Страница 5 из 13
– Где он их сбросил?
– Нигде. Они сидели в салоне. Он выровнял самолет, оставил штурвал, вошел в салон и расстрелял всех. Он впервые в жизни убивал людей. Для него они были такими же немецкими солдатами, как и он сам. Дома, в Германии, их ждали жены, матери, сестры…
– Без лирики! Суть, суть!!!
– Начался пожар. Курт вернулся к штурвалу, развернул самолет в открытое море и выпрыгнул с парашютом.
– Пистолет у него с собой?
– Выбросил в море, когда спускался на парашюте, чтобы никогда и никого больше не убивать.
– Все?
– Все.
– Теперь я хочу задать несколько вопросов твоему немцу. Переводи.
Евгений Иосифович окликнул Курта. Тот повернул к нему лицо. Но разговора не получилось. Лодку сотрясло сильным ударом. Лейтенанта и Курта сбросило на дно. Сидевшая на носу Настя оказалась за бортом. Почти одновременно с ударом под водой что-то лязгнуло, мотор заглох. Неуправляемая лодка по инерции проскользила по воде несколько метров и остановилась, слегка покачиваясь на мелких волнах.
Курт вскочил на ноги и, перешагнув через лейтенанта, прыгнул за Настей.
Через пробоину в лодку хлынула вода. Евгений Иосифович, превозмогая боль в ноге, дотянулся до носового сиденья, достал жестяное ведро с совком. Принялся лихорадочно вычерпывать воду. Но вода продолжала и продолжала медленно прибывать. «Какой глупый, бесславный конец», – подумал он и бросил бессмысленную работу.
Лодка накренилась, над бортом показалась голова Насти, мелькнули руки Курта. Хватая ртом воздух, девчушка перевалилась через борт и, испуганно озираясь по сторонам, села на дно рядом с лейтенантом. Курт зачем-то поплыл назад.
– Что это было? – повернула она лицо к лейтенанту, придя в себя от шока.
– Борисоглеб, – процедил он сквозь зубы в обиде на себя, что не продумал заранее безопасный маршрут, и на весь мир за то, что так неудачно все сложилось.
– Борис и Глеб?
– Село Мологского уезда. Бывшее имение Мусиных-Пушкиных. Под нами руины домов, графской усадьбы, их фамильной усыпальницы, а слева, метрах в трехстах от нас, видишь, из воды торчит кусок кирпичной стены?
– Вижу.
– Это все, что осталось от колокольни.
– Мы тонем?
– И, вероятно, утонем – до берега километра три.
– Господь никогда не оставляет своих преданных. Нельзя опускать руки!
Евгений Иосифович промолчал. Жаль девчонку – ей бы жить да жить.
Схватив ведро, Настя принялась вычерпывать воду. Сзади лодки раздался голос Курта. Настя выпрямилась.
– Оглянитесь назад, – толкнула она ведром в плечо приунывшего, было, лейтенанта. – Курт нашел мелкое место. Берите весла, плывем к нему, пока лодка не пошла на дно.
Евгений Иосифович обернулся. Курт стоял метрах в десяти от них и призывно махал руками. Вода едва доходила ему до колен.
Лейтенант, опираясь руками о борта, поднялся на сиденье и, вставив весла в уключины, стал грести. По правде говоря, он не видел никакого смысла во всей этой суете. Но у него не хватало духу сказать этой девчонке, что если до завтрашнего утра их никто не снимет с полузатопленной лодки, они, промокшие насквозь, на холодном ветру закоченеют. Вероятность появления в этих местах какого-либо плавающего средства в течение ближайших суток близка к нулю – пароход на Устюжну прошлепал часа три-четыре тому назад, а обратно на Рыбинск пройдет через два дня.
Курт, втянув нос лодки на вершину подводного холма, стал что-то долго сбивчиво говорить. Настя перевела лейтенанту, что у мотора погнут вал и потерян гребной винт. Курт предлагает всем перейти на нос лодки – он выше от воды, и, прижавшись друг к другу, ждать появления какого-либо парохода или лодки. «Немец принял командование на себя», – неприязненно подумал Евгений Иосифович, но перехватывать инициативу ввиду абсолютной бесперспективности любых начинаний не стал. Пусть будет, как будет. Спустя какое-то время они, клацая зубами от холода, сидели на носу лодки, плотно прижавшись друг к другу спинами и укрывшись поверх голов лейтенантской плащ-накидкой.
Курт попросил у лейтенанта бинокль. Евгений Иосифович молча передал и погрузился в невеселые размышления о неудачах уходящего дня, о своей неприкаянной жизни. Как вначале все многообещающе складывалось! Сам Генрих Ягода[8], легендарный нарком НКВД, обласкал вниманием земляка из Рыбинска, сулил быстрое продвижение по службе. Потом опала и расстрел наркома, бегство из Москвы в глубинку. Новый подъем, новые надежды. И вот – снова крах. Теперь уже окончательный.
Настя достала из пропитанного водой узелка иконку Божией Матери и зашептала какие-то молитвы, перемежая русские слова с церковно-славянскими. Немец, опустив бинокль, стал вторить ей на своем: «Vater Unser im Himmel: Dein Name werde geheiligt![9]». Вдруг Настя замолчала и, толкнув лейтенанта в бок локтем, спросила:
– А вы почему не молитесь? Вам же батюшка Серапион говорил, что беды Господь попускает ради очищения нашего и наказывал молиться.
Евгений Иосифович собрался было саркастически улыбнуться, сказать что-нибудь позаковыристей насчет просчетов в деле антирелигиозного воспитания молодежи, но почему-то просто промолчал. Из глубин памяти всплыл образ деда, как тот в Рыбинске на пару с Гершоном Фишелевичем Иегудой – отцом расстрелянного наркома, пел «Адон олам» – молитву, воспевающую Властителя мира, царствовавшего еще до того, как было создано творение, который был, есть и пребудет вечно в своем великолепии и защитит в тяжелый час. Неожиданно для него самого слова молитвы на древнем иврите непроизвольно потекли с губ. Вначале он произносил их еле слышно, шепотом, постепенно голос стал набирать силу. И вот уже три молитвы на разных языках сплелись в одну и устремились к небу, к Единому для всех народов Богу, для которого нет ни иудеев, ни скифов, ни рабов, ни свободных, ни верующих, ни атеистов.
Некоторое время после столь своеобразной общей молитвы все сидели в тишине. Евгений Иосифович с удивлением отметил, что и внутри него самого, и вокруг стало немного теплее, все наполнилось какой-то тихой радостью. Он взглянул на своих спутников – они сидели, закрыв глаза, их лица были освещены едва заметными улыбками, как будто чья-то нежная невидимая рука погладила каждого по волосам. Потом Настя, открыв глаза, молча дотронулась ладонью до лежавшего на коленях у Курта бинокля. Тот отпустил сжимавшие кожаный ремешок пальцы, она взяла бинокль и стала рассматривать через окуляры береговую линию.
– Дикие места, – просветил ее лейтенант. – Оттуда помощь не придет: там нет ни пристаней, ни причалов.
– Ура! – закричала вдруг девчушка. – Вижу дым.
Евгений Иосифович перетянул бинокль к себе и поднес к глазам. Над лесом, недалеко от берега вилась тоненькая полупрозрачная струйка дыма.
– Ну и что? Какое это к нам имеет отношение? – спросил он Настю, возвращая ей бинокль.
– Если дым, значит, там печь топится или костер горит. Это знак. Неужели вы не понимаете? Там люди, там тепло. Бог говорит, что нельзя бездействовать, нельзя ждать, пока кто-то нас найдет, надо чинить лодку и ехать к людям, к теплу!
– Чем чинить?
– Думай и слушай Бога.
Это походило на издевательство.
– Нужны огонь, смола, дерево, пакля, инструменты, сухое место, – повысил лейтенант голос. – Твой Бог обеспечит нас этим?
– Если Бог дал сигнал, значит, услышал и не оставит в беде!
– Тряпками такую большую дыру не забьешь – вода вмиг все размоет.
Курт что-то спросил у Насти. Вероятно, хотел понять, о чем разговор. Настя пересказала.
С минуту помолчав, немец вдруг оживился и, жестикулируя, стал объяснять суть возникшей у него идеи. Настя едва успевала переводить. Для заделки пробоины он предложил использовать его промокший тулуп, лейтенантскую прорезиненную плащ-накидку и разрезанную на четыре части причальную веревку. К накидке по углам привязываются концы веревки, сверху расстилается тулуп, и все это заводится снизу снаружи под пробоину. Чтобы завести пластырь, предварительно приподнимают корму лодки и опирают о лейтенантские костыли. На бортах сверху, по кромке делаются прорези, через которые пропускаются концы веревок и стягиваются так, чтобы пластырь плотно прилег к днищу лодки.
8
Генрих Григорьевич Ягода (имя при рождении – Енох Гершевич Иегуда) – революционер, советский государственный и политический деятель, один из главных руководителей органов госбезопасности, нарком внутренних дел СССР (1934–1936). Родился в1891 году в Рыбинске (в доме Роговиковского, Волжская набережная, 121), в еврейской ремесленной семье. Сменив Менжинского на посту главы ГПУ, подготовил первые масштабные политические процессы, создал систему ГУЛАГа и, используя рабский труд более 100 тысяч заключенных, возглавил строительство знаменитого Беломорканала. За что был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Среди полученных им наград – орден Ленина, два ордена Красного Знамени.
Крепкая дружба связывала Генриха Ягоду с его дальним родственником Яковом Свердловым и писателем Максимом Горьким.
Обвинен в шпионаже, государственной измене и расстрелян в 1938 году.
9
Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое (Евангелие от Матфея, 6: 9–13).