Вторжение

— Я всё сказал, — сердито буркнул Тигерт. — Кроме того, что они убили мою собаку. Что же до остального, то валяйте спрашивайте в Белом Доме.

Он решительно отвёл микрофон и нырнул в толпу, раздвигая её обеими руками. Репортёр тут же поднёс исповедную чашу, которая годилась для всех вероисповеданий, к лицу высокого негра. Его лицо кофейного цвета была гладко выбрито и он стоял, щурясь на заходящее солнце.

— Мистер Клейпол? Насколько я понимаю, вы руководитель сил Ч. Ф. в данном месте?

— Ага, — охотно ответил чёрный мужчина. — Я Руби Клейпол.

— Не будете ли вы так любезны объяснить, мистер Клейпол, — затараторил репортёр, — что, собственно, произошло? Мы просто теряемся в догадках. Белый Дом предложил вам какую-то сделку — или что?

— Никто нам ничего не предлагал. Была достигнута цель, ради которой мы сюда явились. Мы победили. Так что мы оставили дом и освободили семью Тигертов. — Он говорил с тихой гордостью генерала, одержавшего победу.

— Как это произошло? Можете ли вы рассказать нам, что случилось?

— Примерно полтора часа назад вертолёт сбросил контейнер, в котором что-то находилось, — объяснил Клейпол.

— Насколько я понимаю, послание от Президента мистеру Тигерту.

— Вы это поняли? Или вы прочитали его?

— Ну да, прочёл. Президент сообщил, что руководство профсоюза согласно ввести в состав пенсионного фонда чёрного. Тигерт спросил меня, освободим ли мы дом и его близких, если он даст согласие. Я сказал — конечно, об этом мы и толкуем все три дня. И Тигерт сказал — о’кей. Затем я через мегафон спросил у полковника, действует ли ещё соглашение об амнистии? Спустя какое-то время полковник — я думаю, он советовался с Белым Домом, это вы лучше его спросите — полковник из 82‑й сказал, что да, действует. Так что мы оставили своё оружие в доме и вышли из него все вместе, Тигерты и шестеро наших.

— А как с детьми? — спросил репортёр. — Мне кажется, я насчитал шестерых ребятишек. Это были внуки мистера Тигерта, верно?

Клейпол кивнул.

— Мы их и пальцем не тронули. С ними всё в порядке.

— Он улыбнулся. — На деле двое старших были посыльными от нас к Тигерту, потому что до сегодняшнего дня старик отказывался разговаривать с нами.

— Наверно, Ричи, ему двенадцать лет, и одиннадцатилетний Том?

— Ага. Эти двое отличные ребята. Нам приходилось присматривать за двенадцатью людьми, считая Тигерта с женой, двух их дочерей и чёрного слугу с женой. Ни к кому из них мы и не прикасались.

— А как насчёт лабрадора, которому перерезали горло?

— Да бросьте, — плутовато ухмыльнулся Клейпол. — Вы же не считаете, что это я так распорядился?

— Понимаю… Итак, сегодня в шесть вечера по тихоокеанскому времени здесь на Силвер-Лейк в Калифорнии двенадцать человек обрели свободу, — репортёр сиял так, словно это было его личной заслугой. — А что это значит в отношении остальных домов, мистер Клейпол? Можем ли мы предполагать, что в ближайшее время освободят и их?

Клейпол покачал головой.

— Это зависит от национального командования. Свою работу мы сделали. Это всё, что я знаю. — Он отодвинул от себя святую купель, которой внимали пятьдесят миллионов ушей.

Камера переместилась на общий план, показывая сцену всеобщего смятения. То и дело попадались растерянные лица; люди махали в объектив; парашютисты в касках пытались сохранять серьёзность; полковник отдавал приказы; группа чёрных зрителей нескрываемо радовалась; с настежь распахнутыми дверцами стояла пустая машина скорой помощи. Вдали за сверкающей гладью озера гранитная глыба горного хребта подпирала небо.

На экране появилась обстановка студии, из которой мрачный комментатор, сидя перед большой картой Соединённых Штатов, продолжил повествование.

— Итак, — сказал он, — два из шести домов освобождены. Двадцать минут тому назад Ч. Ф. вернул летнюю резиденцию Уильяма О. Диттмара на Эйнджел Айленд, что на реке Святого Лаврентия. К сожалению, в данной точке у нас нет оператора. — Длинное унылое лицо комментатора так омрачилось при этих словах, словно события, происходящие вне поля зрения камеры, являются вопиющим нарушением этикета. — Диттмары, двое детей и пятеро членов Ч. Ф. высадились на берег недалеко от Александрии, прибыв туда на двух шлюпках. Мистер Диттмар, президент «Эмпайр моторс», подтвердил получение послания от Президента Рэндалла, которое было сброшено на парашюте. Мистер Диттмар сказал, что он выразил согласие расширить состав совета директоров «Эмпайр», включив в него двух чёрных членов, но, как и мистер Тигерт, отказался от дальнейших комментариев, переадресовав журналистов к Белому Дому.

— Члены семьи Диттмаров совершенно здоровы, а двое детей, двенадцатилетняя Сьюзен и семилетний Генри, рассказали, что этим утром поймали щуку в двадцать восемь дюймов длины, когда удили на дальнем конце острова в компании двух членов Ч. Ф. Миссис Диттмар особо отметила вежливое отношение к членам её семьи со стороны захватчиков. У нашего репортёра, передававшего сообщение из Александрии, сложилось впечатление, что за те три дня, что белые пленники и чёрные тюремщики провели на маленьком Эйнджел Айленд, восьмидесяти ярдов в длину и сорока в ширину, они едва ли не сдружились. Конечно, мы не берёмся утверждать, что такое благоприятное развитие событий характерно для всей операции. Командир Даниел Смит всё ещё скрывается где-то в горном районе в Северной Каролине и из остальных четырёх захваченных домов пока не поступало ни слова…

Чили Амброс подошёл к телевизору и выключил звук.

— Что-то ты разболтался, белая погань. Помолчи-ка лучше. — Он резко повернулся, обрушив весь запас ярости и горечи на Джексона Дилла. — Предатели! Сдать дома, когда у нас появилась возможность начать борьбу за Гамал. Все они пошли за Николетом. Они предали Данни.

— С чего ты это взял, Чили? — Дилл чувствовал, что ярость Амброса проистекает из растерянности и сомнений. — Откуда ты знаешь, что не Дан приказал им заключить сделку с Диттмаром и Тигертом?

— Потому что знаю! — заорал Амброс, полный святой веры в чёрного мессию революции. — Главное для Данни — это Гамал.

— Ты уверен? — мягко спросил Дилл. — Ты это сам от него слышал?

— Ты что несёшь? — по голосу Чили было ясно, что он с трудом сдерживал бешенство. — Говори же, чёрт бы тебя побрал, Джексон!

— У тебя есть хоть какие-то сведения от Смита? — Джексон лишь чуть повысил голос.

— Нет у меня никаких сведений. — Амброс грустно посмотрел на приёмник, словно аппаратура, пока её доставляли от ручья в гостиную, вышла из строя. — Но будут.

— А я вот думаю, что Данни приказал сдать эти дома, — тихо сказал Дилл. — Наверно, с Гамалом что-то не получается.

— Этого не может быть! — Но его словам не хватало убеждённости. Судорога снова свела правую ногу Амброса и он потряс ею в воздухе.

— Скорее всего, Дан и нам дал указание договариваться, но ты его не услышал. Может, твоя техника не работает.

— Ага, как же. — Амброс пощёлкал тумблерами на панели, повернул несколько ручек, погонял указатель частот в обе стороны по шкале. Из приёмника доносился только сухой треск статических разрядов, словно под ветром ломались деревья. — Настройка точная, — сказал Амброс, выдёргивая микрофон из зажимов. — Позиция один. Позиция один. Лев, на связь. Лев, на связь. — Ответом ему был всё тот же безнадёжный ровный гул. Он взывал в пустоту, и треск статики издевался над ним. Он тщетно пытался выйти на связь минут пять или шесть, после чего вернул микрофон на прежнее место и выключил передатчик.

— Эта штука в полном порядке, — упрямо сказал он. Но плечи его поникли и теперь он растерянно озирался по сторонам в поисках помощи и поддержки.

Дилл обнял его за плечи, мягко, но уверенно подвёл к дивану и заставил сесть. На этот раз Амброс не сопротивлялся. Дилл присел на корточки на пол рядом с ним.

— Чили, ты до смерти устал, парень. Ты же без сна почти сорок пять часов. — В голосе его была спокойная убеждённость, как у медсестры. — У тебя скоро глаза сами собой будут закрываться. Сними-ка свои ставни и глянь на меня.