Тарутинское сражение

Подписанное Беннигсеном приказание Ермолову не могло быть отправлено из Дежурства главнокомандующего без личного распоряжения Кутузова, который не спешил его давать. Задержав приказ до 5 часов вечера, Кутузов поставил под угрозу срыва выполнение принятой диспозиции, что в конечном итоге и произошло.

И.С. Дорохов (1762–1815).

Причина такого поведения главнокомандующего могла быть связана с тем, что 16 октября особое внимание Кутузов уделил не подготовке атаки, а выяснению положения войск противника. Самым первым документом, отправленным из штаба главнокомандующего 16 октября, было предписание Милорадовичу за № 151 с требованием прислать на лошади в Главную квартиру перебежавшего на русские аванпосты французского барабанщика, который «сообщает известия, весьма заслуживающие некоторого внимания»[249]. В тот же день от Кудашева при рапорте от 15 октября был доставлен вышедший из Москвы рядовой Орденского кирасирского полка, имеющий важные сведения[250]. Неизвестно, какие конкретно данные удалось узнать в Главной квартире от этих людей, но несомненно, что Кутузов в тот день старался прояснить расположение неприятельских войск, о котором он получал противоречивые сведения. Накануне, 15 октября, был прислан рапорт Дорохова от 14 числа, в котором сообщалось: «По прибытии моем в селение Ивлинское узнал я от проходящих из Воронова разных мужиков, что неприятель уже 4-й день тянется из Воронова на Можайскую дорогу к Кубенскому»[251]. В следующем рапорте, от 15 октября, Дорохов подтверждал сведения об отступлении неприятеля от Воронова к Москве[252]. Поэтому, 16 октября в приказании Кудашеву (исходящий № 152) указывалось: «если возможно с вашей стороны, получить через поселян достоверное известие о сем движении неприятельском»[253]. Однако, 16 числа в Главную квартиру поступили и другие, не подтверждавшие показания Дорохова, сведения. В рапорте командира Ахтырского гусарского полка Д.В. Васильчикова от 17 октября указывалось, что по данным, собранным от пленных и жителей, центр армии противника расположен в Вороново и окрестностях, а находящееся против русского лагеря войско — неприятельский авангард[254]. Следовательно, с одной стороны Кутузов был извещен об отступлении неприятеля, а с другой — о концентрации его к Воронову. Именно эти противоречивые данные, надо полагать, оказали влияние на задержку в Дежурстве главнокомандующего распоряжений о подготовке к запланированной атаке. Вполне возможно, что Кутузов, не видевший в нападении на неприятельский отряд крайней необходимости, мог отложить приказ к выступлению до выяснения всех обстоятельств.

Для проверки сведений о находившихся в Воронове войсках Кутузов через Коновницына дал Фигнеру соответствующее повеление, которое не было зафиксировано в Журнале исходящих бумаг. 16 октября Фигнер сообщил: «Преступил побывать в неприятельской армии, но где проведал сколько мог и сколько полагал нужным. Армия неприятельская стоит на прежнем месте в 15 верстах от Воронова к Калуге. В Москву недавно пошел отряд, который должен будет прикрывать большой транспорт с провизией (это, возможно, то движение войск, которое зафиксировал Дорохов — В.Б.). В Москве еще и теперь находится вся гвардия. В Воронове стоят 2 пехотных полка, которые могут быть в 2 часа истреблены отрядом генерала Дорохова и моим, за истребление их ручаюсь головою, коль скоро отряд пойдет так, как я его поведу»[255]. После получения этих данных главнокомандующий мог представить реальную картину положения неприятельского авангарда, который не отступал и не имел за собой в Вороново дополнительных сил. Достоверность ее основывалась не на показаниях пленных и жителей, а на сведениях, собранных легендарным партизаном Фигнером непосредственно в лагере противника.

Можно предположить, что только после доставления рапорта Фигнера был возобновлен процесс подготовки атаки неприятеля. Тогда был отдан приказ Ермолову о выполнении данного ему Беннигсеном распоряжения, зафиксированного в Журнале под № 153, и следующим, под № 154, было зарегистрировано подписанное Коновницыным предписание Дорохову. В нем указывалось, чтобы он «соединено с Фигнером действовал на Вороново, где, истребив два полка, отрезывает отступление главному неприятельскому авангарду»[256]. Но необходимое на подготовку войск время было упущено, и Кутузов, лично задержавший доставление приказа, конечно, не мог не знать об этом.

Главнокомандующий, покинувший Леташевку в восьмом часу вечера, по прибытии в Тарутино обнаружил войска неготовыми к выступлению и за это обрушил свой гнев на оказавшихся рядом квартирмейстерских офицеров. Однако не все части были в одинаковом положении. Беннигсен, выехавший к армии в седьмом часу вечера, несмотря на отсутствие предварительных распоряжений Ермолова, сумел подготовить к движению 2-й и 4-й пехотные корпуса. Даже в этих условиях еще оставалась, вероятно, возможность не переносить наступление. В своих записках Голицын, принимавший непосредственное участие в событиях, пишет, что в Тарутино к главнокомандующему явились корпусные командиры «с докладом, что получив в ту же минуту приказание, они готовы выступить немедленно и объявили, что как распоряжение предшествовало несколькими часами назначению, то выступлению армии никакой остановки или перемены в распоряжениях быть не может и умоляли его дозволить им идти. Но сколько убеждения таковые ни казались основательными, однако ж ничто не могло заставить Кутузова переменить данного приказания отложить поход до другого дня»[257]. Достоверность этого факта подтверждается и в предписании Кутузова Ермолову от 17 октября, где говорилось, что по прибытии в Тарутино главнокомандующий «узнал от корпусных там собравшихся господ начальников, что никто из них приказа даже и в 8 часов вечера не получал»[258]. Здесь же указывалось, что начальствующие кавалерией генералы, не получив своевременно распоряжений, направили значительную часть кавалерии за фуражом. Следовательно, можно констатировать, что не все, собравшиеся в Тарутино, генералы, как писал Голицын, высказали свою готовность «выступить немедленно». Сославшись на отсутствие посланных за фуражом для кавалерии и артиллерии людей и лошадей, Кутузов отменил движение, хотя два корпуса правого фланга были готовы выдвинуться на позиции и до рассвета имелось достаточно времени, чтобы организовать запланированное диспозицией ночное движение войск.

Беннигсен пишет, что «в девятом часу, в тот момент, когда я собирался выступить, я получил от князя Кутузова записочку, в которой он просил меня повременить выполнением этого плана; это было весьма прискорбно, тем более, что с этого момента наши намерения не могли оставаться тайною»[259]. Как видно, главнокомандующий достаточно быстро разобрался в Тарутино со сложившейся ситуацией и принял решение (в 8-м часу выехал, в 8 часов еще общался с корпусными командирами, а в 9-м часу уже отменил атаку). Это косвенным образом указывает на то, что Кутузов заранее предполагал ход развития событий и был готов при первой возможности отменить атаку противника, которую не считал целесообразной. Следовательно, на замечание, сделанное в воспоминаниях находившегося в составе 4-го пехотного корпуса майора 1-го егерского полка Петрова, что «не отыскано того, кто остановил ввечеру 4 (16) октября подъем полков с позиции и переход по приготовленным понтонным мостам реку Нару с правого на левый берег ниже села Тарутино»[260], можно ответить, что этим человеком был сам главнокомандующий.

249

ВУА. Т. 19. С. 124.

250

ВУА. Т. 19. С. 10.

251

ВУА. Т. 19. С.8.

252

ВУА. Т. 19. С. 11.

253

ВУА. Т. 19. С. 124.

254

ВУА. Т. 19. С. 10–11.

255

ВУА. Т. 19. С. 11.

256

ВУА. Т. 19. С. 124.

257

Голицын. С.74.

258

Кутузов. 4.2. С. 12.

259

Беннигсен. № 9. С.519.

260

Петров. С. 196.