Чуждый зной

Майкл Муркок

Чуждый зной

(Край Времени. Танцоры на Краю Времени — 1)

Нику Тернеру, Дэйву Бруку, Бобу Коверту, Дик-Мику, Дэлу Диттмару, Терри Олису, Саймону Кингу и Лемми из рок-группы "Хоквинд"

Ни лилии, чье тело так светло,

Ни жар ланит роскошных пылких роз

Не тронут так, как те, кого мороз

Загнал в парник под толстое стекло:

Ведь жить дает им чуждое тепло.

ПРОЛОГ

Земной цикл (один из циклов развития Вселенной, если говорить точнее) приближался к концу, и человеческую расу перестали заботить мысли о будущем и о собственной эволюции. Унаследовав отработанные тысячелетиями технологии, человечество использовало их для удовлетворения своих самых причудливых фантазий, для разыгрывания невиданных масштабов спектаклей, для всевозможных развлечений и создания прекрасных нелепостей. Да и что еще оставалось делать людям? Прежние века ужаснулись бы варварскому размаху, с каким растрачивались ресурсы, были бы шокированы нелепым, с их точки зрения использованием материалов и энергии, сочтя людей этой эпохи развращенными и аморальными, если не хуже. Но даже если бы последние жители планеты и не сознавали факта, что они живут в Конце Времени, все равно из глубин подсознания в них прорезалось бы что-то, что заставило бы их потерять интерес к идеалам, философии и противоречиям, формирующим подобные вещи. Итак, они находили удовольствие в парадоксах и в эстетике стиля барокко. Если у них и была философия, она основывалась исключительно на личных пристрастиях и чувственности. Большая часть старых эмоций потеряла для них всякий смысл: они соперничали без ревности, испытывали привязанность без страсти, злость без ярости, доброту без жалости. Их замыслы, часто грандиозные, хотя и извращенные, воплощались без одержимости или оставались неоконченными без сожаления, так как смерть стала редкой гостьей, оставив людям жизнь до той поры, пока не умрет сама Земля.

И все же одним из людей, к его собственному безмерному удивлению, овладела страсть. Именно этому факту мы и обязаны возможностью ознакомиться с описываемой ниже историей — последней вероятно, в анналах событий человеческой расы, не слишком сильно, впрочем, отличающейся от той, которую считают первой.

Итак, перед вами история Джерека Корнелиана, который не знал, что такое мораль, и миссис Амелии Ундервуд, которая знала о ней все.

1. БЕСЕДА С ЖЕЛЕЗНОЙ ОРХИДЕЕЙ

В одеждах различных светло-коричневых тонов, Железная Орхидея и ее сын сидели на молочно-белом пляже, обязанном своей белизной мелко перемолотым костям. Совсем рядом, лениво накатываясь на берег, волны переливались жемчужным блеском. Море тихо дышало. Был полдень.

Между Железной Орхидеей и ее сыном, Джереком Корнелианом, лежала скатерть дамасского шелка, уставленная блюдами из слоновой кости. В продуманном беспорядке соседствовали рыба и картофель, меренги и ванильное мороженое, но самым броским пятном был центр стола, занятый ярко-желтыми благоухающими, почти чувственными лимонами.

Железная Орхидея улыбнулась янтарными губами и, потянувшись за устрицей, спросила:

— Что ты, любовь моя, понимаешь под словом "добродетель"?

Совершенной формы рука, чуть заметно припудренная золотом, замерев на секунду над устрицей, вернулась назад, чтобы прикрыть легкий зевок.

Ее сын растянулся на мягких подушках и, хотя чувствовал себя усталым после еды, послушно продолжил беседу:

— Я долго не мог до конца уяснить, что оно означает. Как ты знаешь, мой чудеснейший из минералов, очаровательнейший цветок, я изучал язык того времени довольно тщательно, и у меня сохранились записи. Я получаю от языка большое удовольствие, но некоторые нюансы ускользаю от понимания. Это слово я нашел в словаре, там сказано, что оно означает действие "согласно морали" или в соответствии с "моральными законами" — "хорошо, справедливо, правильно". Непонятно!

Он взял устрицу и, отправив ее в рот, прислушался к ощущениям. Устрицы — открытие Железной Орхидеи, и Джерек пришел в восторг от предложения встретиться на пляже, чтобы поесть их. Орхидея приготовила немного шампанского, но после короткого обсуждения оба согласились, что этот напиток не слишком отвечает их вкусам, и беззаботно разложили его на атомы.

— Тем не менее, — продолжал Джерек, — мне бы хотелось на собственном опыте испробовать, что это такое. «Добродетель» предположительно включает в себя «самоотрицание», — и, предупреждая ее вопрос пояснил: — Что означает "не делать ничего приятного".

— Но ведь все, шелковый мой, приятно!

— Верно, в том-то и заключается парадокс. Видишь ли, мама, древние делили свои ощущения на части — категории: одни из них, похоже, не считались приятными, другие, наоборот, казались приятными, но почему-то не нравились им!.. О дорогая Железная Орхидея, я вижу, ты готова забыть обо всем… Я же часто прихожу в отчаяние, пытаясь разрешить загадку. Почему одна вещь считается достойной существования, а другая нет? Но… — Его красивые губы растянулись в улыбке. — Я решу проблему — так или иначе, рано или поздно. — И он закрыл отяжелевшие веки.

— О Корнелиан!

Она засмеялась, тихо и нежно, и потянулась через скатерть. Изящные руки скользнули в его просторную накидку, поглаживая теплое тело.

— Дорогой! Как ты хорош сегодня!

Джерек поднялся на ноги, переступил через скатерть, опустился на Орхидею и медленно поцеловал.

Море вздохнуло.

Когда они проснулись, все еще в объятиях друг друга, стояло утро, хотя ночи не было. Кто-то, без сомнения, менял ход времени для собственного удовольствия. Но это не имело значения.

Джерек отметил, что море стало розовым, почти светло-вишневым, мрачно дисгармонируя с пляжем, что скала и две пальмы на горизонте исчезли, а на их месте, сверкая в лучах утреннего солнца, вознеслась серебряная пагода в двенадцать этажей.

Взгляну налево, Джерек с удовольствием увидел, что его воздушная машина, напоминающая паровой локомотив начала 20-го столетия, но вполовину меньших размеров, отделенная золотом, слоновой костью и рубинами, все еще находится там, где они оставили ее. Он снова бросил взгляд на пагоду, изогнув шею, так как голова матери покоилась его плече. Потревоженная движением, Железная Орхидея тоже повернулась, чтобы посмотреть, и как раз в этот момент крылатая фигура, оторвавшись от крыши пагоды и беспорядочно вихляя в воздухе, полетела на восток.

Железная Орхидея махнула рукой в сторону исчезающего Герцога.

— Прощай!

Затем, повернувшись к сыну, добавила:

— По-моему, он играет в одну из своих старых игр, — и взглянув на остатки завтрака, скривила лицо: — Нужно убрать это.

Движением кольца на левой руке Орхидея превратила завтрак в пыль, тут же унесенную прочь легким ветерком.

— Ты собираешься туда вечером? На его вечеринку?

Она подняла изящную руку, отяжеленную коричневой парчой, и коснулась лба кончиками пальцев.

— Думаю, да. — Джерек распылил подушки. — Мне нравится Герцог Королев.

Губы Орхидеи чуть скривились, но Джерек, не замечая этого, прищурившись рассматривал розовое море.

— Хотя порой ему изменяет чувство цвета.

Он повернулся и направился к воздушной машине. Забравшись в кабину, Джерек громко позвал:

— Все на борт, моя сильная, моя нежная Орхидея!

Она хихикнула и потянулась к нему. Джерек, протянув руки, подхватил ее за талию и поднял в кабину.

— Поезд следует до Пасадены!

Он дунул в свисток.

— Следующая остановка — Буффало!

В ответ на звуковой сигнал маленькая машина величественно поднялась в воздух и, непринужденно попыхивая белым паром, выбивающимся из трубы и из-под колес, поплыла над землей.