Страница 6 из 13
– Сил не хватит притянуть за веревки такую махину, а будут зазоры, вода все мигом размоет, и ста метров не пройдем. Ко всем бедам останемся еще без плаща и тулупа, – возразил Евгений Иосифович.
– Кайн проблем! – отмел Курт возражения и предложил, после того как веревки будут натянуты вручную и соединены между собой, отпустить лодку и использовать освобожденные костыли для их скручивания. Когда натяг будет достаточный, застопорить костыли. На пути к берегу постоянно проверять степень натяжения и при вытягивании веревок подкручивать, вращая костыли. Главное не переусердствовать с натягом, чтобы не порвать плащ-накидку.
– Ура! – снова закричала Настя и поцеловала Курта в щеку.
Тот, довольный, разулыбался и игриво хлопнул в ответ девчушку по спине. Евгений Иосифович почувствовал, что у него тоже как бы прибавляются силы, даже боль в ноге стала не такой тревожащей, как раньше. Более того, возникло чувство благодарности к этому улыбающемуся немцу. И чего уж никак невозможно было ожидать, без всяких допросов, без «мер особого воздействия» лейтенант вдруг понял, что немцу можно верить. Верить, как самому себе и, пожалуй, даже немного больше.
Закипела работа. Первым делом освободили лодку от лишнего груза – сняли и опустили за борт ставший бесполезным мотор. Потом Курт при помощи костылей тщательно вымерил размеры и расположение пробоины, наметил на бортах места прорезей, определил длину веревок по каждому из углов. Настя и Евгений Иосифович беспрекословно следовали всем его указаниям. Один из костылей пришлось разрезать на две части, для надежности крепления и удобства регулирования натяга веревок. Когда пластырь был закреплен, Курт и Евгений Иосифович остались стоять снаружи, а Настя, как самая легкая, забралась в лодку и вычерпала воду. Затем Курт помог перебраться через борт лейтенанту и, с силой оттолкнув лодку от мели, запрыгнул в нее сам. На этот раз на носу с биноклем сел лейтенант, в его задачу входило корректировать курс и скорость, чтобы кратчайшим и безопасным путем добраться до берега. Курт, как физически самый сильный, сел на весла, а Настя устроилась на корме. Вода все же понемногу просачивалась через пластырь, и девчушка периодически вычерпывала ее черпаком.
Метров ста не доходя до берега, на их пути стеной встали торчащие из воды остовы деревьев и кустов. Пришлось в поисках безопасного прохода снизить скорость. Им оказалось русло впадавшего в водохранилище ручья, по берегам которого также шли стены мертвых деревьев. Выше по течению ручей поворачивал в сторону манившей наших героев струйки дыма, и вскоре, после очередного поворота, они увидели ее источник – избу-пятистенку с разрушенной трубой. Дым выходил немного сбоку от остова трубы, пробиваясь наружу через отверстия в крыше. Изба стояла под наклоном к ручью, торцом своим, где когда-то были хлев и поветь[10], частично уходя под воду. В отдалении от нее и друг от друга хаотично разбросанные по обеим сторонам ручья над водой возвышались обгорелые крыши еще нескольких домов, также со свернутыми трубами. Лавируя между обломками обгорелых бревен и всплывшими на поверхность жердями забора, наши герои подогнали лодку к избе. Курт, соскочив в воду, стал втягивать нос лодки на пологий берег, и тут произошло то, что, произойди раньше, могло стоить им жизни: плащ-накидка, не выдержав трения об усеянное мусором дно, разорвалась. Ее разлохмаченные половинки повисли на веревках вдоль бортов. В пробоину снова хлынула вода. Курт, поддерживая лейтенанта, помог ему переступить через борт лодки на землю и дойти до крыльца. Следом за ними выбралась Настя, в одной руке держа узелок с немецкой формой, в другой – свой пропитавшийся водой фанерный чемодан. Курт перехватил из ее рук вещи, отнес на ступеньки крыльца, вернулся к лодке, забрал костыли, остатки причальной веревки. Также отнес все к крыльцу. Лодка, наполовину заполненная водой, застыла на своей последней стоянке у берега неведомого ручья, в неведомой деревне сицкарей[11] посреди мологских лесов.
В деревне сицкарей
Настя, подняв руку, постучала в окно избы и громко окликнула хозяев:
– Есть кто-нибудь?
Ответа не последовало.
Входная дверь была не заперта. Путники прошли с крыльца в небольшие сенцы и оттуда в горницу. В лица пахнуло теплом, кислым запахом свежего хлеба. Справа от входа напротив устья русской печи сидела старая женщина с распущенными седыми волосами, глядя слезящимися глазами на догоравшие угли.
– Бабушка! – громко позвала Настя.
Та повернула голову, подслеповато щурясь, осмотрела вошедших:
– А гдзе[12] Павелко?
– Не знаем. У нас лодка потекла. Мы тонули – Бог спас. Погреться да обсушиться пустите?
Старушка поднялась с низенькой скамейки, подошла к незнакомцам, оглядела каждого с головы до ног, пощупала заскорузлыми пальцами одежду:
– Музики пускай цут побудзутс, а цы красавича, – она взяла Настю за руку, – пойдзем со мной.
Лейтенант и Курт с наслаждением сели на пол у печи. Хозяйка с Настей скрылись за холщовой занавеской. Спустя несколько минут обе вышли. На Насте были надеты широкая льняная рубаха и длинный, волочащийся по полу лямошник[13]. Хозяйка прижимала к груди руками ворох мужской одежды.
– Цеперь ваша чередза, – бережно положив одежду на скамейку, продзенькала она и широким жестом руки пригласила гостей выбирать, кому что подойдет.
Дважды приглашать не пришлось. Вскоре наши герои преобразились в заправских сицкарей. Правда, у Курта на старых заплатанных брюках пояс не сходился, пришлось веревочкой половинки соединять, а на лейтенанте, напротив – штаны висели, он их лямочками вверх подтянул, да и кобура на поясе не очень гармонировала с деревенским прикидом. Но «дареному коню в зубы не смотрят». Пока Евгений Иосифович выяснял у хозяйки, что за деревня и каким путем быстрее добраться до Брейтова, Курт натянул во дворе между деревьями веревки и развесил сушиться намокшую одежду. А Настя достала из чемодана книги с тетрадями и разложила на полатях русской печи, проложив между влажными страницами лоскутки материи. Сам чемодан она прислонила сушиться к стенке печи.
Потом хозяйка пригласила всех за стол, дала каждому по ломтю хлеба из ржаной муки, перемешанной с какими-то кореньями, отрубями, лебедой, и по кружке настоянного на травах ароматного чая.
Когда гости, проглотив рассыпчатый хлеб, стали подбирать крошки, старушка извинилась:
– Не осудзите за скудзость. Все бы отдзала, дза Павелке надзо оставитсь.
– А скоро Павелка придет? – поинтересовалась Настя.
– Скоро. Немцев побьетс и вернечя. У нас в дерене все выселенчи[14], и меня цак записали. Тсрубу сломали, цоб уходзила. Я по чужим дзомам мыкалась. А гдзе меня сыночек у чужих-цо найдзетс? Кудза солдзатсу возвращатсися, как не в дзом родзной? Я четсыреса рублев компензации, цо дзали[15], проела и вернулась. Говорили, зацопит дзом, ан нет – не зацопило[16]. Господьз уберег, чтоб ждзала!
Старушка замолчала, обвела гостей глазами и, остановив взгляд на Курте, спросила:
– Тсы, касацик, не слыхал – немцев побили, чи нетс аще?
– Он глуховат немного, – поспешил за Курта ответить лейтенант. – Но скоро побьют.
– И чо этсим немцам мирно не жится? Кольки раз им пендзалей дзавали! – старушка повернулась к красному углу, перекрестилась двумя перстами на затемненный временем лик Спасителя и стала молиться. – Дза воскреснетс Бог, и разыдзутся врази Его, и дза бежатс от лица Его ненавидящии Его, яко исчезаетс дзым, дза исчезнутс, яко цает воск от лица огня, цако дза погибнутс беси от лича любящих Бога…
10
Поветь – чердачная надстройка, используемая для хранения сена.
11
Сицкари – особая этнографическая группа русского народа. В настоящее время почти исчезнувшая. Проживали на территории Покрово-Сицкой волости Мологского уезда Ярославской губернии. Сами сицкари считают, что они произошли от татар, смешавшихся здесь с местным населением после битвы в 1238 г. Существует версия о финно-угорских корнях, согласно которой формирование сицкарей происходило в результате слияния местного финно-угорского населения и славян, двигавшихся двумя потоками на восток из Новгорода и на север из ростово-суздальских земель.
В поселениях сицкарей (около 50 сел и деревень вдоль реки Сить) не было центральной улицы, каждый дом стоял сам по себе, развернутый лицом в ту сторону, в какую хозяева посчитали для себя удобным. В 1902 г. земский деятель, краевед Семен Мусин-Пушкин в «Очерках Мологского уезда» писал о сицкарях: «…Склад их черепа, сложение тела (все среднего и более среднего роста, плечисты и отличаются одутловатостью лица и живота), цвет и обилие волос (рыжевато-русых), их говор (цокающий и дзекающий), многие их обычаи, самый нрав (трудолюбие и склонность к сутяжничеству) – все отличает их от соседей и выделяет в обособленную группу».
12
Говоры сицкарей характеризовались дзеканьем (дзеревня – «деревня»), цеканьем (цень – «тень») и чоканьем (чапля – «цапля», курича – «курица»). Эту языковую особенность отметил в «Очерках Мологского уезда», опубликованных в 1902 году, исследователь этих мест Семен Мусин-Пушкин. Сицкой диалект возник, вероятно, в результате слияния в Х – XII веках проживавших там финно-угров с другими народностями.
13
Когда в 1941 году перекрыли Волгу плотиной у Рыбинска, то рыбное население стояло под ней на протяжении нескольких километров вниз по реке метровым слоем, пытаясь пройти на нерест к вековечным своим гульбищам, но так и не прошло, гибло и таяло год от году.
Яркой иллюстрацией шокового состояния рыбного населения в 1941 году в водохранилище может послужить трагедия на реке Сить, описанная уроженцем деревни Никитинское Василием Михайловичем Соколовым. «Вот, наконец, и Старое Мерзлеево. Миновали деревню, и с высокого берега Сить предстала перед нами огненной лентой. Всюду костры, костры! Спускаемся на лед. Заглядываю в первую же полынью. Действительно, в отблеске ближнего костра вижу, как рыба черной массой движется вверх по течению, выдавливая друг друга на поверхность. Люди черпают ее из воды кто чем горазд: корзинками, самодельными сачками, мужскими и женскими рубахами, привязанными к палке. Кое-кто острогами бьет крупных щук, окуней. На льду высятся груды скрюченной, замерзшей рыбы. Небывалое, непостижимое зрелище! Отец подгоняет: “Быстрей, Васятко, быстрей!” Он берет топор, прорубает свою прорубь, а я готовлю “снасть”. Наконец приступаем к делу. Что ни черпак, то несколько килограммов рыбы – в основном плотвы, окуней и ершей… Нагружаем мешками салазки, я помогаю отцу ввезти их в гору, а потом возвращаюсь к проруби. Народ ошалел. Некоторые даже вычерпывают рыбу руками, не снимая рукавиц, есть и такие, кто вытаскивает плотву, окуней столовыми вилками, да еще не всякую, а с разбором – которая покрупнее. А те из жителей прибрежных деревень, кто поопытней да подогадливей, бьют настоящими острогами щук, налимов…»
14
Жители затапливаемых территорий были разделены на три категории: переселенцы (те, чьи дома годны к переносу на новое место), выселенцы (владельцы признанных комиссией негодных к переносу домостроений) и беспризорные (не имеющие родственников старики и инвалиды). Беспризорные обеспечивались жильем и питанием в доме инвалидов, поэтому за свои дома, будь они годные к переносу или нет, компенсаций не получали. Их пенсии также переходили в бюджет инвалидного дома. В связи с тем, что старики из деревень, в отличие от городских стариков, как правило, не имели пенсий или имели на порядок меньше городских, а их домам – избушкам на курьих ножках – в базарный день – грош цена, чиновники принимали их в дом инвалидов крайне неохотно. Деревенские старики часто оказывались фактически выброшенными на улицу с ничтожной суммой компенсации. На освобождение дома давался срок от 10 дней до месяца. В случае несоблюдения срока выселяли принудительно.
15
Сумма денег, выдаваемая выселенцам в качестве компенсации за жилье, определялась по остаточной стоимости строения. В среднем по городу Мологе она составляла 500–700 рублей. Дома в деревнях оценивались еще ниже. Купить на эти деньги какое-либо жилье представлялось проблематичным. Для сравнения: плата за квартиру в частном доме в Рыбинске составляла 50 рублей.
16
Заполнение водохранилища началось 13 апреля 1941 года. В этот день был забетонирован последний пролет Рыбинской плотины. Однако наполнить водохранилище до проектной отметки в 1941 году не удалось – не хватило объема весеннего половодья. 19 ноября 1941 года был пущен первый, а в январе 1942 года – второй агрегаты Рыбинской ГЭС. Чтобы дать стране в войну больше электроэнергии, ГЭС срабатывала воду до самых нижних отметок, в связи с этим уровень воды рос очень медленно. Заполнения водохранилища до проектной отметки удалось достичь только в 1947 году.