Кроткая заступница

Христина смотрела, как солнечный свет преломляется в гранях стёкол, которыми забраны старые тёмные дверцы буфета, как быстро вспыхивают и гаснут разноцветные искры, слушала, как за стеной шумит вода – это Макс пытается смыть с себя ночь, проведённую в камере, – и не могла поверить, что Анна Спиридоновна простила её.

Кажется, если бы она выгнала её и прокляла, это было бы легче перенести. Христина знала бы, что получила по заслугам, и смирилась, но от великодушия Мамсика было почему-то очень больно.

– Прошу тебя, Христина, – повторила Анна Спиридоновна, – я имею право знать.

– Всё почалося тиждень[4] тому, – начала Христина, как всегда, в моменты волнения пересыпающая русские слова украинскими, – когда он заявился первый раз…

Пережив не самую спокойную ночь после появления бывшего мужа, к утру Христина немного приободрилась. Она всё-таки решилась и написала Людмиле Ивановне об этом эпизоде – и почувствовала облегчение сродни тому, что испытывала, когда ходила к психотерапевту. Можно быть искренней, не опасаясь, что тебя осудят или начнут сплетничать за твоей спиной. Быть откровенной с Людмилой Ивановной Христине помогало ещё и то, что она никогда раньше не встречалась с этой женщиной, не видела её и не слышала её голоса, поэтому казалось, будто она обращается к какой-то абстракции, может быть, и не человеку вовсе. И Людмила Ивановна её не знает, можно до некоторой степени остаться невидимкой, не выходить полностью из тени, показать только ту часть себя, которую считаешь нужным.

Людмила Ивановна написала, что Христине совершенно нечего бояться – бывший муж не имеет никаких прав ни на имущество, ни на её самоё. Если только у него хватит смелости снова посягнуть на личное пространство Христины, сразу надо вызывать полицию, а вернее всего, достаточным окажется просто припугнуть.

Христина несколько раз начинала набирать сообщение, в котором объясняла, почему стыдится обращаться за помощью в правоохранительные органы, и всякий раз стирала, понимая, какой глупостью это должно выглядеть в глазах новой подруги.

«Вы ещё не поняли, что ничего не должны ему, – писала Людмила Ивановна. – После развода вы сразу уехали, и это отложилось в голове как бегство. Поэтому у вас нет чувства победы, и вы до сих пор боитесь мужа, хотя он не представляет для вас никакой опасности. Тогда вы вырвались из лап зла, но не уничтожили зло, поэтому теперь, когда оно вернулось, чувствуете себя слабой и беззащитной. А это не так».

Христина понимала, что подруга права, но, несмотря на все её увещевания, чувствовала противный липкий ужас, как только думала о муже.

Людмила Ивановна приняла в Христине самое живое участие, быстро откликалась на сообщения, и по её взвешенным ответам чувствовалось, что она переживает за девушку и хочет ей помочь. Христина заметила, что, посвящая много времени личному общению с ней, Людмила стала меньше писать в группе, и чувствовала неловкость, что отвлекает подругу от обычного хода жизни.

«В своё время я пережила тяжёлый развод и знаю, как это бывает, – написала Людмила Ивановна в ответ на Христинины извинения, – и как тяжело, когда не с кем поделиться. У меня есть негативный опыт, он гложет меня изнутри, но, кажется, если я помогу вам благодаря этому опыту, мне самой станет легче».

Она писала, что с Христиной произошло самое страшное для человека несчастье: потеря родителей в раннем возрасте и сиротство, и это горе бросило тень на всю дальнейшую жизнь девушки, коль скоро не нашлось никого, кто хотя бы попытался заменить ей мать. Она никому не была нужна и от этого не умела быть нужной себе самой – отсюда и нелепое замужество, и страх перед бывшим супругом-мучителем.

Христина читала – и ей становилось так жаль себя, неприкаянную, что как-то неловко было писать про Мамсика. В конце концов, несмотря на материнское участие Анны Спиридоновны, она так и не научилась любить сама себя.

«Помните, что вы сильная, раз вынесли такие испытания и не сломались, – страстно писала Людмила Ивановна, – важно ведь, не с какой силой вы бьёте, а какой силы можете держать удар! Вы, наверное, думаете о себе, как о безвольной кукле, на которую свалилось много горя, но это не так! Совсем не так! Подумайте, где бы вы могли оказаться, если бы не сопротивлялись невзгодам? Спиваются или подсаживаются на наркотики люди, у которых было для этого гораздо меньше причин, чем у вас, а вы выстояли. Несмотря ни на что, у вас есть работа, интересы, положение в обществе, да и просто вы остались хорошим и порядочным человеком. Поверьте, это немало!»

Читая духоподъёмные сообщения Людмилы Ивановны, Христина начинала думать, что всё обойдётся, муж больше не придёт, а если вдруг и появится, то она сумеет дать ему достойный отпор.

И всё же девушка вздрагивала от каждого звонка, а оставляя телефон, потом со страхом брала его в руки – вдруг увидит пропущенный вызов с неизвестного номера…

Вернулись и прежние страхи – о том, что муж найдёт её во «ВКонтакте» и начнёт рассказывать всякие гадости о ней людям, мнение которых ей небезразлично. Анна Спиридоновна знает ситуацию изнутри и не станет его слушать, но остальные сетевые знакомые, казалось Христине, сразу поверят ему.

Бывший муж не объявлялся почти целую неделю, и Христина немножко расслабилась, решив, что неудачная рекогносцировка вынудила его перенести боевые действия в другие регионы. На всякий случай она позвонила тётке в Киев, но услышала только истерические просьбы не впутывать её и упреки, что неблагодарная Христина бросила старую женщину, воспитывавшую сироту из последних сил, не вспоминала о ней сто лет, а теперь, как хвост прижало, сразу что-то хочет.

Это была неправда. Христина часто звонила тётке и периодически посылала деньги, но, положив трубку, девушка всё равно почувствовала себя виноватой.

Страшась и опасаясь мужа, она почему-то не позаботилась об элементарных мерах безопасности. В частности, не отремонтировала замок на двери своей комнаты, сломавшийся несколько лет назад. Надо было сразу починить его, но Христина рассудила, что соседи у неё люди приличные, а прятать ей нечего. «Может быть, соседям даже станет неприятно, если они увидят, что я врезаю новый замок, будто думаю, что они воры, – думала тогда Христина, – а потом, если делать, то это полдвери раскурочить, значит, ещё расходы… Нет, пусть так».

С тех пор соседи не давали ей повода считать, что способны посягнуть на её личное пространство, и Христина напрочь забыла о том, что её дверь не запирается.

Муж пришёл, когда её не было дома, очень вежливо поговорил с пожилой соседкой, и в результате был пущен к Христине в комнату – подождать её с работы. Позже соседка сказала, что он сообщил ей столько информации о девушке, что сомневаться в его честности было просто невозможно.

Увидев его в своей комнате – в месте, которое она привыкла считать безопасным, Христина едва справилась с дурнотой. Он сидел, нагло развалясь на её диване, красивый холёный мужчина с чётким профилем и лучистым взглядом серых глаз.

– Убирайся отсюда, – сказала она хрипло, – нам не о чем разговаривать.

– А что так? – хмыкнул муж и протянул к ней руку. – Может быть, я тебя люблю и снова хочу быть с тобой?

Он всегда говорил на подчёркнуто чистом русском языке и смеялся над её привычкой мешать русские и украинские слова, и Христина вдруг поймала себя на том, что снова, как раньше, пытается следить за своей речью… Господи, зачем?

Она не видела бывшего мужа много лет, уже стала забывать черты его такого привлекательного и такого ненавистного лица, и сейчас, когда он снова очутился перед ней, как призрак прошлого, у Христины заколотилось сердце и пересохло во рту. Наверное, подумала она, так себя чувствует кролик перед удавом.

Он встал, сделал движение, будто хочет обнять её, а когда Христина отпрянула, засмеялся и снова по-хозяйски сел на диван.

4

Тиждень – неделя (укр.).