Страница 31 из 36
Законность не должна быть сугубо формальной, безразличной к своему содержанию. Представляется, что подлинная, в диалектическом смысле, законность может быть только там, где уголовно-процессуальный закон ориентируется на объективную истину. Увы, в ст. 6 УПК РФ «Назначение уголовного судопроизводства» ударение сделано именно на формальную законность, что не могло не сказаться на качестве следственной деятельности.
Реализация принципа законности на предварительном следствии достигается всесторонним, полным и объективным исследованием обстоятельств дела, наряду с осуществлением прокурором обвинительной функции. Однако законодатель изъял из УПК исследовательскую функцию прокурора, а также дознавателя и следователя, чем, по сути, отождествил надзор за законностью с уголовным преследованием.
Если предварительное следствие исходит из уголовного преследования, а не из всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, то чего же ждать от стороны защиты – только адекватной реакции. И это заложено в действующем УПК. Она и подавно не будет ориентироваться на достижение объективной истины, а лишь на выигрыш дела, на прагматический интерес и выгоду, упрощение и ускорение процесса.
Настоящий адвокат приходит в суд для того, чтобы помочь ему найти истину, правильно и справедливо решить дело, а не просто для того, чтобы вести единоборство с прокурором. Обязанность адвоката – защита от необоснованного обвинения (это противовес нарушения законности следователем, дознавателем, начальником следственного отдела, прокурором), а не избавление преступников от законной ответственности. Защищать – не значит вводить в заблуждение прокурора, следователя, суд206. Золотые слова! Но где они, настоящие адвокаты?
Проблема этических устоев деятельности адвокатов-защитников далеко не нова. Более века назад А. Ф. Кони писал, что «уголовная защита представляет больше поводов для предъявления требований, почерпнутых из области нравственной… ввиду сложных и многоразличных отношений защитника к своему клиенту – подсудимому и к обществу». При этом он отмечал, что «защитник должен являться лишь правозаступником и действовать только на суде или предварительном следствии… Он не слуга своего клиента и не пособник ему в стремлении уйти от заслуженной кары правосудия. Он друг, он советник человека, который, по его искреннему убеждению, невиновен или вовсе не так и не в том виновен, как и в чем его обвиняют». В то же время должны вызывать тревогу случаи, когда «защита преступника превращается в оправдание преступления, причем потерпевшего и виновного, искусно извращая нравственную перспективу дела, заставляют поменяться ролями, или как широко оплаченная ораторская помощь отдается в пользование притеснителю слабых, развратителю невинных или расхитителю чужих трудовых сбережений»207.
Проблемы эта злободневна и сегодня208, однако ее рассмотрение требует отдельной статьи. Роль суда в российском государстве продолжает возрастать. Правосудие – конституционная функция суда. Понятие правосудия выражает идеал суда правого, устанавливающего своими решениями истину, то есть познание обстоятельств дела, соответствующее действительности. Создание правового государства должно укреплять значимость закона, принцип законности. Суд осуществляет правосудие на основе закона и в соответствии с законом, а потому обязан обеспечить деятельность сторон в соответствии с предоставляемым им законом правами и обязанностями.
В состязательном уголовном процессе законность призвана служить обеспечению состязательности сторон в юридически «выигрышном» процессе. Победителя «поединка» определяет суд, связанный требованием соблюдения формально-правильной законности, выясняя, юридически правильно или неправильно обосновано обвинение. И в зависимости от этого приговор будет обвинительным либо оправдательным.
Какие доказательства обвинение и защита представят в деле, обосновывая свой процессуальный тезис, суждение, версию, исходя из них суд и будет делать свои выводы и принимать решение, никак не пытаясь при этом выйти за «юридический предел» установления обстоятельств дела, т. е. за предел «истины стороны победителя». И это – правосудие?
Как считает А. Александров, «задача обвинителя состоит в собирании материала, достаточного, чтобы доказать обвинение в суде. Задача защиты – показать, что обвинитель не справился с этой задачей. Задача суда – вынести приговор на основе того доказательственного материала, который предоставили стороны. Задача законодателя в том, чтобы создать правила игры, равные для сторон, обеспечить беспристрастность суда в оценке доказательств и вынесении решений»209. Вот ведь как все просто!
На наш взгляд, суд должен осуществлять и олицетворять правосудие. Но насколько он реализует эту свою высокую миссию? В состязательном уголовном процессе суд, разрешающий дело, отделен от сторон. Но суд при этом идейно и не возвышается над ними, поскольку у него нет объективно необходимой цели, которая не сводилась бы к субъективному интересу сторон. Не случайно принцип состязательности (ст. 15 УПК РФ) закрепляет положение о пассивной роли суда по отношению к активности состязающихся сторон. Суд создает формально необходимые условия для состязания и называет победителя, т. е. наиболее ловкого или красноречивого. Может, пора вернуться к ордалиям?
В основе вероятной, юридической, процессуальной истины лежит применение «правдоподобных суждений», «полуколичественных понятий», «фактических презумпций». Ограничиваясь формально-логическими и правдоподобными связями между доказательствами, она требует формализации уголовного судопроизводства, используемых в нем доказательств, отказа от объективной истины, в частности, отношения к собственному признанию обвиняемого как к главному доказательству по уголовному делу. Отсюда вполне оправданы пресловутые «сделки о признании вины».
Глава 40 УПК РФ предусматривает особый порядок принятия судебного решения – вынесение обвинительного приговора без проведения судебного разбирательства – при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением по делам о преступлениях, наказание за которые не превышает 10 лет лишения свободы. Речь идет о тяжких преступлениях (прежний предел, очерченный УПК, не превышал 5 лет лишения свободы). В этом повышении планки однозначно просматривается тенденция к росту количества сделок о признании вины в обмен на смягчение наказания. Это позволяет заключить, что законодатель руководствуется релятивистским принципом: в уголовном процессе все относительно, допустимо и возможно.
Сделанное обвиняемым признание вины (хотя «признание» может быть и ложным, в частности самооговором) судом не исследуется, не проверяется. Формально достаточно самого факта признания предъявленного обвинения. Тем самым и по тяжким преступлениям суд, по существу, самоустраняется от осуществления правосудия, отдает эту свою исключительную миссию на усмотрение сторон.
Это однозначно свидетельствует об упрощении действующим УПК уголовно-процессуальной процедуры. Но есть ли предел такому «усовершенствованию» путем упрощения уголовного процесса? Ведь правосудный процесс может легко превратиться в неправосудный, а защита прав личности – в их попрание. С потерпевшими это происходит сплошь и рядом, но речь не о них.
«Сделка», несомненно, нарушает права личности. Эти права ограничиваются хотя бы тем, что по условиям «сделки» от обвиняемого (в обмен на смягчение наказания) всегда требуется признание своей вины. И если признание получено, то дальнейшее исследование автоматически прекращается, а решение принимается на основе «сделки». Объективное исследование обстоятельств дела признается ненужным. Формальная истина вполне годится вместо истины объективной.
В основе таких сделок лежит концепция взаимоуступок, компромисса. Но допустим ли компромисс правоохранительных органов в борьбе с преступностью? И в чьих он интересах?
При «сделке», безусловно, извращаются и демократические принципы уголовного процесса. Так, вопреки презумпции невиновности, обвиняемый сразу переводится в разряд преступников; на него перекладывается бремя доказывания; забывается правило о том, что никакие доказательства не имеют заранее установленной силы. Признание обвиняемым своей вины формально становится главным, решающим доказательством, и, стало быть, совокупности уличающих или оправдывающих доказательств не требуется.