Тень берсерка

— Клим Николаевич отдыхает, — ровным голосом заметил Чекушин и обратился к Аленушке: — Внученька, обойму поменяла?

— Да, — односложно ответила заботливому дедушке Красная Шапочка.

Все продолжало происходить, будто в том ирреальном мире, из объятий которого я не спешил выпутываться. Обыденное дело, дедушка спрашивает внучку о пистолете, как о само собой разумеющемся предмете гардероба. Вроде.: «Аленушка, шарфик не забудь надеть, горлышко простудишь». Наверняка сам обучал внучку владеть оружием. Теперь ясно, отчего Аленушка гораздо лучше попадает в движущуюся цель из пистолета, чем в неподвижно сидящую мишень трусиками. Жаль преждевременно овдовевшего Филю, будь жива бабушка Алены, обучила бы ребенка.

Мы не обращали внимания на изредка отскакивающие от корпуса машины пули, а гнавшиеся за нами настолько увлеклись, что никому из них в голову не пришла весьма здравая мысль: отчего это никак нельзя догнать рыдван с тридцатилетним рабочим стажем, на который давно и жадно разевают рты мартены? Вдобавок портят себе нервы, заблуждаясь насчет стрелковых способностей, думают — мажут. Нехорошо получается, надо бы успокоить людей. В том числе второй экипаж. Все-таки здорово жить в стране, где на дорогах без подогрева могут с трудом разъехаться две машины.

Значит, третью точно бросили. Аленушка права. Только, кажется, неспроста в погоню пустились два автомобиля, третий скорее всего уехал в противоположном направлении.

— Так, приготовься, Аленушка, — в голосе Чекушина прозвучала неподдельная нежность, и вот тут-то он не сдержался, вернувшись к прежней манере, помогающей, как теперь понимаю, юной девушке снимать совершенно ненужное напряжение перед работой.

— Чуть пониже целься, Аленушка, — затараторил ветеран, выворачивая руль, — из-за двери не высовывайся, помню, в шестьдесят втором году напарник мой, царствие ему небесное, Фролов... А почему царствие небесное? Оттого как высунулся не вовремя.

— Из машины не выходить, — скомандовала Аленушка на ушко.

— Это приказ? — осведомился я.

— Но я ведь могу тебе приказывать, — обиженным тоном сказала девочка с пистолетом.

— Только в одном случае, — как можно тише шепчу ей на ушко, — когда ты руководишь, в какой позе тебя трахать.

— Дедушки опасаешься? — на лице Красной Шапочки мелькнула хищная улыбка. — Не бойся, он все знает.

— Специфика производства? — любопытствую, не сильно опасаясь, что Чекушин станет строчить по мне из «Скорпиона» за поруганную честь обладательницы «мышьего глаза».

— Можно подумать, милый, — каким-то незнакомым голосом заметила Алена, — ты не понимаешь, как добывается самая ценная информация? Там, где вам требуется ум и все такое прочее, нам достаточно слегка раздвинуть ножки. У вас у всех мозги в членах! Да, милый, тебе не стоит думать, что ты исключение.

Мне оставалось только промолчать, потому что возражать было бы глупо. Аленушка права, и примеров тому — легион, в том числе... Умеет Сергей Степанович позаботиться о безопасности руководителя, хорошо зная его привычки.

«Волга» остановилась, Аленушка слегка приоткрыла дверцу, взяв пистолет наизготовку, зато Филипп Евсеевич даже не взглянул в сторону своего «Скорпиона». Он совершенно молча сидел, положив на руль натруженные руки, и спокойно смотрел в зеркальце заднего обзора.

Когда из преследовавших нас «Нивы» и слегка отставшего «козла» выскочила команда Васьки, наконец-то наплевав на возможность устроить мне несчастный случай, сменив резиновые дубинки на короткоствольные изобретения все того же генерала Калашникова, я услышал всего одну длинную очередь. Бегущий впереди охранник «Эльдорадо» словно влетел в неведомую преграду и падал навзничь, нажав спусковой крючок. А потом, после автоматного грохота, прорезавшего тишину раннего утра, все стало происходить как в немом кино. Без звука крошилось лобовое стекло «Нивы», не было слышно стонов валившейся в снег погони, и Аленушка не порадовала меня очередным тихим хлопком своего пистолета.

Взбились снежные холмики у обочины и, как по мановению волшебной палочки, обрели очертания бойцов. Длинные глушители, приверченные к стволам, и те были незаметны на фоне белоснежных маскхалатов. И кто после этого сможет сказать, что Вохины подчиненные не трудятся в белых перчатках, даже выполняя самую грязную, но хорошо оплачиваемую работу?

Легким небесным созданием выпорхнула Аленушка из недр бронированной «Волги». Я двинулся за ней по направлению к стоящему на четвереньках парню. Подойдя к раненому, Аленушка ослепила меня задорной улыбкой и лишь затем с полуоборота выстрелила навскидку в голову противника. На лице Красной Шапочки было написано райское наслаждение, более сильное, чем от употребления набившего оскомину «Баунти».

Предугадав ее движение по направлению к подымающемуся Ваське, я заорал: «Не стрелять!», одновременно выбивая пистолет из руки. Радость на лице девушки сменила недовольная гримаска. Понятно отчего, теперь оружие придется чистить более тщательно. Красная Шапочка подобрала пистолет, но не решилась нарушить мой приказ, тем более, грозного повелителя расстрелянной банды уже взяли в кольцо подчиненные заместителя коммерческого директора моей фирмы.

Я посмотрел на Аленушку, затем перевел взгляд на продолжающего сидеть за рулем непривычно молчаливого дедушку и спросил:

— Нравится, да?

— От работы нужно получать удовольствие, — снова ослепила меня улыбкой Красная Шапочка, однако я не забыл ее недавнюю проповедь. А потому достойно ответил, одновременно беря реванш:

— Одна старая бандерша как-то заметила своей подопечной: когда кончаешь вместе с клиентом — меняй работу. Себя, как понимаешь, я сейчас в виду не имею.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Стрельнув сигарету у одного из подчиненных Вохи, я наконец-то почувствовал, как холодный воздух, пробравшийся в прорехи укороченной куртки, окутывает тело, но сумел отвлечься.

Миг рассвета был короток, как удар ножом, и, когда я вернулся из-за ближайших деревьев, где освободился от остатков Васькиного угощения, на снегу стали отчетливо видны кровяные пятна, слегка просевшие вместе с окутавшим землю белым покровом.

Подойдя к сидящему в снегу уже отставному бригадиру, участливо замечаю:

— Я же предупреждал: вставь себе козью лапу в зад и беги. Видишь, как вышло? Старших нужно слушаться.

Васька отчего-то не стал отвечать остротами косятинского производства, а набычился, не обращая внимания на кровь, стекавшую по рукаву простреленной куртки.

— Воха! — скомандовал я. — Перевяжите клиента. Не дрейфь, Васисуалий, до свадьбы заживет. Обвенчают тебя по-быстрому. Если нужно, я в свидетели пойду.

— Жалко, — вздохнул Васька. — Надо было тебя стрелять.

— Поздно, Маня, пить боржом, когда печень развалилась, — отвечаю традиционной южноморской присказкой. — Раньше нужно было думать, а не слушать кого-то. А, Маня? Ничего, в зоне быстро привыкнешь к этому имени. Да, свадебный подарок лично от меня получишь. Кусок мыла. Нет, не петлю обрабатывать, а собственную задницу...

Василий рановато почувствовал себя выздоровевшим после свинцовой примочки. Он рванулся вперед, но стоящий позади боец не ударил, а ткнул его в шею откидным прикладом, и недавний распорядитель моей дальнейшей жизни повалился носом в снег, не успев самортизировать скованными руками.

— Симпатичен ты мне, Васисуалий, своей детской дурацкой непосредственностью. Опять же не пожалел бабушкиной мази. Жаль, отберут ее у тебя. Может, пока суд да дело, начнешь тренироваться? Используешь мазь вместо мыла, а, Васисуалий?

В ответ на дельное предложение Васька промолчал. Он глухо застонал, опершись локтем о прикрытую снежком землю, и сумел встать на колени.

— Ну, ты настоящий комсомолец, — обрадовался я. — Как там пропагандировала ваша любимая Долорес Ибаррури? Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! Нельзя верить идолам, Васисуалий. Эта Долорес, между прочим, всю жизнь на коленях простояла, регулярно доносила на товарищей по партии, зато, конечно же, во всеуслышание пропагандировала насчет того, как лучше всего помирать. И ей верили. На свою голову. Так-то, комсомолец Василий. Только сейчас многие активные комсомольцы оказались на поверку пассивными педерастами. Так что не бери с них пример, когда будешь петь «Рано утром проснешься, на поверку постройся...»