Шкура дьявола

Поцеловав в коридоре Ию и не желая мешать сборам, я предупредил Пожарского и остальных, чтобы не уезжали без меня, и заверил, что вернусь буквально через пять минут. Милиционер попросил показать ему ближайший телефон-автомат, ведь у нас не было телефона, и сказал что будет ждать всех внизу. Его никто не предупредил о наших отъездах заведомо, мало того он подумал, что мы уезжаем все вместе, а значит я! Он обязан был сообщить своему начальству об изменениях, что и сделал через пять минут. Эта информация моментально дошла до Гриши и тот «кинул» «Усатого» на амбразуру, дав ему полную свободу действий, только бы как-нибудь задержать отъезд, устроить опоздание на поезд, да что угодно, только бы я не уехал или, хотя бы задержался. Не мытьем, так катанием, не уговорами, так силой он рассчитывал добиться своего, и ведь всегда получалось, и осечек не было, но ни в этот раз!..

Такси уже давно подъехало, вещи не сразу поместились, хотя основные должен был вести я. Но все постепенно уладилось, словно специально задерживая, и тем самым позволяя событиям развиваться по страшному сценарию. Я уже купил цветы и подымался от проспекта Вернадского к дому по длинной лестнице, проложенной по спине высокого холма, предвкушая удовольствие, которое смогу подарить перед самым отъездом дамам, тем самым дав им тему для разговора и повод погордиться Ийке…

«Усатый» не придумал ничего умнее и, как всегда, решил действовать наскоком. В это время Ильич поднялся за забытыми свежими подгузниками для внука, и не найдя их, выглянул из окна, чтобы уточнить где они.

Три машины подлетели к такси с двух сторон, перекрыв выезд. Из них, пока спокойно двигаясь, начали выползать, как тараканы, около десятка «лианозовских». Первым к моим родственникам приближался «Юрок», то ли он растерялся, не увидев меня, то ли хотел нагнать страха количеством, а может требуемая очередная доза не давала думать адекватно и торопила отвалить к спокойствию.

Он подошел со стороны Ии, но перед ней встал мой отец, который услышал следующее, хоть и спокойным тоном, но с вызывающей интонацией – других Юрок и не знал:

– Здорово старый, а где твой сын-то, он нам должен?!!

– Сынуля-то, да как видишь – нету. Дома он… – В это время Ильич из окна увидев надвигающуюся угрозу, крикнул:

– Лёва, Лё… твою мать – не дай Бог!.. – И вылетев из квартиры, понесся по лестнице, вынимая из кобуры наградной, хромированный ПМ, с которым никогда не расставался.

«Усатый», услышав крики из окна, обратился к своим:

– Обааана. Это кто же такой нервный?!.. – Повернувшись, кому-то показал знаками на подъезд. Из кучки отделились двое и поспешно направились к подъездной двери. Лианозовская шантрапа до встречи с «Гриней» промышляла всякой мелочевкой от квартирного воровства, впрочем, считающимся приличным занятием в воровском мире, уличных наскоков и, конечно, до автомобильных краж. Сами машины брали редко – «бомбили» все, чем был богат салон.

Так вот, чтобы обезопасить свои предприятия, двоих покрепче обычно ставили у входной двери, из которой мог выбежать предполагаемый хозяин, заметив что в его собственности кто-то копается. Выбегавший, обычно не думал что у него за спиной и сразу летел к месту парковки своей машины, как принято – в трусах и майке, сжимая в руке что-нибудь тяжелое.

Для парней, прячущихся за дверью, было совершенно не важно, чем вооружен владелец. Ему, проскакивающему мимо, либо делали подножку и били по затылку, либо сразу делали последнее, «усыпляя» таким образом на достаточное время. Осечек не было, не могло быть и в этот раз…

Таксист, уже уложивший вещи, а теперь заливающий бензин в горловину бензобака из огромной канистры, оценил обстановку и сначала тихонечко начал отходить в сторону, а когда дверь подъезда с грохотом раскрылась и выбегающий Ильич не успев ничего понять, получил удар сзади по голове, бросил металлическую емкость, упавшее чрево, которой постепенно извергло под машину огромную лужу, и рванул что было сил, тихо без криков о помощи, спасая свою задницу, даже не увидев что происходило позже…

События развивались слишком быстро и с молниеносным обострением, которого никто не ожидал.

Отец оказался в ужасном положении, будучи неподдельным джентльменом, до сих пор, очень любящим свою супругу, сначала подался в ее сторону, оставив Ийку один на один с «Усатым». Мать, поняв этот позыв вскрикнула:

– Лёва!!!.. – Что заставило его поменять тактику и вернуться обратно. «Юрок» уже схватил Ию за запястье, но получил кончиком туфельки в коленную чашечку, что заставило его потерять свободу движения. Раздавшийся от неожиданной боли крик, и вид скрючившегося главшпана ввел его подчиненных в краткое оцепенение.

Батя схватил мать внука и впихнул ее в такси – как ему показалось самое безопасное на данный момент место, к сыну, там уже сидевшему с раскрытым ротиком, подрагивающей нижней губкой, и размышлявшему – плакать ему или нет. Но это была еще часть проблемы, снаружи оставались Нина Ярославна и его супруга – моя мама.

Очумевший и растерявшийся от неожиданности Сан Саныч стоял позади всех, выбирая позицию наиболее выгодную и хоть с какой-то защитой от бандюганов, но она поначалу оказалась не самой удачной: слева его заслоняло такси, между ним и «Усатым» были мои родственники, тыл же был открытым. К этому моменту все оказались окружены, и сзади него уже «сгущались тучи». Первая растерянность прошла, правая рука потянулась к карману, где лежал, как ему казалось, спасительный ПМ, заранее снятый с предохранителя и с досланным патроном в патронник, оставалось лишь взвести курок и… и вести огонь по выбранным целям. Если бы он так сразу и сделал, может быть всего и удалось избежать.

Возможно милиционер так и собирался поступить, но «устав» говорил об обязательном предупредительном выстреле в воздух, иначе должностное преступление – замкнутый круг, привёл к очередному замешательству. Вытащив пистолет и направив его на самого ближнего, относительно, визжащего от боли «Усатого» – «Биг-Мака», через чур высоким голосом профальцетил:

– Милиция! Застрелю, подонки!.. – На что сразу появились пара пистолетов и у «лианозовских». Перевес не только в численности, но и в силах стал очевиден, а потому и тактически была проиграна вся ситуация.

Как раз в этот момент, причем одновременно, происходило следующее: мой отец сгреб обеих оставшихся женщин, поместив их между собой и машиной, закрыв корпусом своего тела, развернувшись лицом к наступавшим, таким образом совершенно спрятав со стороны приехавших Ию с мальчиком, потому что с другой стороны выход из машины прикрывала стенка какого-то строения, к которой водитель подогнал ее очень близко, что бы проще было грузиться на узком проезде во дворе дома и не мешать проезду другого транспорта. Иечка положила Ванечку на пол, и накрыла своим телом, губы ее быстро перебирали «Иисусову молитву», ей вторил другой, более взрослый внутренний голос её матери вне автомобиля. Глаза обоих были полузакрыты, напряженности в лицах не было – какая-то концентрация, но не напрягающая мимические мышцы. Если бы, была возможность присмотреться к выражению их лиц, то удалось бы прочитать ожидание предстоящего, но не страшного для них, вот-вот грядущего, а напротив, начала чего-то нового, к чему они готовились всю жизнь. Нового и вечного!..

Материнские чувства руками женщины прижимали самое родное и дорогое, что было в ее жизни, судьба этого маленького человека, в ком сложились мои и ее гены, в нашем понимании, как бесконечно скапливаемые предками шансы выживания и интеллектуального развития, отзывалась в наших сердцам самим дорогим и бесценным, об этом и были все молитвы…

Все это вкладывалось в одну секунду, и в тот момент, когда мне оставалось еще сделать два поворота и пройти не больше трехсот метров, Ия подняла голову на хлопок раскрывшейся двери, как раз в момент, когда бита коснулась затылка Ильича – он рухнул подкошенным, рука сжимающая пистолет, судорожно сжалась в кисти, и от поданной на последок, перед потерей сознания, головным мозгом командой, палец, лежавший на спусковом крючке сделал маленькую дугу, заставив железо поддаться и спустить взведенный курок. Дернувшийся ствол от последовавшего выстрела и перезаряжания затворной рамкой следующего патрона, выскользнул из уже ничего не контролирующей руки и со странно громким бряцанием, которое, как оказалось впоследствии, слышал чуть ли не каждый из присутствующих, грохнулся об асфальт. Почувствовавшая свободу пуля, к сожалению не имела возможности выбора, да его уже ни у кого не было, и продолжала свои губящий полет не только для прерывания чьей-то жизни, но к несчастью и для смысла существования, как минимум моего и еще одного человека. Смешанное чувство от увиденного, падающего всего в двадцати метрах отца, переживание за сына, но при этом упование на так любимого Ией Господа, оборвалось на полувздохе, от какой-то мгновенной теплоты коснувшейся ее виска и так же быстро разлившейся по ее молодому телу, которое, так боготворилось мною, и так старательно поддерживалось ей самой.