Большой вальс

Принц был удивлен поведению борзой – таких ошибок она ещё не совершала, держа в своей собачьей памяти обширнейшее досье знакомых запахов.

– Это у тебя плохо с памятью, Максим… – прошептала Виктория, не открывая глаз. – Я – Виктория. Виктория Меньшова, прежде – Козловская. Я дочка Жени, Алексея, Кати… – Ей было тяжело говорить, преодолевая головокружение и тошноту…

– Мы, действительно, очень похожи с А. Б. И мы друзья. Потом… потом расскажу все. Только мы поменялись временно ролями. Она спокойно ждет в Вирджинии… Потому что я так хотела увидеть маму.

– Вика?.. А как же… как же?.. – Бейлим, рассматривая заново её лицо, не находил никакого сходства со своей сестрой. Разве только голос.

– Так же, как и ты. Но мама и бабушка в Москве меня узнали. – Она заговорила по-русски. – И ещё я была на могиле отца… Он фотографирован в черкеске… А дедушка рядом И ещё рябина… – Виктория засыпала, на бледных губах остались догорать отблески счастливой улыбки.

А юноша сидел рядом, думая о том, что не так-то все просто в этом мире и благодаря высшие силы за неожиданный подарок. Разве тогда еще, в Венеции, он не почувствовал нечто, что можно было бы назвать голосом крови, будь Виктория ему родней, – загадочное, нежное притяжение? А страсть к Антонии, такая жаркая и в то же время – ответственная, не несла ли она в самой своей сердцевине зерно братского, родственной любви, связывающей людей изначально близких, созданных для содружества в этом мире? Как фантастически прекрасно, что две самые дорогие ему женщины на свете воплощены в едином, столь невероятно прекрасном облике! Слава тебе, Аллах, и великий волшебник Динстлер!

Принц осторожно взял руку девушки и поднес к губам, счастливый от того, что так чудесно, сказочно отвоевал только что её жизнь у настоящих беспощадных головорезов.

– Макс, а ведь меня опять хотели убить. Как тогда, в Москве… прошептала Виктория сквозь сон. – А я опять выжила. Наверно, у меня, как у кошки, – семь жизней…

– Нет, дорогая моя, достаточно и двух таких приключений. Страшно подумать – ведь я мог не успеть…

– А я знала – успеешь. И ни чуточки не боялась… Только потихоньку застывала… как сосулька мартовским вечером.

– Ты умирала, глупышка… Но теперь будешь жить долго, очень долго… Как тетя Августа…

– Ее нет больше, Макс… А может быть, она следит за нами вон с той звезды, что висит в левом окошке, и машет розовым кружевным платком…

Виктория радостно кивнула звездному небу и Максим понял, что она ещё находится под воздействием препаратов, то проваливаясь в сон, то возвращаясь к некой полубредовой реальности. Сейчас она казалась ему особенно хрупкой и маленькой, как та робкая девчонка, которую он защищал во дворе. И эту девочку, это чудесное юное существо обрекли на смерть! Сжав зубы и нахмурив брови, Максим смотрел на возвращенную сестру. Он изо всех сил сдерживал слезы, но на черных ресницах нависли тяжелые капли. И прежде чем он успел отвернуться, скрывая мужской позор, на его локте повисла Виктория и к влажной щеке прильнули её горячие губы: "Просто невероятно, Макс, у тебя совершенно алмазные слезы!"

Встревоженный принц позвал врача.

– Нет, нет, Ваше высочество. Мозгу девушки ничего не угрожает. Через пару часов она окончательно придет в себя и вы сможете в этом убедиться.

Он не отходил все это время от постели больной, обдумывая план мести. И к тому моменту, когда Виктория открыла ясные, радостные глаза, принц уже знал, что станет делать дальше.

– Вика, у меня к тебе просьба – продержись в роли Антонии ещё один день. Я покажу тебя отцу как улику, как доказательство подлости его поступка. Или даже намерений – в данном случае все равно. Мне необходимо получить его согласие на брак или вырвать свободу.

Так Виктория второй раз попала во дворец эмира – вновь с забинтованной головой и смятением в мыслях. Не уяснив всех тонкостей отношений Антонии и Хосейна, она предпочла помалкивать, выступая живым укором при разговоре отца и сына.

– Садитесь, мадемуазель Браун. Я рад, что вы вновь оказали нам честь своим присутствием, – сказал Хосейн металлическим голосом, предложив Виктории кресло и обратившись к Максиму по-арабски.

– Отец, мы будем говорить на языке гостьи. Мадемуазель Антония жертва и свидетель обвинения. Она должна знать все… Те, кто напал на неё Москве признались, что работали на тебя. Антонию хотели убить, я чудом спас её. И теперь – требую объяснений.

– Ты требуешь? – Хосейн усмехнулся и сел за свой рабочий стол, откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу. Элегантный европейский костюм делал его похожим на голливудского актера, играющего восточного магната. – По праву сына, надеюсь? Ведь никаких других прав для требований у тебя нет, мальчик. Хорошо, я отвечу, как отец и как государь. Потому что, уж прости, не в силах разрубить себя пополам. – Хосейн взял со стола государственную печать с золоченой ручкой и задумчиво стал рассматривать её.

– Видимо, в наш герб придется внести изменения. Интересно, чем символизируется безответственность и легкомыслие? – Мадемуазель, – Хосейн повернулся к Виктории. – Мне известно о чувствах Бейлима к вам и я отнесся к ним со всем уважением и щедростью. Я предлагал сыну любые условия, на которых вы могли бы оставаться рядом с ним, не вступая в брак. Ведь Бейлим – единственный наследник консервативного восточного престола, основанного на мусульманской вере и древних культурных традициях… Мадемуазель, будь вы самой преданной и самой прекрасной женщиной мира, вы не могли бы стать мусульманкой и особой арабской крови. А следовательно законной женой эмира… Откровенно говоря, мне непонятна ваша настойчивость – что значит какая-то бумажная формальность и брачный контракт при вашей популярности и тех условиях финансового обеспечения, которые предлагал я…

Виктория жалобно посмотрела на Максима, не зная своей роли.

– Отец, Тони ранена. Она не способна защитить себя. Но поверь, – не она, а я настаивал на законности наших отношений…

Хосейн пожал плечами:

– Значит, из вас двоих женщина оказалась намного мудрее…

– Насколько я помню, мы условились о компромиссе – мы ждем рождения ребенка Зухреи, и если это окажется мальчик, – ты дашь мне свободу. Почему же ты нарушил уговор, решив убрать Тони?

– Я очень дорожу тобой, мальчик, чтобы рисковать лишиться тебя. И я не нанимал убийц.

– Конечно, ты просто, как это здесь принято, вслух выразил надежду, что Аллах уберет с пути наследника досадную помеху.

Хосейн бросил короткий настороженный взгляд, мгновенно сообразив: "Амир!" и спокойно сказал:

– Не стану отпираться – я молился о том, чтобы мой сын образумился и выполнил волю предков. Но я не желал зла вам, мадемуазель… Досадное недоразумение, вследствие которого вы стали жертвой нападения, я надеюсь, помогут исправить мои врачи… А сын, я вижу, оказался просто героем… Отдохните, придите в себя и мы ещё раз поговорим обо всем этом…

Ночью они шептались по-русски в отведенных гостье "английских" апартаментах

– В этом доме останавливалась Антония, когда навещала меня. А я заполнил всю эту спальню ирисами! – радость воспоминаний так и светилась в глазах принца. – А потом, потом… ах! Ты не представляешь, как хитер мой отец! Знаешь, что он предложит тебе завтра? Грандиозное содержание в Париже в обмен на документ с отказом от меня в качестве мужа… Это нас с Антонией не устраивает…

– Что же ты задумал? Мне кажется, Максюта, не стоит враждовать с отцом. Во-первых, это лишь осложнит твои отношения с Антонией, а, во-вторых, он, в сущности, отличный отец – любит тебя, хочет сделать наследником всего состояния, а главное – дела. Дела реформирования страны, к которому он относится чрезвычайно ответственно, – горячо убеждала брата Виктория, которой Хосейн почему-то понравился. Может, оттого что слегка напоминал Омара Шарифа, а может потому, что так смотрел на сына – с горячим беспокойством, скрываемым "протокольной" выдержкой.