Ведьма Сталинграда

– Мой ответ, если напрямую, – нет. Я такой же патриот, как и ты, но за мной уже следят. Видишь пухлого мужчину с проплешиной, который сидит в нескольких столиках позади меня? Он не живет в гостинице, но каждый день сидит то в одном, то в другом углу обеденного зала, наблюдая за иностранными журналистами. Я почти уверена, что он из НКВД, и прямо сейчас он следит за нами. Я совершенно не подхожу на роль шпионки.

– Ты наблюдательна. Да, он действительно из НКВД. В моем управлении о нем уже знают. Но тот факт, что ты его так быстро вычислила, как раз свидетельствует о том, что из тебя выйдет хороший агент.

– Это может говорить о том, что он – плохой агент. Как бы то ни было, это не по мне. Я журналист: я раскрываю секреты, а не храню их.

Терри затушил окурок и пожал плечами.

– Ладно, забудь об этом. У меня есть несколько других зацепок, так что я пробуду в Москве еще несколько дней.

– Несколько дней? Сюда же добираться две недели, и ты останешься всего на несколько дней?

– Две недели – это если ты едешь вместе с караваном судов. Те, у кого здесь важные дела, летят в Москву по другому маршруту: через Китай. Это тоже, конечно, небыстро, но все же три дня, а не две недели.

– Ну ты и гаденыш! Мне пришлось провести две недели в аду, чтобы попасть сюда, а, оказывается, был и другой способ добраться.

– Организацией твоей поездки занимался Джордж Манковиц, и другого варианта, помимо охраняемого каравана, и правда, не было. Мне бы пришлось приложить гораздо больше усилий, чтобы устроить твою поездку через дипломатический канал. Я бы не смог добиться этого просто для журналистки.

– Но для шпиона, «крота», информатора ты бы постарался.

Терри вытащил еще одну сигарету и наставил ее на девушку.

– Не будь такой наивной, Алекс. Ты прекрасно знаешь, как работают правительства и их ведомства. В иерархии власти на каждом месте есть лишь ограниченное количество возможностей, и, разумеется, приходится использовать их весьма разумно.

– Что ж, может, когда-нибудь ты сочтешь вполне разумным использовать часть этих возможностей на пользу мне.

– Это зависит от того, насколько ты будешь со мной мила, – Терри игриво ткнул Алекс в плечо. – Как насчет провести время вместе? Мы давненько не развлекались.

Алекс на мгновение вспомнила молоденькую голубоглазую летчицу с белокурыми кудряшками, торчавшими из-под летного шлема, и бомбами под крылом самолета. Интересно, а ее когда-нибудь принуждали к сексу?

– Конечно, почему нет. Я в номере триста семь. Приходи ко мне сегодня после ужина. И принеси еще шампанского.

Глава 9

«Удача улыбается терпеливым», подумала Алекс. На протяжении трех месяцев, пока мужчины-журналисты, обосновавшиеся в «Метрополе», ходили туда-сюда и писали военные репортажи на основе распечатанных сообщений из Совинформбюро, она послушно фотографировала то, что дозволялось: лица женщин и детей; приехавших на побывку солдат; станки, загружаемые в вагоны; зенитные расчеты, расставленные по всему городу; женщин, поднимавших и опускавших аэростаты.

Но чем дальше, тем меньше оставалось сцен, которые можно было запечатлеть на пленку в Москве, где измученные жители работали по четырнадцать часов в день, где за едой по карточкам приходилось выстаивать огромные очереди при любой погоде, где люди жили в неотапливаемых домах и спали в верхней одежде, укрывшись всем, что у них оставалось. Зимой москвичи были все на одно лицо: укутанные в несколько слоев одежды, в ушанках или толстых шалях, они спешили по улицам с санками дров или угля для своих убогих кухонных плит. Алекс фотографировала этих людей тайно, для себя. Пытаться отправить подобные снимки в редакцию было бессмысленно.

Советские цензоры пропускали лишь фотографии со здоровыми и улыбающимися лицами граждан, бодро трудившихся на благо Родины. На втором году войны вокруг Алекс таких лиц уже не встречалось.

Наконец, после того, как девушка сделала добрую сотню снимков улыбающихся солдат, садившихся в поезд, отходивший на фронт, Отдел печати и Авиационный комитет удовлетворили ее просьбу снова отправиться к месту базирования женских авиаполков.

Второго мая Алекс села на поезд, чтобы вернуться в Энгельс.

Марина Раскова была так же безупречно одета и причесана, как прежде, но лицо у нее было исхудавшим.

– Боюсь, вы прибыли слишком поздно, – сообщила она Алекс: – два наших полка уже переброшены на другие аэродромы. Подготовка моего полка еще продолжается: девушки осваивают новые самолеты, и, честно говоря, я бы не хотела, чтобы вы снимали бомбардировщик Пе-2. Это новая модель, она еще засекречена. Я не могу разрешить вам расхаживать вблизи этих самолетов с фотоаппаратом.

Алекс неловко переминалась с ноги на ногу, переваривая плохие новости. Фотокамеры болтались у нее на плече.

– Тогда, может, мне удастся сфотографировать девушек, которых отправили на фронт? Мне кажется, Кремль одобрил бы снимки советских женщин на полях сражений.

Раскова нахмурилась.

– Вы имеете в виду пилотов истребителей? Вряд ли майор Казар пустит вас на свою территорию.

У Алекс упало сердце. Она пыталась найти новые аргументы. Если упоминание пропаганды не сработало, то крыть ей было нечем. Девушка бессознательно отступила назад.

– Она может посетить 588-й полк, – вдруг услышала Алекс. Девушка обернулась, чтобы увидеть, кто зашел в кабинет. Черт, как же ее зовут? Бородина? Бежинская? Б…

– Майор… Бершанская! – воскликнула Алекс. Здороваясь с угрюмой мужественной женщиной, она постаралась вложить в рукопожатие всю теплоту и искренность, на которые была способна.

– 588-й полк? Это же ночные бомбардировщики? О да, было бы прекрасно. Когда и… где я могу к вам присоединиться? – Алекс пришлось приложить усилия, чтобы не выдать охвативший ее восторг.

– Если вы готовы отправиться на юг России прямо сейчас, ждите в ангаре «Б», который находится через летное поле. Мой полк базируется под Ставрополем. Я сейчас проверю график дежурств и посмотрю, кто остался в Энгельсе и смог бы вас подбросить.

– О, спасибо, майор. Я обещаю… – не успела договорить Алекс, как Бершанская вышла из кабинета. Девушка повернулась к майору Расковой, лицо которой наконец, осветилось улыбкой.

– Я очень рада, что мы смогли кое-что для вас придумать, – сказала Раскова и протянула Алекс руку. Ее рукопожатие было крепким, а пальцы – длинными и изящными. Про Раскову говорили, что раньше она играла на пианино, вспомнила девушка. Как же она ошибалась, представляя себе советских летчиц!

Алекс пошла по летному полю, вглядываясь в весеннее небо. «Хорошая погода для полета», – подумала она и попыталась представить себе, где же находился этот Ставрополь.

Когда она вошла в ангар, работавшие там мужчины не обратили на нее никакого внимания. Ей оставалось лишь терпеливо ждать, уставившись в горизонт. Минут через пятнадцать к ангару стала приближаться какая-то фигура – миниатюрная, женская. Алекс подумала, что, возможно, это кто-то из летчиц, с которыми она познакомилась три месяца назад. Девушка подошла ближе, и Алекс увидела ее лицо – прелестное личико с белокурыми завитками – и почувствовала, как губы её расползаются в широкой улыбке.

– Настя Дьяченко?

– Вы даже помните, как меня зовут?

– Конечно! А вашего механика зовут Инна, верно? – Алекс пошла рядом с девушкой по летному полю, подстроившись под ее шаг.

– Да, Инна Портникова. Она будет польщена, что вы ее помните. Кстати, почему вы так хорошо говорите по-русски?

– Долгая история. Если в двух словах, мои родители – русские эмигранты. Они жили в Санкт-Петербурге. Ой, извините, в Ленинграде.

– Когда они уехали?

– Примерно в 1918 году.

– Значит, они были против большевиков. Вы родились здесь?

Разговор принимал опасный оборот. Вряд ли будет хорошо, если эта летчица-коммунистка узнает про антикоммунистические настроения, привитые Алекс в детстве. Но лгать ей почему-то не хотелось.