Страница 3 из 5
Когда барбартец вторично упомянул неизвестное слово "неделя", Мыслитель повернул к нему голову и посмотрел на него.
- Извини меня, - начал он, - но мне, чужестранцу, занятно слышать некоторые здешние слова. Что вы имеете в виду под словом "неделя"?
- Ну... неделя... семь дней - что ж еще?
Мыслитель вежливо улыбнулся:
- Ну вот, пожалуйста. Другое слово - "дни". Что это такое - "дни"?
Барбартец почесал затылок, сморщил лицо. Это был человек средних лет, сутуловатый, одет он был в просторную одежду из желтой ткани. Он поставил кружку и поманил Мыслителя рукой.
- Пойдем со мной, я тебе все покажу.
- Это доставит мне большое удовольствие, - с благодарностью сказал Мыслитель. Он допил вино и позвал девушку. Когда она подошла, он попросил ее присмотреть за его конягой, а также приготовить ему постель, поскольку он проведет здесь следующее темное время.
Барбартец представился, звали его Мокоф. Он взял Мыслителя за локоть и повел через квадратные, треугольные и круглые площади, образованные домами, пока они не пришли наконец на большую центральную площадь, где оказались перед тем необыкновенным пульсирующим устройством из блестящей меди.
- Эта машина дает городу жизнь, - сказал Мокоф. - Она также регулирует наши жизни. - Он указал на диск, который Мыслитель видел раньше. - Знаешь, мой друг, что это такое?
- Нет. Боюсь, что нет. Ты не мог бы объяснить?
- Это устройство называется "часы". Оно измеряет отрезки дня, каждый отрезок называется "час". - Он остановился, видя, что Мыслитель в растерянности. - Иначе говоря, оно измеряет время.
- А-а! Наконец-то понял. Однако это странно, оно же не может измерить большое количество времени при таком маленьком круге. Как же поток времени?
- Мы называем период солнечного света "день", а период темноты - "ночь". И каждый делим на двенадцать часов...
- Тогда период солнечного света равен периоду темноты? Я всегда думал...
- Нет, мы считаем их равными для удобства, хотя это и не так. Так вот, эти двенадцать частей мы называем часами. Когда стрелки доходят до двенадцати, они начинают снова счет по кругу...
- Фантастика! - поразился Мыслитель. - Ты имеешь в виду, что вы запускаете по кругу один и тот же период времени снова и снова. Превосходная идея. Удивительно! Не думал, что это возможно.
- Не совсем так, - терпеливо продолжил Мокоф. - Далее, час разделен на шестьдесят единиц, они называются минутами. Минуты также разделены на шестьдесят единиц, каждая называется секундой. Секунды - это...
- Постой, постой! Я поражен, я совершенно сбит с толку! Надо же, как вы властвуете над потоком времени, раз вы можете манипулировать им по своему желанию! Расскажите мне, как вы это делаете. Хронарх в Ланжис-Лиго испытал бы священный трепет, узнай он о вашем открытии.
- Ты не понял, мой друг. Мы не властвуем над временем. Если кто и властен, то скорее оно над нами. А мы просто измеряем его.
- Не властны... Но если так, то почему же?.. Мыслитель остановился, не в состоянии уловить логику сказанного барбартцем. - Ты же говоришь мне, что вы пускаете по кругу определенный период времени, который вы делите на двенадцать. Да еще, как ты говоришь, вы запускаете по новой и более короткий период и даже еще более короткий. Но это сразу стало бы очевидным, если бы было правдой, так как вы в жизни стали бы повторять снова и снова одни и те же действия. Или, если вы используете одно и то же время, но сами не зависите от него, то уже Солнце перестало бы двигаться по небу - но, я вижу, оно все движется. Положим, вы можете освободиться из-под влияния времени. Но мне так не кажется, поскольку этот инструмент, - он указал на часы, - оказывает влияние на весь город. Или, опять же, если это природный дар, то почему тогда мы в Ланжис-Лиго тратим столько сил и средств на изучение времени, тогда как вы умеете подчинять его себе?
Широкая улыбка появилась на лице Мокофа. Он покачал головой:
- Говорю тебе: мы не подчиняем время себе, а этот прибор просто говорит нам, сколько времени в данный момент.
- Странно, - продолжал изумляться Мыслитель. Он старался восстановить порядок в мыслях. - У вас существует только настоящее. В твоих словах нет логики.
Мокоф озабоченно взглянул на него:
- Ты здоров ли?
- Вполне. Спасибо за твою заботу. Вернусь-ка я в таверну, пока совсем не потерял рассудка!
В голове его царил полный хаос. Мокоф сказал одно - а потом на одном дыхании опроверг сказанное. Он решил подумать обо всем за едой.
Дверь таверны была закрыта, и, сколько он ни стучал, ему не открыли. Он увидел, что его седло и сумки лежат снаружи.
В одной из сумок у него было немного еды, он сел на скамейку и стал есть большой ломоть хлеба.
Внезапно над ним раздался крик, он поднял голову и в окне верхнего этажа увидел голову старой женщины, обращенную к нему.
- Ай-ай-ай, - кричала она, - ты что же это делаешь?
- Ничего, ем хлеб, мадам, - ответил он удивленно.
- Негодяй! - выходила она из себя. - Грязная, мерзкая свинья!
- В чем, в конце концов...
- Смотрите! Смотрите! - не останавливалась женщина.
На площадь быстро прибежали три вооруженных человека. Они в отвращении скривили лица, когда увидели Мыслителя.
- Извращенный тип, эксгибиционист, - сказал главный из троих.
Они схватили опешившего Мыслителя.
- Что происходит? - он аж задохнулся. - Что я такого сделал?
- Судью спросишь, - огрызнулся один из его стражей, и они потащили его на центральную площадь, в высокий дом, который, похоже, был их управлением.
Его бросили в камеру, и они ушли. Разодетый парень из соседней камеры, отделенной перегородкой, спросил его с развязной улыбкой:
- Привет, чужак. Что натворил?
- Представления не имею, - ответил Мыслитель. - Я просто сел перекусить, и вдруг...
- Перекусить? Но сейчас не время для еды, оно будет только через десять минут!
- Время, не время. Это что, у вас есть специальный период для еды? Для меня это уж слишком!
Разодетый парень ушел от перегородки в дальний угол своей камеры, с отвращением сморщив нос:
- Фу, за такие дела надо давать на всю катушку!
Вконец озадаченный. Мыслитель с безнадежным видом опустился на скамейку. Вокруг творилась какая-то мистификация. Странные традиции здешних людей были явно связаны с этим механизмом - часами, которые служили им, кажется, настоящим божеством. Если стрелки показывают не на ту цифру на диске, то некоторые твои действия в этот момент становятся преступлением. Хотел бы он знать, что за высшая кара его ожидает.
Прошло немало времени, когда стража пришла за ним. Его вели вереницей коридоров, пока не пришли в комнату, где за резным столом сидел человек в длинной красной мантии с металлической маской на лице. Стражи посадили Мыслителя перед ним, затем отошли и встали у дверей.
Человек в маске произнес звучным голосом:
- Ты обвиняешься в приеме пищи вне установленного часа, причем в общественном месте и на виду у всех. Это серьезное обвинение. Что ты скажешь в свою защиту?
- Единственно, что я чужестранец и не понимаю ваших обычаев.
- Слабое оправдание. И откуда ты?
- Из Ланжис-Лиго, что у моря.
- До меня доходили слухи о безнравственных вещах, практикуемых там. Теперь ты будешь знать, что ваши грязные привычки нельзя брать с собой в другой город и жить с ними и там. Но я буду к тебе снисходителен и приговариваю тебя к году работ на раскопках древностей.
- Но это же несправедливо!
- Ах, несправедливо? Придержи язык - или я тебе накину еще!
Подавленный, лишенный надежды, Мыслитель дал стражам отвести себя обратно в камеру.
Прошла ночь и настало утро, и за ним явились снова.
- Вставай, - приказал главный, - судья опять хочет тебя видеть.
- Что, хочет увеличить срок?
- Его спросишь.
Когда он и его стражи вошли, судья нервно барабанил пальцами по столу.