Тарутинское сражение

Поведению Кутузова в Тарутино Голицын находит следующее объяснение: «Он (Кутузов — В.Б.) боялся возбудить деятельность Наполеона и придерживался своей мысли выиграть время, чтобы не тревожить его из Москвы. Решившись дать сражение сие, он как бы проявил согласие свое вопреки внутреннего убеждения своего: что время поражать Наполеона не настало еще»[261]. Таким образом, поездка в Тарутино больше походит на предпринятую главнокомандующим публичную демонстрацию своей заинтересованности в атаке неприятеля, которую он должен был отменить вследствие неготовности войск к выступлению. При этом, необычный гнев Кутузова мог быть вызван раздраженностью тем, что его заставляют играть по «чужим правилам» и поступать вопреки своему убеждению. Следуя обстоятельствам, он был вынужден совершить бессмысленный вояж в Тарутино, и, увидев то, что ожидал — неготовые войска, выплеснул накопившиеся в нем эмоции на свое окружение.

По поводу отмены наступления Вильсон 17 октября записал в своем дневнике следующее: «Сегодня утром наши должны были атаковать неприятеля, поэтому еще с вечера я отправился на казачьи пикеты правого фланга к генералу Беннигсену. Но около полуночи он дал мне знать, что маршал (Кутузов — В.Б.) отложил атаку до завтрашнего утра, хотя войска были уже в полной готовности. Чтобы узнать, хорошо ли сидит костюм, портной примеряет его, однако генералу не пристало быть столь неумелым швецом, чтобы нуждаться в испытаниях. Надеюсь, на сей раз не придется платить слишком дорого. Если секрет не откроется, мы должны воздвигнуть еще один благодарственный алтарь Богу-хранителю России»[262].

А.С. Фигнер (1787–1813).

О том, что в Главной квартире еще до отъезда Кутузова в Тарутино не предполагали уже проводить 17 октября атаку, говорит и тот факт, что приказ, зарегистрированный 16 октября в Журнале исходящих бумаг под № 155, о подготовке войск к наступлению не был отправлен вовремя войскам. В этом приказе говорилось: «По случаю движения, которое неприятель может сего дня противу нас предпринять, людям в лагере варить каши ранее и команд для фуражирования не посылать»[263]. Упоминание о предстоящем наступлении в приказе было сделано для сохранения в тайне готовящейся атаки, так как в это время в Главной квартире уже располагали полученными от Фигнера сведениями о положении неприятеля. Важно также отметить, что в штабе Кутузова отдавали себе отчет в том, что если планируется выступление войск, то следует заранее сообщить частям об отмене фуражировок. Но этого накануне выступления сделано не было, и, следовательно, заранее было понятно, что возникнут серьезные препятствия при подготовке войск к движению. Распоряжение под № 155 было препровождено для рассылки корпусным начальникам Ермолову при приказе за № 156, уже после отмены наступления[264]. В новом, подписанном Коновницыным, приказе говорилось, что «атака на неприятеля, которая должна была завтра предприняться, отменяется по случаю позднего получения корпусными начальниками приказа, о чем извещая вас, прилагаемый у сего приказ (№ 155 — В.Б.) покорнейше прошу ваше превосходительство завтра в 5 часов утра разослать к г.г. корпусным начальникам»[265]. Как видно, только вечером 16 октября Дежурство главнокомандующего смогло заранее дать Ермолову распоряжения о подготовке русских войск к наступлению, которое было уже перенесено на 18 октября.

В тот же день, 16 октября, в Журнале исходящих бумаг был зарегистрирован еще один подписанный Коновницыным приказ Ермолову, под № 157, отправленный к нему 17 числа. В нем конкретизировалось содержание приказа за № 155. От начальника штаба 1-й армии требовалось сообщить корпусным командирам, чтобы они находились у своих войск в 5 часов вечера, а «в 4 часа должна быть каша съедена и все люди налицо находиться имеют»[266].

Р. Кнётель. Французские конные егеря, 1812 г.

При этом, на посланном Ермолову подлиннике документа сохранилась помета об исполнении: «послано во все корпуса», а в Журнале исходящих бумаг штаба Кутузова — «приказы лично отданы». Такие формулировки показывают, что подготовка назначенного на 18 октября наступления шла параллельно и со стороны Дежурства главнокомандующего и со стороны Дежурства 1-й армии, что позволило, в конечном счете, организовать нападение на авангард Мюрата.

Итак, анализ делопроизводственных документов и воспоминаний участников событий позволяет сделать вывод, что 16 октября Кутузов, как главнокомандующий, не проявил должной активности при подготовке войск к наступлению. Имея противоречивые сведения о положении неприятеля, он затормозил выполнение соответствующих распоряжений до 5 часов вечера. В этом случае предосторожность Кутузова, возможно, была оправдана. Однако опасения о концентрации противника в Воронове не подтвердились, и он возобновил подготовку к атаке, которая из-за потери времени не могла уже быть вовремя организована. Более того, все попытки исправить ситуацию и реализовать, хоть и с опозданием, план нападения на отряд Мюрата, были отклонены главнокомандующим, который лично распорядился об отмене наступления. Важно отметить, что Кутузов, несмотря на созданную им систему управления армией, поручил Ермолову привести войска в готовность и, тем самым, возложил на него вину за несвоевременное получение приказов корпусными командирами. Этим он сумел снять всякую ответственность с себя и дежурного генерала Коновницына, который фактически занимался управлением армии. С этой же целью Кутузов совершил поездку в Тарутино, которая должна была показать его лояльное отношение к идее нападения на неприятельский авангард. Следовательно, Кутузов, не разделявший намерений активизировать боевые действия, своей деятельностью мало способствовал организации нападения, что, в конечном счете, повлияло на перенос наступления, отменить которое совсем без ущерба репутации у него не было возможности.

Несмотря на то, что уже вечером 16 октября были отданы соответствующие распоряжения о подготовке наступления, Кутузов на следующий день еще решал вопрос о целесообразности наступления. По словам Беннигсена, 17 октября он снова сделал представление Кутузову о возобновлении боевых действий, после которого главнокомандующий согласился на наступление[267].

Колебания Кутузова в проведении атаки 18 октября могли быть связаны с поступившими 17 числа от командира партизанского отряда А.Н. Сеславина при рапорте от 16 октября данными о переходе неприятельского отряда (4 кавалерийских полка, 2 батальона пехоты, 8 орудий и обоз около 350 «повозок с оружием и разными тряпками») под командованием дивизионного генерала графа Ф.А. Орнано из Вязем на Боровскую дорогу[268]. В своем рапорте Коновницыну Сеславин писал, что противник, по его сведениям, двигался в Саксонию на формирование через Фоминское, Верею и Смоленск, а также сообщал об удачной атаке его обоза. «Орнани, — отмечал Сеславин, — в Фоминском получил повеление отправить к армии свою артиллерию и кавалерию»[269]. Однако до появления этого документа в Главной квартире уже знали о движении противника к Фоминско-му из рапорта Дорохова от 17 октября. В нем Дорохов уведомил о получении повеления главнокомандующего об отмене атаки на Мюрата и возвращении на Новую калужскую дорогу, «для перехвачения отряда неприятельского, о котором перед самим моим выступлением получил известие от капитана Сеславина, коего записку препровождаю к вашей светлости в оригинале». В этой записке Сеславин сообщил об атаке отряда Орнано и просил Дорохова уведомить его, «ежели угодно будет вашему превосходительству идти вслед за ним, дабы его атаковать»[270].

261

Голицын. С. 74–75.

262

Вильсон. С.75.

263

ВУА Т. 19. С. 125.

264

Издатели сборника документов «М.И. Кутузов» посчитали, что при приказе А.П. Ермолову за № 156 был направлен подписанный П.П. Коновницыным приказ, определявший распределение войск и начальников в назначенной на 18 октября атаке. Однако в Журнале исходящих бумаг штаба Кутузова однозначно указывалось, что к приказу № 156 был приложен приказ № 155, ничего общего не имеющий с опубликованным в сборнике документов. Анализ содержания подписанного Коновницыным приказа позволяет констатировать, что он кардинальным образом расходится с принятой диспозицией. В нем говорилось, что боевую линию (кор-де-баталь) составляют 2-й и 6-й корпуса, находящиеся под командованием Дохтурова, резервом им служат 4-й, 5-й, 3-й, 7-й и 8-й корпуса. Егерские полки распределялись по флангам. Указывались командиры кавалерийских соединений и артиллерии. При этом, в тексте упоминаются 1-я и 2-я кавалерийские дивизии, хотя в Тарутинском лагере существовала корпусная система разделение кавалерии, а командиром 1-й кавалерийской дивизии назван И.С. Дорохов. Правый фланг армии должен был находиться в ведении Беннигсена, а резервы и левый фланг — Милорадовича. В целом, положение в боевой линии перечисленных в приказе пехотных корпусов повторяет их расположение в Тарутинском лагере. Следовательно, можно предположить, что подписанный Коновницыным приказ касался организации обороны занятой русскими войсками позиции и никакого отношения не имел к готовящемуся наступлению (ВУА. Т. 19. С. 125; Кутузов. 4.2. С.9, 10; План укрепленного лагеря при Тарутине в октябре 1812 г. // Кутузов. 4.2. Альбом схем).

265

Кутузов. 4.2. С.9.

266

Кутузов. 4.2. С. 12; ВУА. Т. 19. С. 125.

267

Беннигсен. № 9. С.519.

268

К середине октября 1812 г. Наполеон выдвинул из Вязем на Новую калужскую дорогу части 4-го армейского корпуса — 14-ю пехотную дивизию графа Ж.Б. Бруссье и корпусную дивизию легкой кавалерии графа Ф.А. Орнано. В состав отряда Орнано входили: 12-я бригада легкой кавалерии (9-й и 19-й конно-егерские полки), 21-я бригада легкой кавалерии (3-й и 6-й баварские шеволежерские полки), четыре орудия 1-й баварской конной батареи. 22-я легкая кавалерийская бригада (4-й и 5-й баварские шеволежерские полки) вместе с двумя орудиями 1-й баварской конной батареи остались в Больших Вяземах. (Васильев А.А. Сражение при Малоярославце 12 октября 1812 г. // Малоярославец: Очерки по истории города. Малоярославец, 1992. С. 18; Попов А.И. Великая армия в России. Погоня за миражом. Самара, 2002. С.249, 265, 299).

269

ВУА. Т. 19. С. 14–15.

270

ВУА. Т. 19. С. 13; Кутузов. 4.2. С. 13.