Азеф

Начнем с личных обстоятельств.

Азеф оказался в некоторых отношениях припертым к стенке. Его роль была известна Герасимову, и он не мог ничем отговориться от выполнения своих обещаний. Иначе полицейские шефы припомнили бы дело Дубасова и, главное, стали бы копаться в событиях 1903–1905 годов. Личная симпатия, которую он успел завоевать у шефа петербургской охранки, была все-таки недостаточной гарантией. Так что работу по ликвидации БО приходилось выполнять на совесть.

Однако самому Азефу эта ликвидация была невыгодна. Да, он во многом устал от той игры, которая составляла содержание его жизни в течение нескольких лет. Но весь привычный ему жизненный уклад обеспечивался именно этой игрой. Полиция выплачивала Азефу большое жалованье, но его надо было скрывать. Зато в его распоряжении была касса Боевой организации.

Вот что пишет Герасимов:

«Я рекомендовал… Азефу вносить расстройство и в финансы Боевой Организации. В тот период кассы партии и специально Боевой Организации были полны: доходы исчислялись в сотнях тысяч рублей. Для того чтобы ослабить эти кассы и тем самым — силу террористов, я советовал Азефу по возможности чаще делать из них заимствования на свои личные нужды и увеличивать сбережения на черный день. Впрочем, я очень скоро убедился, что Азеф в этих советах не нуждался. Этим он занимался и до знакомства со мной»[214].

Натансон, человек более информированный, со своей стороны говорит следующее:

«Прикарманить деньги Азев мог вот когда: во-первых, за время до осени 1905 года, когда он был и ЦК и БО, т. е. главным уполномоченным для России; российским товарищам он мог говорить, что „меня финансирует ЦК и Гоц“, Гоцу мог сказать, что учитывает Россия. Сколько он тогда набирал денег и давал ли в них отчет — это неизвестно… Потом, может быть, он и крал 200–300 рублей, и то вряд ли»[215].

Натансон отчасти противоречит себе. В другом месте (см. выше) он указывает бюджет БО в 1903–1905 годах довольно точно. Сколько потрачено на Плеве, сколько на Сергея Александровича — все это как-то отражено в партийной бухгалтерии. Конечно, точность этой бухгалтерии тоже преувеличивать не стоит. Источники средств были разнообразны, движение их очень сложно. Вот, например, свидетельство А. Аргунова:

«Иногда Азеф упрощал свои денежные отношения с кассой ЦК. Он брал сколько нужно у кого-либо, о чем и сообщал, а иногда и не сообщал. Помню в одну из своих поездок в Москву, весною 1906 года, он привез тысяч 10–15 с собой на нужды боевых организаций, взяв из наших средств, лежащих в Москве. Помню еще случай, когда в Петербурге Азеф попросил на экстренные расходы у одного лица три тысячи руб., и тот дал ему из лежащей у него на сохранении суммы Петербургского комитета, чем и вызвал справедливый протест со стороны последнего…»[216]

Щегольские костюмы, разъезды в первом классе, обеды в лучших ресторанах, общение с дорогими кокотками — все оплачивалось именно из кассы Боевой организации и, как правило, совершенно открыто. Это рассматривалось как профессиональные расходы. Даже кокотки — они предоставляли информацию о своих высокопоставленных клиентах и прятали у себя главу БО от полиции (по его словам!). Тот же Аргунов вспоминает, как Азеф во время разговора случайно вынул из кармана пятисотрублевую бумажку и «…в объяснение такого небрежного обращения с деньгами стал рассказывать мне краткую историю о том, что ему приходится вытаскивать такие бумажки из бокового кармана, что это особый прием при сношении с разной публикой»[217]. И все это ему сходило с рук.

Теперь этого не было. Да и полицейское жалованье — надолго ли? Если Азеф завершит работу по ликвидации террора, он и полиции станет не нужен.

А теперь посмотрим на дело с другой точки зрения.

Как мы уже писали, у Азефа, как у любого человека, были политические убеждения, по меньшей мере симпатии. В разговорах с Герасимовым он касался и этой темы.

«По своим убеждениям Азеф был очень умеренным человеком — не левее умеренного либерала. Он всегда резко, иногда даже с нескрываемым раздражением, отзывался о насильственных революционных методах действия. Вначале я этим его заявлениям не вполне доверял. Но затем убедился, что они отвечают его действительным взглядам. Он был решительным врагом революции и признавал только реформы, да и то проводимые с большой постепенностью. Почти с восхищением он относился к аграрному законодательству Столыпина и нередко говорил, что главное зло России в отсутствии крестьян-собственников.

Меня всегда удивляло, как он, с его взглядами, не только попал в ряды революционеров, но и выдвинулся в их среде на одно из самых руководящих мест. Азеф отделывался от ответа незначащими фразами, вроде того, что „так случилось“. Я понял, что он не хочет говорить на эту тему, и не настаивал. Загадка так и осталась для меня неразгаданной»[218].

Наивно полагать, что перед Герасимовым Азеф обнажал душу. Но если мы сопоставим его воспоминания со свидетельствами Л. Г. Азеф, Чернова и других эсеров, по меньшей мере, его сочувствие Столыпинской реформе не кажется неожиданным. Парадоксально, конечно, что эти чувства выражает один из руководителей партии, уповающей на «общинный социализм». Но Азефа-индивидуалиста от общинности и от социализма воротило, и он этого ни от кого особенно не скрывал.

Так что он не был даже «кадетом с террором». То есть в общегражданских вопросах он стоял ближе к кадетам, а в экономических — к октябристам. Ведь «Союз 17 октября» был единственной партией, безоговорочно поддерживавшей антиобщинную политику Столыпина. «Октябрист с террором» — звучит парадоксально, не правда ли?

Программа реформ Столыпина включала и многое другое — обязательное всеобщее начальное образование, замену косвенных налогов подоходным и т. д. Это отчасти совпадало с чаяниями русских либералов, но отвергалось ими по той причине, что исходило от правительства и шло в комплекте с военно-полевыми судами. А вот Азеф, человек без идеологии и интеллигентских предрассудков, мог оценить эти меры.

Николаевскому Герасимов рассказывал, что Столыпин через него интересовался мнением Азефа по тем или иным политическим вопросам. Интересовался тем, «…какова, по мнению Азефа, будет реакция революционных групп на то или иное подготовляемое правительством мероприятие, какие группировки внутри думских фракций существуют по тому или иному вопросу и т. д.». Другими словами, он был уже не просто агентом, осведомителем, провокатором. Он стал политическим экспертом, советником премьера. И не простого премьера, а амбициозного реформатора!

Отдельный интерес представляли для него, естественно, намерения Столыпина в еврейском вопросе. В опубликованной программе об этом было сказано расплывчато и невнятно:

«Равным образом и в области еврейского вопроса безотлагательно будет рассмотрено, какие ограничения, как вселяющие лишь раздражение и явно отжившие, могут быть отменены немедленно и какие, как касающиеся существа отношений еврейской народности к коренному населению, являются делом народной совести, почему предрешение их стеснило бы последующую работу законодательных учреждений»[219].

Другими словами, какие-то ограничения надо отменить немедленно, декретом правительства, а остальное пусть доделывает Дума. От Герасимова Азеф несомненно знал, что Столыпиным был подготовлен указ, расширяющий права иудеев: речь шла о свободном перемещении внутри черты оседлости, о праве жить в сельской местности, о праве родственников сопровождать ссыльных во «внутренние губернии». Не так уж много, но и это было в последний момент заблокировано Николаем II, заявившим, что «…несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, — внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям»[220].

214

Герасимов. С. 86.

215

ГА РФ. Ф. 1699. Оп. 1. Ед. хр. 123. Л. 17.

216

Провокатор. С. 53.

217

Там же. С. 54.

218

Герасимов. С. 144.

219

Пожигайло П. П. А. Столыпин. Программа реформ. Документы и материалы: В 2 т. М., 2011. T. 1. С. 31.

220

Фрагмент письма П. А. Столыпину от 10 декабря 1906 г. // Красный архив. 1924. Т. 5. № 5–7. С. 107.