Страница 3 из 10
От прироста денег в человеке, особенно в русском человеке, появляются заносчивость, хвастовство, высокомерие, чванство, но не удовлетворение. Русский человек где-то в глубине души сознает, что деньги не самоцель и что они не стоят тех усилий, которые он ради них прикладывает. Зарабатывая деньги, русский стремится к чему-то большему, чем другие, более бережливые нации. Поэтому он большей частью так их безобразно и глупо тратит. Вот я гуляю уже второй день, где только не зависал, сколько я проиграл в подпольном казино и сколько пораздавал стриптизёршам – боюсь даже подсчитывать!
Человек моего достатка, но другого родаплемени, наблюдая, как я транжирил деньги, назвал бы меня сумасшедшим.
Все знают – в деньгах счастья нет, но готовы жертвовать многим, чтобы их иметь. Отсутствие полного удовлетворения от наличия денег – самая безобидная часть наказания за грехи, которые ты ради них совершил. Расплата за содеянное, как правило, многогранно.
– То есть, по-твоему, меня неминуемо ждет расплата, даже целый комплекс из наказаний? – спросила девушка.
Максим встал из-за столика. Он смотрел в окно. Эта сторона «Савоя» соседствовала с Детским миром. В его огромных окнах уже не горел свет, целая армия игрушек, погрузившись в темноту, спала легким безмятежным сном. Максиму подумалось, что он смотрит из одного мира в другой. Перед «Савоем» кипела своя жизнь, сейчас в него въезжала группа громких итальянцев. Максим любил старинные отели: «Савой», «Националь», «Метрополь». Когда-то в студенческие годы, гуляя мимо их шикарных стеклянных входов, Максим с интересом наблюдал за царящей здесь атмосферой; разглядывал подъезжающие дорогие авто, услужливых швейцаров, праздную публику и мечтал, что когда-нибудь тоже остановится в таком месте. У старинных отелей была своя история; они хранили на себе отпечаток и дореволюционной, и советской эпох, и след нуворишевских разбойных девяностых. Максиму нравились их вестибюли, рестораны, номера, коридоры, несмотря даже на то, что зачастую они были отделаны уже в новом стиле. Путешествуя по миру, останавливаясь в разных местах, Максим отдавал предпочтение отелям в виде реконструированных вил, особняков, а не коробкам из стекла и бетона.
У Максима начала болеть голова от выпитого, он устал от своего длинного монолога, но ему хотелось подвести итог беседе.
– Это хорошо, что у тебя такой живой и ироничный ум, так, наверное, интересней идти по жизни, – сказал Максим. – Рассуждая о наказании, я не про тебя в отдельности говорил, а про всех нас, кто так или иначе втянут в игру под названием «бери от жизни все…» Не согласна?… По-твоему, я попросту затерялся, юродствую и хандрю?
– Есть немного! Рассказы по поводу тленности земных благ я уже слышала. На это всегда говорила: «Не учите жить морально – помогите материально!» Свою теперешнюю жизнь особым грехопадением я не считаю. Я никому плохого не сделала, кроме как себе. Ни в чью личную жизнь я не лезу – она посмотрела на Максима. – Поэтому я думаю, что со временем буду достойна лучшей участи.
– Ты знаешь полностью счастливых людей?
– Полностью счастливые сидят в сумасшедшем доме. Я знаю людей, которые довольны собой и своей жизнью.
– Кто это – золушки, которые после долгих и гнусных мытарств вышли замуж за богатеев и даже умудрились выйти по любви? Теперь у них идиллия – их любят, они любят, рождаются дети, достаток, куча нянь?
– Таких тоже знаю… и знаю, что вы мне дальше скажете… что таких меньшинство – процентов пять от общей массы. Также знаю о высоком проценте самоубийств в нашей среде. Знаю, что многие становятся наркоманками или пьяницами, что чуть ли не каждая вторая не может иметь детей!.. Ну, что еще осталось? Да… самое главное – в этом бизнесе год летит за три, а зачастую и за пять – старость надвигается с ужасающей быстротой!
– Ты откуда такая взялась?
– Не из академии, из стриптиза. За несколько лет я увидела столько, сколько другие не увидят и за всю жизнь!
– Как-то по телевизору показывали пятидесятивосьмилетнюю проститутку – это очень печальное зрелище. Преклонных лет жрица любви имела почти сорокалетний стаж работы. Несмотря на отвратительную, затасканную дряхлость, чувствовалось, что в молодости она была хороша собой. Сейчас ее удел смешить на сцене безобразными выступлениями посетителей затрапезных ночных клубов, изображая оргазм носорога, бегемота, гориллы. Ей трудно, практически невозможно находить клиентов, мужчины шарахаются от нее, как от мерзкого существа. Она бродит возле клубов, ресторанов, пытаясь соблазнить таксистов, но в ответ слышит лишь грубую, пошлую брань. Родные давно отказались от этой женщины, для них она исчадие ада, позор. На мой взгляд, ее судьба – самое страшное, что может случиться с женщиной. Сейчас подобных старух-проституток единицы, потому что раньше общество было иным, проституции как таковой не существовало. Что будет, когда преклонных лет достигнет сегодняшнее поколение? Ведь сейчас только в одной Москве тысячи женщин продают себя. Сколько их стоит на трассах, сколько трудится в квартирах-борделях. Весь интернет забит рекламой интимуслуг. Заниматься проституцией в той или иной форме для женщины в Москве стало нормой. Вип-сутенеров показывают по телевизору, они рекламируют свой бизнес на всю страну. И девушки всё едут и едут в Москву! Работает гигантская, чудовищная мясорубка!
– А кто сформировал на них спрос?!
– Ты права! Сформировали такие развратники как я!
– Которые после платного сеанса могут поговорить о морали.
– И одновременно с этим сулим молоденьким девчонкам иллюзорное сытое счастье взамен серой голодной жизни в провинции. Это мы даём надежду попасть в разряд обладательниц машин, шуб и прочего. Хотя, как я говорил, само обладание этой бутафорией совершенно не приближает человека к счастью. Бедная девчонка завидует разодетой моднице, вовсе не подозревая, что та может быть гораздо несчастней ее. Те пять процентов довольных жизнью, о которых ты говорила, тоже условны. Просто их время еще не пришло. Ни факт, что муж не бросит, не заболеют дети или не настигнет иное горе и жизнь полетит под откос. За всё рано или поздно приходится платить!
– А ты платишь?
– Конечно.
Посмотрев в глаза девушке, Максим увидел в них явные угрюмость, безразличие и даже некую враждебность, и понял, что они видятся первый и последний раз.
– Мне пора – вдруг сказала она.
Когда Максим и его спутница, закрыв за собой дверь номера, пошли по узкому коридору к лифту, они увидели двух женщин работниц отеля. Женщины стояли около небольшого столика и о чём-то тихо, но оживленно беседовали.
– Кстати, девушки! – спросил их Максим, – откуда в том люксе картина «Ледовое побоище»?
– Не знаем – машинально ответила одна из работниц, она была помоложе и устремила свой любопытный взор не на Максима, а на его спутницу.
– Это в «Савой Гранде»? – спросила другая горничная.
– Понятия не имею как он называется, – большой номер, из которого мы вышли.
– Правильно, – менторским учительским тоном ответила горничная. – Картина эта досталась нам от серба бизнесмена, он жил в отеле почти месяц. Раньше в номере висел пейзаж, по какой-то причине он сербу не понравился и он поменял его на «Побоище». Он нам сказал, что «Побоище» купил в Даниловском монастыре. После того, как мужчина съехал, мы картины перевешивать не стали.
– Правильно сделали, – сказал Максим.
Зайдя в зеркальный пенал лифта, Максим и девушка молча спустились на первый этаж. Здесь в холле отеля они наскоро и сухо попрощались. Дама направилась к выходу, Максим подошел к стойке администратора закрыть счет.
Глава II
«Ибо ты говоришь: „Я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг“».
Выйдя из отеля, Максим не без удовольствия вдохнул полной грудью воздух вечернего города. Стояла сырая зимняя оттепель, резкий ветер крутил и метал из стороны в сторону перетяжку рекламы. Голова Максима была тяжела от пьянства и загула. Ветер ударил в его воспаленное и разгоряченное лицо. Максиму вспомнилась картина, которую он недавно рассматривал в номере. В неё мыслью автора тоже был вживлен ветер.