Страница 7 из 13
– взаимная конвергенция внутри базовых для западной традиции права правовых сообществ, основанных на континентально-европейском и англосаксонском стилях правового мышления, что объясняется, по мнению профессора М. Н. Марченко, общностью их содержательного базиса[54] и проявляется в следующих основных формах: сближение источников англосаксонского и романо-германского права, расширение сферы кодифицированного законодательства не только в континентальном, но и в общем праве; сближение основных постулатов государственно-правовой идеологии рассматриваемых правовых семей; более широкое использование отраслевой, а вместе с ней публично-правовой и частноправовой классификации нормативного материала в различных правовых системах и правовых семьях и т. д.[55];
– обратная рецепция между правовыми системами различной групповой направленности. Так, в частности, американская правовая система, некогда являвшаяся прямым следствием английской правовой на соответствующую территориальную почву, к середине – концу ХХ века сама смогла стать страной-донором для европейского права. Речь идет, в частности, о трансплантации «бизнес-концепций», касающихся «новых договорных форм» в сфере экономических отношений (new contractual concepts in the economy)[56], связанных с лизингом (leasing), договором аренды предприятий (factoring), франчайзингом (franchising), обеспечением банковских вкладов, защите прав собственника и потребителей, «частноправовых деликтах» и др[57].
Приобрели серьезную практическую платформу для реализации и интегративные тенденции в правовой сфере, связанные с проведением крупномасштабной работы по гармонизации и унификации в юридическом сегменте. И если различные универсальные, региональные и отраслевые международные организации выступали в качестве основных заказчиков и вдохновителей для проведения подобного рода работ, то компаративно-правовые исследования стали для них опорной методологической базой.
Также следует отметить, что в середине – конце двадцатого столетия существенно обогатился категориальный аппарат сравнительного правоведения. Объекты компаративных исследований получили точную терминологическую оценку. Так, благодаря Р. Давиду юридическое сообщество получило неоценимые знания о правовых семьях, благодаря К. Цвайгерту и Х. Кетцу – о правовых кругах. Наиболее распространенным термином для обозначения групповых сообществ в англо-американском юридическом мире стала категория «правовая традиция».
Однако, несмотря на столь существенный эволюционный скачок, отдельные вопросы компаративно-правового научного поиска так и остались неразрешенными. Так, в частности, как и на заре ХХ века, представители англо-американского юридического мира на вопрос о том, что собой представляет сравнительное правоведение, не задумываясь, ответят «метод», а континентально-европейские юристы – «система».
Не следует также забывать, что богатство выбора для подражания, которое предоставила мировому юридическому сообществу послевоенная эпоха всеобщей интеграции, привело сравнительное правоведение к определенным тупикам в развитии. Забыв простые и очевидные истины, которые, казалось, не нуждаются в дополнительных пояснениях, компаративисты начали сравнивать несравниваемые правовые объекты, рецептировать нерецептируемые правовые институты. Последствия вполне очевидные и плачевные – несбалансированная работа самих национальных правовых систем и отторжение правового феномена от его социальных основ.
Определенные преобразования как онтологических, так и гносеологических начал внутри droit comparé как мировоззренческой системы мы можем наблюдать и на современном этапе развития социальной истории.
Какие же внешние и внутренние детерминанты вызвали их жизни?
Прежде всего следует говорить о последовательном и во многом беспощадном распространении феномена глобализации[58] на фактические почвы различных правовых систем. Именно он заставил совершенно по-новому взглянуть на проблемы аутентичной целостности национальных правовых систем[59], на возможности микстовых парадигмальных основ для их настоящего и будущего[60]; вызвал к жизни немыслимый для компаративистов начала – середины ХХ века вопрос о пассионарности так называемых транэкономических правовых образов[61] на юридической карте мира.
Изменилась и геополитическая ситуация в мире. Крах Советского Союза внес свои коррективы в несущие образы некогда незыблемого двухполярного мира политических и правовых ценностей и империй. Как следствие, все мы стали свидетелями падения авторитета социалистических юридических образов на юридической карте. Одна за другой страны социалистического лагеря отказывались от продолжения строительства своих правопорядков по указанным правовым модусам, некогда классическая конструкция «трихотомии» Рене Давида с неуклонной быстротой теряла свою актуальность. Также уходило на второй план и «контрастирующее сравнение» в рамках парадигмы «буржуазное право – социалистическое право», все больше государств на формальных и отчасти на реальных основах объявляли себя приверженцами идей юридического либерализма западноевропейского типа.
Оказало свое влияние на гносеологические основы сравнительного правоведения и поступательное эволюционное развитие так называемого информационного общества, цивилизации третьей волны, как называл его американский социолог Элвин Тоффлер[62]. Сравнение – ключевое действо юридической компаративистики в сложившихся условиях отныне представлялось вводить в социальную практику на совершенно ином техническом уровне; обмен информацией также приобрел качественно и количественно новые площадки для реализации.
Сегодня сравнительное правоведение – это зрелая мировоззренческая система, прочно закрепившаяся в исторических образах мировой юриспруденции. Ее прошлое – это мозаичное полотно из доктринальных опытов юристов разных эпох, судеб, гуманитарных направлений и школ. Давнее или совсем ближнее, оно осталось за поворотом истории, изменить его невозможно. Однако в наших силах sine ira et studio («без гнева и пристрастия») продолжить работать над совершенствованием данной системы, вскрывая непознанное, укореняя постигнутое и, как завещал нам великий А. Теннисон: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»
§ 2. Объекты сравнительно-правовых исследований
Любая деятельность как специфически человеческая форма активного отношения человека к миру представляет собой взаимодействие субъекта и объекта. Субъект – это носитель материальной и духовной деятельности, источник активности, направленный на объект. Объект – то, что противостоит субъекту, на что направлена его деятельность. В отличие от объективной реальности объектом является лишь та ее часть, которая включена в деятельность субъекта[63].
Во многом проблема объектов сравнительного правоведения тесно связана с уровнями дифференциальной оценки, предпринимаемой тем или иным исследователем.
В первом издании своего эпохального произведения «Основные правовые системы современности» Рене Давид говорит о двух уровнях компаративной дифференциации. Соответственно к микроуровню компаративной оценки он относит сравнение, проводимое в рамках одной правовой семьи, к макроуровню – исследования сравнительно-правового характера, осуществляемое в пределах действительности существования различных правовых семей[64].
В дополнении к конструкции микро- и макросравнения, предложенной Р. Давидом, немецкий юрист Ф. Шрёдер[65] предложил свой вариант мезосравнения. Объектами сравнительного анализа в данном случае для означенного выше автора стали конкретные отрасли права. На наш взгляд, объктивизируемый профессором Ф. Шрёдером уровень сравнения применим, скорее, не ко всему сравнительному правоведению, а только к отдельной его составляющей – зарубежному праву.
Содержательно насыщенную палитру уровней дифференциальной оценки, предпринимаемой в ходе проведения компаративных исследований, мы находим у В. И. Лафитского. В данном случае речь идет о шести уровнях сравнительного правоведения: правовое пространство мира, основные правовые сообщества, семьи и группы правовых систем, формирующиеся правовые системы и сообщества, национальные правовые системы, международное право в развитии правового пространства мира и национальных правовых систем[66].