сказали, дей, Юсуфу-князю, будто ты, брат наш, по нашему слову Сююнбек-царицу казнил, носа ей срезал и, поругание великое учиня, убил ее до смерти. И того для, Юсуф-князь на нас гневается, послов и гостей к нам не посылает. А наши казаки Бахтеяр Баимаков с товарищи нам сказывали тоже, будто сказали Юсуфу-князю, что дочь ево казнена. И как Юнус-мирзин Зиен-алей и Вахтыги-алей к тебе приедут, и ты б ему велел быти у себя, да и у царицы бы еси у своей, у Сююнбек, велел им быти, чтобы они ее видели. ...А будет Сююнбек-царице пригоже от себя к отцу и к матери своей послати грамоты, о своем здоровьи известити, и ты бы ей велел послати грамоты, каковым пригоже быти, да и поминок (дары), что пригоже. А каковы грамоты Сююнбек-царица к Юсуфу-князю (и) к матери пошлет, и ты бы, брат наш, с тех грамот списки к нам прислал". Письмо это раскрывает нам отношения, установившиеся между Иваном Грозным, Шигалеем и Сумбекой..." [Моисеева, 1956, сс. 184-185].
Ни о смерти Сумбеки, ни о месте ее погребения, известий не сохранилось. Некая гробница в Касимове, лишенная надписи на камне, приписывается ей лишь условно.
Вспомним фразу старшей редакции СКЦ: "Царица же Казанская, преже жена Сапкирея, царя Казанского, ПРЕЖЕ не восхоте крестися..." [ПСРЛ, т. 19, с.183 (Буслаевский список)]. Загадочный повтор "преже", хранимый Буслаевским списком, я могу понять в том смысле, что завершилось редактирование извода в рукописи-протографе, уже тогда, когда прошедшее время требовалось, как противопоставление настоящему, когда согласие на крещение было получено. Исторических героинь, ушедших в монастырь, "Древние российские стихотворения..." именуют их иноческими именами (напр., царицу Марию Нагую: инокиню Марфу). Историческая песня, записанная от К.Д.Данилова, вопреки всякой логике, точно называя крещеное имя "казненного", якобы, Иваном Грозным хана Едигера - Симеон, с непонятной логикой, мусульманскую царицу Казани, прорекавшую гибель отечества, зовет по-христиански Еленой. Песня говорит, что царица сохранила жизнь, уйдя в монастырь. Это разумно объяснимо, лишь в том смысле, что под конец жизни, пережив отца и братьев, сына Александра Сафакиреевича (упоминание его, как покойного, в "бейте Сююнбике", видимо подлинном - о чем в Приложении-2, это подтверждает) и последнего мужа Шигалея, ногайская княжна - ныне вновь служащая знаменем татарским националистам... - обратилась в веру своего русского полюбовника, кончив жизнь в православном монастыре, как инокиня Елена. Так сердце успокоилось...