Щит героя

- Отвечать я обязан только на служебные вопросы...

Я повернулся и вышел.

Военком оказался пожилым полковником с совершенно седой головой. Большие, в модной оправе очки портили его простое солдатское лицо. Полковник выслушал меня и как-то по-домашнему сказал:

- Молодо-зелено, что с него, щенка, возьмешь, когда он родней прикрыт... - снял телефонную трубку, медленно набрал номер и сказал жестко: - Рыбников? Как фамилия старика, который у тебя сейчас был? Записываю - Путятя Семен Михайлович. Завтра к семнадцати ноль-ноль доложишь, что все сделал... Сделаешь! И справку Путяте на квартиру отвезешь. Сам. Лично отвезешь и извинишься. У меня все.

На улице было солнечно и ветрено. Весна наступала в тот год медленно и трудно. Я шел к центру и думал: как, однако, легко мы портим друг другу жизнь и как мало надо, чтобы ее не портить. Не из романа история со старым солдатом? Да это ведь как взглянуть... Жизнь лучше всего н е с л о в а м и, а примерами учит, и худыми тоже.

Незаметно я дошел до Кремля и свернул к могиле Неизвестного солдата. Негасимое пламя трепетало и рвалось на ветру. К огню приблизился пожилой человек в аккуратном потертом пальто. Снял шапку и строго взглянул на мальчика, вероятно, внука, которого вел за руку. Мальчонке было лет шесть. Он вопросительно посмотрел на деда и тоже стащил с головы беретик. Какая-то женщина сказала:

- Ребенка простудите, холодище и ветер...

Человек ничего не ответил. Молча стояли они рядом - бывший солдат и мальчонка-несмышленыш. Весенний ветер трепал им волосы.

Подходили и отходили от могилы люди.

Площадь шумела ровным прибойным шумом. Отдельные людские голоса растворялись в монотонном звучании машин. И тем резче и неожиданнее прозвучали вдруг звонкие слова малыша:

- Деда, а тот дяденька почему в шапке?

Старик глянул на "дяденьку" - широкие плечи в защитного цвета нейлоне, шляпа оттенка жухлой травы, приставшая к губе, едва дымящая сигарета, - и молча шагнул к незнакомцу. Сдернул шляпу с чужой головы, вынул сигарету из чужого рта и далеко в сторону откинул окурок. От неожиданности незнакомец дернулся и взвизгнул:

- Как вы смеете? - но тут же осекся.

- Запомни, - тихо сказал старик, - здесь т а к стоять надо...

Шумела улица, подходили к могиле Неизвестного солдата люди.

Я постоял еще немного и двинулся вдоль кремлевской стены, к Москве-реке. И снова мысли мои вернулись к Игорю: как важно, чтобы он наконец поглядел на окружающий мир задумчивыми глазами, попытался сравнить, оценить и обобщить увиденное.

У Валерия Васильевича был усталый и нездоровый вид. Глаза подвело, скулы отсвечивали синевой, но разговор он начал бодро:

- Не ждали? И гадаете, что случилось?

- Ждать, если честно, действительно не ждал...

- Вы, вероятно, уже знаете - в конце недели в нашем городке открывают памятник Петру Максимовичу Петелину...

- Впервые слышу.

- Странно. Товарищам, сослуживцам, организациям посланы официальные приглашения. Не может быть, чтобы вам не послали. Галина сама составляла список.

- Может, почта виновата? - сказал я.

- Возможно. Но суть не в бумажке. Вы будете?

- Конечно.

- А как быть мне - присутствовать или воздержаться?

Я взглянул на Карича, у него был обеспокоенный, пожалуй, даже встревоженный вид. И разговору этому Валерий Васильевич придавал явно большое значение.

- Раз вы спрашиваете - надо или не надо, значит, колеблетесь. Почему?

- Если бы церемония была не публичной, а семейной, и речь шла бы об открытии памятника на могиле, я бы не сомневался. Но тут... памятник открывают в городке, при скоплении публики, с участием старых товарищей, однополчан... Вот я и заколебался... С вами решил посоветоваться.

- Идите! Старые товарищи не осудят ни вас, Валерий Васильевич, ни Галю. Я знаю авиацию не первый год и ручаюсь. А что касается некоторых других, так сказать, отдельных личностей... пусть их как хотят комментируют. Стоит ли обращать внимание?

- Понятно. Но есть одна личность, которой не пренебрежешь. - Карич помолчал, будто собираясь с духом, и сказал: - Игорь.

И тут Валерий Васильевич ввел меня в курс событий.

Все в последнее время шло нормально. Игорь делал почти героические усилия, чтобы залатать прорехи в школе; с Каричем у него наладились приличные отношения, Игорь перестал хамить матери. Словом, все выглядело лучше, чем можно было ожидать месяца полтора назад.

Но внезапно около Игоря появилась девица по имени Люда. И парень как с цепи сорвался: "откалывает номера" в школе, дома не желает никого признавать, заниматься, правда, пока занимается, но похоже - скоро бросит.

- А откуда взялась эта Люда? - поинтересовался я.

- Черт ее знает, откуда! Вы бы только посмотрели на нее - малолетняя хищница, пума какая-то, пантера недоразвитая...

Никогда еще я не видел Карича в таком откровенном ожесточении.

- Были эксцессы? - спросил я.

- Все было! И машину Игорь пытался самовольно брать, и матери безобразный скандал устроил из-за денег! Словом, чего-чего только не было.

- А какое это имеет отношение к предстоящему открытию памятника?

- Можете быть уверены, Игорь приведет ее на церемонию. Если сам не додумается, так она сообразит и не упустит случая показаться рядом с сыном героя.

Некоторое время мы молчим. Потом Валерий Васильевич, тщательно подбирая слова, говорит:

- В своем положении я ничего ложного не вижу. Законный муж вдовы Петелина. Кто-то, может быть, недоволен Галей, или мной, или нами вместе, но это пустое. И затруднение я вижу в другом. Видите ли, я с искренним почтением отношусь к имени Петра Максимовича и всякое оскорбление его памяти - обывательскими пересудами, поведением его сына, чем угодно, мне небезразлично... Может быть, я говорю странные вещи?

- Почему? Ничего странного я не вижу. На Петелина даже на живого многие готовы были молиться, принимали его за эталон. И он заслуживает такого отношения.

- З а с л у ж и в а е т? - переспросил Карич.

- Да. Я не оговорился. В данном случае смерть его решительно ничего не меняет.

Так же неожиданно, как он появился, Валерий Васильевич встает и откланивается.

- Спасибо. Поеду. Решено - буду.

- Думаю, это правильно. А что касается юной тигрицы, не волнуйтесь, Валерий Васильевич, прикроем. Только не забудьте мне ее предварительно показать.

- Показать? Святая наивность! Вы полагаете, ее можно не узнать? Да вы определите ее на расстоянии двух километров от цели, без всякой посторонней помощи. Я слабо разбираюсь в авиационной терминологии, вот вы сказали - "прикроем", боюсь, тут не прикрывать, а отсекать надо.

- Задача понятна - отсечь! Не беспокойтесь, Валерий Васильевич, будет исполнено в лучшем виде: прикроем, отсечем и блокируем.

На этом мы и расстались.

В тот же вечер я поговорил с Татьяной. Сколько-нибудь достоверных сведений об увлечении Игоря и сопутствующих этому событию инцидентов у нее не было, она только сказала:

- Какой-то он психованный в последнее время ходит. Хотя занимается... Доказывает! Вадьке, кажется, он про какую-то девчонку болтал, да я не обратила внимания...

В дни, оставшиеся до открытия памятника, я невольно думал о Пепе больше обычного. Человек на редкость открытый и компанейский, в чем-то даже рубаха-парень, в делах, что принято называть сердечными, он был исключительно скрытен и всякие разговоры на эту тему пресекал мгновенно.

За все годы нашего теснейшего общения мне лишь однажды случилось прикоснуться к интимной стороне его жизни. Вскоре после войны он получил задание: оттренировать летчицу-спортсменку, назову ее условно Анной Ковшовой, к выступлению на воздушном параде. Девушка оказалась способной ученицей и, вероятно, незаурядным человеком, и ко всему она еще была очень хороша собой.

После тренировок Пепе смотрел на меня лунатическими глазами и несколько раз говорил: