Чуждый зной

— Я не позволю вмешиваться!

— Как хотите.

Наконец в одном из углов подвала Джерек изготовил ей «ванную» в соответствии с ее инструкциями. Затем, следуя дальнейшим требованиям, он отгородил этот угол стенками, добавив от себя красный мрамор и зеленый малахит. Едва он закончил, миссис Ундервуд вбежала внутрь и захлопнула дверь, напомнив ему маленькое нервное животное. Джерек подумал, что стенки придают ей чувство безопасности, какого не может обеспечить подвал. Однако сколько же можно оставаться в ванной? Может быть, вечно? Но ведь она не экземпляр зверинца, отказывающийся выйти из своей среды обитания. И все-таки, сколько можно прятаться за мраморной дверью, отказываясь видеть его?

Джерек ждал, как ему показалось, очень долго и, наконец, не выдержав, окликнул ее:

— Миссис Амелия Ундервуд!

Ее голос резко прозвучал с из-за двери:

— Мистер Корнелиан, у вас нет такта! Я могла ошибиться в ваших намерениях, но не могу игнорировать факт, что ваши манеры отвратительны!

— О! — обиделся Джерек. — Миссис Амелия Ундервуд! Я известен своим тактом. Я знаменит этим! Я был рожден!

— Так же, как и я, мистер Корнелиан. Не могу понять, почему вы постоянно подчеркиваете этот факт. Мне вспоминаются дикари, которых мы, к несчастью, встретили, когда мой отец, мать и я сама были в Южной Америке. У них имелась похожая фраза…

— Они были невежливы?

— Это не имеет значения. Скажем, ваш такт не совпадает с тактом английского джентльмена. Один момент…

Послышался клокочущий шум воды, и, наконец, миссис Ундервуд появилась. Она выглядела намного свежее, но бросила на Джерека взгляд загадочного неудовольствия.

Джерек Корнелиан никогда прежде не испытывал ничего похожего на подавленность, но теперь, расстроенный своей неспособностью общаться с миссис Ундервуд, он начал понимать значение этого слова и вздохнул. Она все время неправильно истолковывала его намерения. Согласно его первоначальным расчетам, они должны были в этот момент находиться на кушетке, обмениваясь поцелуями и так далее, заверяя друг друга в вечной любви. Он был крайне обескуражен, но решил попытаться снова.

— Я хочу заняться любовью с вами, — сказал он рассудительным тоном. Разве у вас есть возражения? Я уверен, что в ваше время люди только этим и занимались. Я знаю. Все, что я изучал, доказывает, что занятие любовью было главной приметой века!

— У нас не принято говорить об этом, мистер Корнелиан.

— Я хочу… Так о чем же вы говорите?

— Есть такая вещь, мистер Корнелиан, как институт христианского брака. — Ее тон смягчился, в нем прорезались наставнические нотки. — Та любовь, о которой вы говорите, освящена обществом только тогда, если двое участвующих в ней людей женаты. Я верю, что вы не чудовище, как мне сначала показалось. Вы в своем роде вели себя почти по-джентльменски, и, следовательно, напрашивается вывод, что вы введены в заблуждение. Если хотите научиться соответствующему поведению, я не буду мешать вам наоборот, сделаю все, что смогу, чтобы научить цивилизованным манерам.

— Да? — Он просветлел. — Замужество? Значит, мы должны сделать это.

— Вы хотите жениться на мне? — Она холодно рассмеялась.

— Да. — Он снова начал опускаться на колени.

— Но я уже замужем, — объяснила она, — за мистером Ундервудом.

— Я тоже женат, — сказал он, не будучи в состоянии интерпретировать смысл ее последнего заявления.

— Тогда мы не можем пожениться, мистер Корнелиан. — Она снова засмеялась. — Люди, уже женатые, должны оставаться женатыми на тех людях, с которыми они… э… уже женаты. На ком вы женаты?

— О! — Он улыбнулся и пожал плечами. — Я был женат на многих людях. На моей матери, конечно, Железной Орхидее. Она была первой, по-моему, будучи близко, под рукой. Вторая (если, все-таки, не первая) миссис Кристия, Вечная Содержанка. И миледи Шарлотина. И Вертер де Гете, но с ним я бывал очень мало, насколько помню. И чаще всего на Лорде Джеггеде, моем старом друге. И, возможно, на сотне других людей в промежутках.

— Э… сотне других? — Она вдруг села на кушетку. — Сотня? — Она бросила на него странный взгляд. — Вы меня правильно поняли, мистер Корнелиан, когда я говорила о замужестве? Ваша мать? Друг мужчина? О Боже!

— Я уверен, что понял правильно. Женитьба означает занятие любовью, не так ли? — Он сделал паузу, пытаясь вспомнить более прямую фразу. Сексуальная любовь, — сказал он.

Она откинулась назад на кушетку, закрыв глаза изящной рукой, и шепотом выговорила:

— Пожалуйста, мистер Корнелиан! Прекратите сейчас же. Я не хочу больше слышать. Оставьте меня, прошу вас.

— Вы не хотите выйти за меня замуж сейчас?

— Уходите! — Дрожащим пальцем она указала на дверь. — Уходите!..

Но Джерек был терпелив.

— Я люблю вас, миссис Амелия Ундервуд. Я принес шоколад, одежду. Я сделал… э… ванную для вас, обманывал и лгал из-за вас. — Он сделал паузу, затем, как бы извиняясь, продолжил: — Обещаю, что если я потерял уважение своих друзей, то постараюсь вернуть его каким-то образом. Что еще я должен сделать, миссис Амелия Ундервуд?

Она немного успокоилась и, сев прямо, глубоко вздохнула:

— Это не ваша вина, — сказала она, уставившись в пространство. — И мой долг помочь вам. Вы просили у меня помощи — и я должна оказать ее, иначе будет не по-христиански. Но, по правде, это геркулесова задача. Я жила в Индии, посещала Африку… Мало уголков найдется в Империи, где бы я в свое время не побывала. Мой отец был миссионером, посвятившим свою жизнь обучению дикарей христианской добродетели. Следовательно…

— Добродетель. — Он заинтересованно подвинулся вперед на коленях. Добродетель? Вот оно. Вы научите меня добродетели, миссис Амелия Ундервуд?

Она вздохнула. Ее взгляд стал рассеянным. Она, казалось, была на грани обморока.

— Как может христианин отказаться? Но сейчас вы должны уйти, мистер Корнелиан, а я как следует обдумаю ситуацию.

Он поднялся на ноги.

— Как скажете. Я думаю, мы добьемся успеха, не правда ли? И когда я научусь добродетели… я смогу стать вашим любовником?

Мисс Ундервуд сделала усталый жест.

— Если бы у вас нашлась бутылка нюхательной соли, мне кажется, она бы пригодилась сейчас.

— Да? Конечно, только опишите ее.

— Нет-нет. А теперь покиньте меня. Будем считать, что вы пытались подшутить над моим положением, хотя у меня есть подозрение… Все же пока не будет доказательств противоположного…

Она снова без сил упала на кушетку, умудрившись при этом, однако, поправить юбку таким образом, чтобы ее край не приоткрывал лодыжку.

— Я вернусь позже, — пообещал Джерек. — И мы начнем уроки.

— Позже, — выдохнула она. — Да…

Он шагнул сквозь шуршащий шелк двери, но тут же, спохватившись, повернулся, чтобы отвесить низкий галантный поклон. Миссис Ундервуд смотрела на него ничего не выражающим взглядом, качая головой из стороны в сторону.

— Мое милое сердце, — пробормотал Джерек.

Она нащупала часы, висевшие на цепочке у пояса, открыла крышку и посмотрела.

— Я жду ленч, — сказала она, — ровно в час.

Почти с радостью Джерек вернулся в спальню и бросился на перину. Ухаживание, надо признать, оказалось более трудным, более сложным делом, чем ему представлялось, зато, по крайней мере, он скоро проникнет в тайну загадочной добродетели. Итак, он хоть что-то приобрел с появлением миссис Ундервуд.

Его раздумья были прерваны голосом Лорда Джеггеда Канарии, негромко прозвучавшим прямо в ухе:

— Нельзя ли поговорить с тобой, мой славный Джерек, если ты не занят? Я вижу, ты у себя.

— Конечно. — Джерек встал. — Сейчас спущусь.

Джереку было приятно, что Джеггед явился. Его переполняло желание немедленно рассказать другу все, что произошло между ним и его любимой леди. Кроме того, неплохо бы спросить совета у Лорда Джеггеда по поводу дальнейших действий, ведь фактически, вспомнил Джерек, все это было идеей именно Лорда Джеггеда…

Джерек скользнул вниз, в гостиную, и увидел Лорда Джеггеда, прислонившегося к стволу фикуса. Одетый в голубой туман, обволакивающий тело и поднимающийся над головой в виде своеобразного капюшона, полностью скрывающего ноги, Джеггед держал в руке надкусанный фрукт, не испытывая к нему, похоже, особого интереса.