Страница 3 из 15
Опа! Кое-где следы полузаметенные конские увидел Коляда. Поторапливаться стал. А еще верст через десять, в Кабаньей балке, татар увидел. Сначала дымок узрел, а потом и самих басурман. Костры развели в низине, со стороны смотреть – и не видно. Греются у костров, в котлах походных говядину варят да кур. Для татарина мясо – главная еда, да чем жирнее, тем лучше, зимой не так мерзнешь.
Прикинул Коляда – сотни три степняков. Это уже серьезно. Предупредить рязанцев надо, благо застава порубежная недалеко. Летом-то, почитай, у каждого брода стоят, а зимой числом поменее на шляхах накатанных.
Заставу обнаружил верст через десять, пролетел мимо, опустился на дорогу в пустынном месте, обернулся из филина в прежнее обличье, к заставе направился. Приметили его, дружинник с коротким копьем-сулицей на дороге встал.
– День добрый, молодец! – поприветствовал его Коляда.
– И тебе исполать, прохожий.
– Татары числом три сотни впереди стоят, из Дикого поля пришли. Две деревни порушили, людей живота лишили. Передал бы ты своему десятнику: в Рязань скакать надо, князя известить.
– Да ну?! Сейчас все десятнику повторишь.
Дружинник на заставную избу побежал. Неуклюже, поскольку под широким тулупчиком броня латная, тяжелая. Как скрылся он, Коляда присел, крутанулся, филином обратился. Его дело – весть грозную передать, а уж дружинники сами решать должны. К князю скакать либо вылазку делать, самим убедиться. Только вылазка дорого обойдется. Не любят себя татары раньше времени обнаруживать. Дружинников стрелами калеными посекут, и вся недолга.
Первуша, пока Коляда отсутствовал, выспался. Чего в чужой избе бока отлеживать? Решил сбегать к деревне. Жилет меховой у двери висит, заместо зипуна будет. И заблудиться невозможно, по следам Коляды пойдет. Что-то долго чудной старик не возвращается. Оделся, опоясался веревкой пеньковой, что обочь двери висела, вышел из избы и попятился. В десяти шагах перед избой, прямо на следах от валенок Коляды, волк сидит. Огромный, серый, глаза зеленцой отливают. Оторопь Первушу взяла. Из избы выйти – зверь набросится. Лучше отступить. Прикрыл дверь, притих, в щелку посмотрел – нет волка. Пропал! И следов от волчьих лап нет, как будто причудилось ему. Но рисковать больше не стал. Разделся, на теплую печь залез. Случайно волк к жилью Коляды вышел или колдун такую охрану поставил? Решил спросить у дядьки, когда вернется. Не зря, наверное, люди про него разное говорят. А там – кто его знает. Лес-то Ведьминым прозывают, стало быть не Коляда главный в нем.
На крыльце ногами застучали, кто-то снег с валенок отряхивал. Первуша дерюжкой прикрылся, сделал вид, что спит. Но приглядывал через щелку.
Вошел Коляда. Усы и борода в инее, брови тоже. Отшельник тулуп снял, потер озябшие руки, к печи приложился.
– Все спать-почивать изволишь? Вставать пора.
Первуша вскочил:
– Да я не спал вовсе.
– Слушай. Был я в деревне, нерадостную весть тебе принес. Нет у тебя больше семьи.
У Первуши слезы на глаза навернулись. Как это нет? Куда тятя и мамка делись, братья его?
– Врешь поди, дядька, – насупился Первуша.
– Эх, малец, – вздохнул Коляда. – Зачем мне тебя обманывать? Вырезали-вырубили татары жителей, в живых никого не осталось.
– А как же я? – растерялся Первуша.
– Сирота ты теперь круглая, парень. Зачем из избы выходил?
Хоть и крепился Первуша, а рыданий сдержать не смог. Упал лицом на подушку, заплакал. На голову его легла тяжелая рука Коляды:
– Не стесняйся, поплачь, может, и полегчает.
Когда Первуша успокоился, Коляду спросил:
– А как ты узнал, дядька? Ну, что выходил я?
– Сам подумай.
– Волк сказал?
– Волки говорить не умеют. А ты думать учись. Дверью ты снег сдвинул с крыльца, вот я и догадался.
– Но волк же был?
– Был. Защитник он мой. Добрых людей или кто помощи моей ищет он пропустит и не покажется. А злых да с дурными намерениями отпугнет, а то и задрать может.
– Как ягненка в хлеву?
– Именно так.
Коляда уселся за стол, задумался. У Первуши на языке вертелся вопрос. Если у него теперь семьи нет, где он будет жить, что есть? Понимал – спас его от неминучей смерти на морозе в лесу Коляда. Отныне обязан Первуша спасителю, да отплатить нечем. Может хворост для печи из леса носить, дрова рубить, по хозяйству хлопотать – воды из ручья принести, посуду вымыть, другое что. Только согласится ли хозяин? Не знал – не ведал, что хозяин избушки сам ученика искал, руку приложил, чтобы отогреть да душу вложить почти в мертвое тело.
Коляда кашлянул:
– Поди сюда.
Первуша на лавку с отшельником рядом уселся.
– Предложение сделать тебе хочу, вьюнош. Ты ведь сирота и идти тебе некуда, так?
– Так, – кивнул Первуша.
– Коли не боишься меня, оставайся. Учеником к себе возьму.
– А что делать надо?
– Обучу травы да коренья знать, людей лечить будешь, пользу приносить. Человек – он заниматься по жизни чем-то должен. Кто-то пахать, сеять. Другой – бортничать или плотничать. Иные – торговать. Вот ты кем стать думал?
– Как отец, пахать, сеять, жать.
– Занятие доброе, выше хлеба на столе нет ничего. Но знания за плечами не носить, спину тяжестью не согнут. Не захочешь – сам выберешь себе дорогу, как вырастешь.
– Согласен я, дядька!
Коляда приобнял мальчишку:
– Вот и славно. Стар я, знания свои да умения передать кому-то должен. Сладилось у нас.
– Сколько же тебе лет, дядька?
– До десяти считать умеешь?
– Тятька научил.
– У тебя на каждой руке пять пальцев, на обеих – десять. Мне семь раз по десять.
– У!
Раздался скрип снега, потом стук в дверь.
– Открыто, входите! – крикнул Коляда и поднялся с лавки.
Встретить гостя сидя – проявить неуважение. В избу, окутанная клубами морозного воздуха, вошла женщина, закутанная в шаль поверх длинной, до пят, телогреи.
– Ой, беда у нас, Коляда!
– Не голоси, Марфа. Что случилось?
– Басурмане хозяина моего стрелой в руку ранили. Выдернуть стрелу пытались, да только древко сломали. Как бы огневица не приключилась.
– В лесу укрывались?
– Там, там, тем и спаслись. Сейчас в избы воротились. Не можно в мороз с детьми малыми ночь да день в лесу сидеть. Замерзли все. Избы выстыли, пока нас не было.
– А то хорошо домашняя живность – тараканы да блохи – вымерзла, чище будет.
Женщина завыла, бухнулась Коляде в ноги:
– Выручай, как же мне без кормильца с тремя детьми!
– Ты из Долгушихи?
– Из нее, родимый. Третья изба с левой стороны.
– Тогда погодь, соберусь.
Коляда собрал в туесок тряпицы чистые, какие-то мази, травы, сам оделся.
– Ты, Первуша, пока в избе сиди. Нет у тебя подходящей одежонки и обувки для такой погоды. Справим еще, дай время. В печи казанок стоит с вареной репой, поешь.
Хлопнул дверью и ушел. Хорошо сказать – посиди. Первуша почти весь день один сидел. Скучно и страшно. Недобрый человек не забредет, Коляда о волке-охраннике говорил. А вдруг нечисть какая? Лес-то Ведьминым не зря прозвали. На двери никакого запора нет. Первуша вытащил ухватом из печи чугунок, открыл крышку. Запах вкусный пошел. Одну репу очистил, съел. Сладкая! За ней вторую, третью. Вкусная у Коляды еда. Чугунок крышкой прикрыл, в печь вернул, пусть томится. Возвратится Коляда, а еда теплая.
За окошком смеркаться стало. От скуки Первуша зажег лучину от уголька в печи, стал разглядывать пучки сушеных трав, висящих на стенах. Иные снимал, нюхал, вешал на место. Ну и Коляда, видно, много знает, и память у него отменная, раз столько трав да корешков знает.
Снял один пучок, понюхал. Запах приятный, даже голова слегка закружилась, поплыла. И вдруг окрик Коляды от двери:
– Брось немедля!
Первуша испугался, бросил. Как же Коляда вошел, если Первуша не слышал? Отшельник тулупчик повесил, с пола пучок подобрал.
– Не знаючи – не трогай. Это терличь, рано тебе про ее силу знать, сначала другие изучи.