Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 108

– Все-таки я провела с ним весьма впечатляющий вечер!

– Пошли, детка. И боже упаси нас от таких впечатлений.

Большой банкетный зал отеля был полностью украшен предстоящей презентации. В центре – подиум, оканчивающийся большой круглой площадкой, расположенной как раз под сводчатым куполом. Вокруг пару рядов кресел – для официальных лиц и почетных гостей, далее круглые столики на двоих с маленькой лампой посередине. Шеренга софитов, полотнища с эмблемой презентации – желто-алым стилизованным букетом тюльпанов, озабоченно-суетящиеся люди. Те, кто постукивал молотками, подгоняя покрытие на помосте, или тянули электрические шнуры, Викторию не волновали, а вот высокий мужчина с перевязанным шелковым шарфом и распростертыми для приветствиями руками, ринувшийся навстречу прибывшим, изрядно напугал. Уже издали было ясно, что это тот самый "голубой" Франкони, недолюбливавший Антонию инеоднократно с ней где-то встречавшийся.

– Рад, рад! Искренне рад. Нш букет получил достойное украшение! – он явно картавил, излишне долго перекатывая в горле букву "р", так что она звучала как "r"

– Простудился здесь, так ветрено в этом сезоне. – Он тронул намотанный на остром кадыке шарф и тут же балетно замахал кому-то узкими кистями.

– Вел, Ненси – ко мне, друзья. Забирайте нашу красавицу и через полчаса подайте-ка её на золотом блюдечке и со всеми приправами! Вы слышали? Чтобы пальчики хотелось облизать. – он чмокнул кончики собранных щепотью пальцев и перепоручил Викторию подоспевшим помощникам.

– Потом поболтаем, милочка, расскажите мне, что творится в Париже. А пока – к оружию, офицеры!

В помещении, отведенному для переодеваний и гримировки витал густой парфюмерный запах. Две девушки распаковывали большие картонные коробки, доставая из вороха тонких шуршащих бумаг флаконы, баночки, большие подарочные наборы. У стены с огромными зеркалами сверкала нарядами длинная никелированная стойка. Как в ателье или большои магазине, платья и костюмы образовали шеренгу, рвущуюся к бою, только здесь они больше напоминали театральную костюмерную.

– Это наша коллекция "Ренессанс" с ярко выраженным элементом театрализации и карнавала – показал на платья Вел – главный постановщик-стилист завтрашнего представления.

– Не буду перегружать вас информацией, мадмуазель, Антония, вы достаточно опытны в таких делах, а поэтому суть схватите с полуслова. Вчера мы уже в основном отрепетировали всю программу, осталось лишь вставить в неё "гвоздь" – т.е. ваш выход. У нас четыре пары манекенщиков и вы – в гордом одиночестве. Олицетворяете Венецию, её дух, её историю, искусство, традиции, красоту. В общем все вместе, практически ничего не делая. – Вел подошел к стойке и осторожно снял с неё висящее на плечиках платье Рядом с ворохом золотой парчи, раскрасивший бесчисленные фалды художник показался неприметным, худосочным петушком, охаживающим жар-птицу.

– Это ваш основной туалет. А в финале – вон то белое облачко – как мы называем "платье заколотой Дездемоны" – маэстро Лаггерфельд гениально поместил напротив сердца эту огромную алую розу, образно соединив кровь, цветение, любовь, смерть… Можете примерить, Ненси вам поможет, а я пока объясню задачу. – Вел устроился в кресле и не думал отворачиваться. Виктория начала небрежно расстегивать блузку. Нет, она не стеснялась, она просто не знала, как должна была бы поступить в этом случае Антония: поросить ширму, смущенно отвернуться или небрежно бросить юбку на подлокотник его кресла? Она медлила, прослушав комментариии постановщика и пыталась прочесть решение на лице толстощекой Ненси.

– Мадмуазель, Антония, соберитесь! – вернул её к действительности голос Вела.

– Мы все наслышаны о вашей помолвке и рады… Я лично очень ценю Феликса как незаурядного художника… Его коллекция "Эй, полетели! меня лично озадачила. – Ненси протянула руки за блузкой Виктории и она поторопилась раздеться, собразив, что именно этого от неё ждет костюмерша.

– Так, значит, на подиуме – карнавал. Звучит музыка старинных композиторов (квартет "Барокко" будет здесь с утра). Потом вступает фонограмма симфоничского окестра. Увертюра к "Травиате". Вы идете одна до центрального круга и абсолютно ни накого не обращаете внимания. Вокруг витают костюмированные маски – это призраки, ароматы, фантазии… Вы садитесь в кресло и засыпаете… Вам что-то непонятно? – Вел уловил вопросительный взгляд Виктории, не решавшейся снять бюстгалтер. Ненси протянула руку, расстегнув застежку и через секунду Виктория погрузилась в шелестящую пучину золотой парчи.

– Ого, здесь немного просчитались. Придется поднажать. Очень узкий корсаж! – огорчилась Ненси, с трудом застегивая на спине длинную молнию.



– Так значит, я засыпаю – поспешила вставить Виктория, чтобы замять конфуз с раздавшимся бюстом и выдохнула воздух.

– Да, дремлете, изящно откинувшись в кресле. А в это время вокруг вас кружит вихрь видений с драгоценными флаконами в руках. Когда Пьерро (это будет Эжен Пати, вы его знаете) поднесет вам к лицу флакон духов, медленно, как завороженная поднимаетесь и красуетесь в центре хоровода. Все. На пару секунд свет вырубят, постарайтесь не свалиться с подиума – и живо – за кулисы. Великолепно! – Вел поднялся, осматривая со всех сторон облаченную Викторию. – Я был прав, настаивая на заключении контракта с вами, Антония. Эльвира Гречиани сама убедится в том, что Надин – её кандидатура, здесь смотрелась бы абсолютно чужеродно.

– А разве не она настаивала на моем приглашении? – полюбопытствовала Виктория, дабы выдержать роль воюющей с конкурентами "звезды". – Ах, разве она упустит возможность заполучить Надин? Вы смеетесь, Антония! Франкони, как любитель пышной красоты, отстаивал, естественно, вас!

– Франкони? – робко вставила совсем запутавшаяся Виктория.

– Что бы там не говорили о его личных увлечениях, у него чутье и отличный профессиональный глаз. А ну-ка, покружитесь! Чудно. Теперь к парикмахеру – здесь полагается довольно забавный головной убор нечто среднеее между шлемом и тиарой. Но пока примерим чисто условно. Через двадцать минут начинаем последний "прогон"!

… Последний "прогон" затянулся до самой ночи. От волнения у Виктории так разболелась голова, что ей не пришлось наигрывать плохое настроение и недомогание. Да и все участники показа, сильно уставшие, не очень – то рвались к задушевным беседам. Кое-кто радушно поздоровался, поздравил с помолвкой, одна девица явно съехидничала, обозвав Феликса славным "мальчонкой", но Виктория была неуязвима. Изо всех сил она старалась не попасть впросак, ища глазами восседающего в первом ряду Артура. Он выгляджел спокойно и вполне расслабленно, не отказывая себе в чашечке крепкого кофе, разносимого участникам репетиции специальной "кофейной девочкой".

Вел целиком поглощенный подгонкой карнавального шоу, мало интересовался участниками показа, полагаясь на их профессионализм. А если кто-то и не выкладывался целиком, то было ясно – бережет запал на завтра, Виктория старалась изо всех сил, получив от Вела не больше замечаний, чем другие, что позволило ей завершить этот день с чувством огромной победы.

– ну ты, крошка, еле ноги таскала. Ваш постановщик явно симпатизирует Антонии, если не загонял тебя до седьмого пота.

Артур заботливо набросил на плечи Виктории пальто, не забыв повязать шарф.

– Что, правда? – изумилась она.

– Мне кажется, что я порхала как эльфа. Золотое платье просто обязывает к приподнятости. Хотя… я не думаю, что когда-либо смогла бы пристраститься к этой профессии. Чувствуешь себя просто глиной в чужих руках.

– Хорошо еще, что руки попались крепкие, а иногда приходится плясать под такую фальшивую дудку… Артур вспомнил свою конфронтацию с покорными кутюрье Антонии.

– Но ведь речь идет о признании. А Тони Браун одарена от рождения. Нет, детка, это не только красота, теперь-то ты сама понимаешь. Это великий дар прельщения и соблазна. Поэтому – то в нашем случае речь идет лишь о поверхностной фальсификации, достаточно беспомощной, а не о подмене… Ну ты ведь не обижаешься, госпожа социологиня! – Виктория не обижалась и вообще плохо слушала Артура, разглагольствовавшего на протяжении всего ужина, состоявшегося тет-а-тет в почти пустом зале их отеля. Ела она тоже плохо, а уснуть и вовсе не могла.