Страница 3 из 5
Когда, когда пришла любовь?
Сама не знаю...
Не знаю, мама!
Позвал он
Я за ним иду...
Хотелось что-нибудь разбить. В груди было больно. Она лежала долго. Вставала только менять кассеты в магнитофоне. Потом взяла с тумбочки тетрадь с рассказами Стаса и открыла наугад.
"...Ветреная тощая секундная стрелка, на бегу чмокнув очередной клинышек на циферблате, сразу устремлялась дальше. Минутная уже более добротно, по-родственному, расцеловывала каждый клинышек в обе щеки и вперевалочку направлялась к следующему. Часовая, толстуха и коротышка, основательно впивалась взасос и потом опять впадала в полудрёму до следующей встречи..."
"Господи, это же всё надуманно, манерно! - подумала Лена и испугалась. -Я уже придираюсь... Ведь мне нравилось это! Ведь нравилось же!.."
Будильник взорвался неожиданно. "Что же это? Почему он не пришёл?" мелькнуло в голове, и вдруг Лена поймала себя на мысли, что втайне рада этому. Она медленно встала, медленно выключила музыку, медленно отрезала приготовленными заранее ножницами узкую полоску от конверта.
"Здравствуй, Стас... Живы-здоровы... Владик уже говорит "мама" и "баба"... Купили сервант... Вышлю деньги позже... Что там за филологичка у тебя? Верю, что она глупая и смешная, но - хотя я женщина современная - не забывай, что жена твоя! Как бы баловство не завело тебя далеко: эти цыплята способны на глупости. Скоро приедешь, так что ответа не жду... Целую тебя в твои гусарские усы... Жду... Марина".
- Ну вот, всё понятно, - спокойно сказала Лена, и сама удивилась тому, как она это спокойно сказала. Она аккуратно сложила письмо, засунула его в конверт и хотела опять спрятать в кармашек платья, но, очнувшись, брезгливо бросила на стол и прихлопнула книгой. В голове вертелись путаные мысли:
"Ей он обо мне написал, а мне о ней - ни слова: плохо это или хорошо? Впрочем, для кого плохо? Для меня? Для него? Для нее?.. Глупости!.."
Надо было спокойно разобраться. Значит, так: как она сама представляла себе дальнейшее? О дальнейшем она вроде бы и не думала. Где-то в глубине души тёплилась твёрдая уверенность, что они будут всегда вместе, поженятся, что они будут любить, любить и любить друг друга. А он, выходит, и не думал об этом? Или думал? Может, он не любит эту свою Марину? Но зачем тогда сразу писать о ней, Лене, да ещё в таком тоне?..
Голову, казалось, кто-то безжалостный обхватил длинными жёсткими пальцами и всё сильнее сдавливал.
Стас пришел в шестом часу. ещё из коридорчика он весело крикнул:
- Заждамшись? - но осёкся под взглядом Лены. - Что с тобой? Я сейчас объясню...
- Объясни лучше, кто тебе письма пишет? - стараясь говорить спокойно, спросила Лена.
- Мне? Ах, мне?.. Ну, там, есть некотoрые, - противно делая ударение на "тор", растерянно ухмыльнулся Стас.
Лена сейчас только почуяла запах спиртного и заметила блеск в его глазах. "Да он пил сегодня!" Она молча протянула ему письмо. Стас взял его осторожно, посмотрел на адрес, заглянул вовнутрь и потом ласково посмотрел на Лену.
- Ты что же, свинья, не знаешь, что чужих писем читать нельзя, а? Ты что ж, поросенок, думаешь - человек с тобой спать согласился и его не стошнило от этого, так теперь и следить за ним можно? Ну и экземпляр! Нет, тупоумие в человеке допустимо, но оно должно иметь и границы. Это ещё Гюго сказал, дура, запомни!..
Это было ошеломляюще, как удар по лицу. Лена, неуверенно ступая, прошла в коридорчик, повернула в замке ключ, вытащила его и взяла под вешалкой тяжёлый молоток. Стас замолк, хотел улыбнуться, но лицо его побледнело. Он нелепо вытянул вперед руки, ладонями к ней, попятился и упал на кровать.
- Ты, сука... (и дальше вообще непечатно, Иркиными словами), -тихо и раздельно произнесла Лена. -Скажи: Леночка, я тебя люблю, но я даже ноги твои мыть недостоин, потому что я - мразь... Ну!
Тот не успел и звука выдавить, как загремел ключ в двери. Лена отбросила молоток на свою постель и брезгливо сказала:
- Вон!
Входившая Ирка еле успела посторониться и сразу прилипла к Лене - что, да что? Но Лена легла, как была в платье, на кровать, отвернулась к стенке и замерла до самой ночи. Уже часов в двенадцать она наконец почувствовала, что что-то давит ей в бок, убрала этот дурацкий молоток, постелила, легла.
Но так и не сомкнула глаз до самого утра.
6
На следующее утро Лена встала внешне спокойной.
Только синева проступила вокруг глаз, да лицо было чуть белее, чем обычно, и молчаливость заметнее. Она с этого дня резко взялась за учебу: набрала книг в библиотеке, ходила на все консультации, разъясняла Ирке трудные вопросы. Она увлеклась учебой, которая в общем-то всегда давалась ей легко. Но нет-нет, а во время чтения вдруг вспомнится: "Женщины любят только тех, которых не знают! - это ещё Лермонтов писал..." - или что-либо подобное, и такой страшный приступ ненависти подступит к горлу, что начинало тошнить. И не только к нему, но и к себе она чувствовала в такие минуты ненависть и злобу - надо же так ослепнуть!
А в конце января Лена поняла, что она беременна. От этого удара судьбы закружилась голова, и пальцы рук все дни, пока она ещё на что-то надеялась, мерзли. Но прошли все сроки, и последние сомнения исчезли. Надо было думать - что делать? И она думала. Всю ночь. Мелькали мысли о матери, которая этого непременно не перенесёт, о самоубийстве, об убийстве... Уже застучали под окнами первые трамваи, когда она забылась ненадолго в тяжёлом сне-беспамятстве, а губы её ещё бормотали:
- Никто... никогда... никто...
Утром Ирка, посмотрев на нее, всплеснула руками.
- Ленка, ты же помирать собралась! Ты на тень старика Гамлета как две капли воды походишь! - но голос её тут же дрогнул - что-то жуткое было в глазах Лены. Непонятное. И Ирка вдруг рассердилась:
- Да плюнь ты, наконец, на этого Ворожейкина! Плюнь и разотри!
Сессия кончилась. Лена, сдав всё на "отлично", полетела домой, под Красноярск. Там она покорно выслушивала причитания матери и выговоры сурового отца, что чересчур переучивается, того и гляди заболеет и т. п. Она вскоре ловко перевела разговор на другое, намекнула, что не по-столичному одета и потом за каникулы сшила с помощью Гали, старшей сестры, два сверхмодных, широких, как поповская ряса, платья.
Еще она несколько раз ездила в городскую библиотеку, брала, краснея, в читальном зале "Справочник акушера-гинеколога" и внимательно его изучала. Когда она видела на рисунках скрюченные существа внутри обезображенных женских тел, приступы отвращения и ненависти заставляли её на секунду закрывать глаза и делать над собой усилие, чтобы подавить сердцебиение. Она с омерзением чувствовала, как внутри её что-то шевелится, но потом, успокаиваясь, заставляла себя понимать, что этого ещё не должно быть - ещё рано.
Через несколько дней она, с облегчением расцеловавшись с родными, полетела в Москву. Ирка ещё не приехала. Лена в первый же день сходила в универмаг и купила четыре широких мужских ремня. Она сшила их один к одному на общую подкладку и, подогнав по размеру, затянула этот самодельный корсет на своём ещё худеньком животе. "Как у лошади сбруя", - невесело усмехнулась она. Самое сложное будет - скрыть эти ремни от Ирки, у которой, к тому же, была дурацкая привычка обниматься ни с того ни с сего.
Ирка примчалась, опоздав на неделю. Жизнь вошла в свою привычную колею: Ирка гуляла, Лена училась. Время ощущалось в том, что сначала растаял снег на карнизе, отзвенела капель, потом на высоких тополях за окном запузырились почки, а затем ветки тополевые обклеились листочками и можно было уже день и ночь держать окно открытым. Время ощущалось и в том, что Лене время от времени надо было проделывать новые дырки в ремнях и чуть-чуть ослаблять корсет, иначе от болей в животе невозможно было спать. Нервы её были всё время напряжены, и она уже начинала от всего этого уставать.
Скорей бы!
7
Роды начались неожиданно, ночью.