Город-крепость (ЛП)

Мне вообще ни о чем не следует спрашивать. Если бы я была хорошей, примерной девочкой, я бы знала, что будет лучше, если я задерну занавеску. Забуду про юношу, лягу на кровать и буду рассматривать свои нарисованные звезды. И стану ждать, когда придет посол с новым букетом цветов.

Но дождь. Грязь. Его глаза. Порхание в животе. Вещи совершенно забытые и совершенно новые. Они держат меня на краю окна, заставляют оплести пальцами решетку.

— Как тебя зовут? — в конце концов спрашивает парень.

Мое имя. Мей Юи. Таким был выбор моей матери. Помню, она рассказывала мне, как стояла на улице, позволив раннему ночному ветерку трепать себе волосы. Ее лицо было повернуто к заходящему солнцу, словно целиком отлитому из золота. Было странно видеть ее так отчетливо. Дом, кухня, где она проводила почти все свое время, были темны.

Мы стояли вместе под желтеющими листьями дерева гинкго и наблюдали за тем, как горы окрашиваются фиолетовым и становятся рваными, словно хребет спящего дракона.

— Как же красиво, — сказала мама. — Как и ты.

Я почувствовала, как вспыхнули щеки, становясь цвета несозревших слив.

— Я знала, что ты вырастешь красавицей уже тогда, когда акушерка передала мне тебя на руки. — Ее голос срывается, будто она вот-вот заплачет. — Ты сделала мою жизнь яркой, новой. Поэтому я дала тебе такое имя. Мей Юи.

Мей Юи. Освежающая красота.

Не хочу говорить этому парню свое имя. Слишком многие его у меня украли, использовали так, как я никогда не ожидала. Вы так никогда и не поймете, насколько хрупкая вещь имя, пока его не используют в качестве оружия, не станут выкрикивать как проклятье.

— А тебя как зовут? — спрашиваю я через стекло.

Он игнорирует мой вопрос.

— Каково это — быть там?

Оглядываюсь на комнату. Ничего нового. Это я вижу каждый день, день за днем, день за днем. Кровать. Умывальник и жестяной горшок. Алые шторы и бумажные фонарики. Полка с позолоченным котом. Радуга моих шелковых платьев. Фиалки, уже увядшие. Умирающие лепестки, жухлые листья: единственное, что меняется.

Даже когда открыта дверь, мне нельзя уходить далеко. Только мой коридор и комнаты других девушек. Иногда общий зал, если дипломат захочет покурить и поболтать одновременно. Обычно он не хочет.

Это маленький мирок.

— А каково быть там? — спрашиваю я взамен.

Похоже, все, что нам друг от друга нужно, — это ответы.

— Холодно. Сыро, — говорит он.

На кончике носа юноши, словно кристальные божьи коровки, собрались бусинки дождя. Ловлю себя на том, что разглядываю эти блестящие и сверкающие в тусклом уличном свете капельки. Не могу припомнить, когда в последний раз ощущала на своей коже дождь.

— Твоя очередь, — кивает парень, и капли падают. Мерцают ярке вспышки. Словно звезды, при падении которых загадывают желание.

— Тепло. Накурено.

— Что еще?

— Твоя очередь, — настаиваю я.

— Что ты хочешь знать?

Что я хочу знать? Почему я все еще здесь, прижимаюсь лицом к прутьям решетки? Почему я мучаю себя, надеясь попробовать на вкус жизнь, которой у меня никогда не будет? Я должна отойти и задернуть занавеску.

Но парень... он смотрит на меня так, как не смотрел никто раньше. От этого взгляда мои щеки снова становятся сливового цвета. То, что прежде лишь порхало в животе, теперь горит огнем.

Что я хочу знать? Что Синь хотела знать? Снаружи. Никаких больше стен. Думаю о Джин Линь, высунувшейся в наше окно. Она такая голодная. Смотрит на звезды, желая их поймать и засунуть в рот. Прислоняясь к своему окну, я чувствую то же самое, у меня в груди гремит то же желание, то же грозовое облако.

— Что-нибудь, — говорю я. — Обо всем.

— Здесь много чего. — Парень хмурится и скрещивает руки на груди. На мгновение меня окутывает страх, что наша игра закончена, что он исчезнет в песне разбитых бутылок и раздавленных банок. — Может быть, мы заключим сделку?

— Сделку?

— Ага, сделку. Твоя информация в обмен на мою.

— Моя информация?

— Данные о борделе. Ты... видишься с ними? С Лонгвеем и остальными членами Братства?

— Иногда. — Во рту становится сухо — точно так же, как в грузовике Жнецов, когда они везли меня из провинции в город. То, что началось как игра, грозило превратиться в нечто опасное. Говорить о Братстве, делиться тем, что я видела... все это может очень плохо для меня закончиться.

— Никогда не заказывай креветки в палатке мистера Лау. Он слишком долго их хранит. Верный способ заболеть. Последний раз, когда я заказал так еду, не мог потом три дня есть вообще.

— Ч-что? — Мой язык все еще сух. Такое ощущение, что его еще и в узел завязали.

— Мы же заключили сделку, помнишь? — напоминает мне юноша. — Ты отвечаешь, я отвечаю.

— А. — Что-нибудь. Обо всем. У мистера Лау продаются испорченные креветки. Не такого я ожидала, но все же. Никогда не знала, что ларек с креветками так близко.

— Они проводят там свои встречи, да? — Его вопрос такой быстрый и настолько явный, что я внезапно понимаю: его появление у моего окна неслучайно. Все наши слова и паузы вели к этому: парню что-то здесь нужно. Что-то, до чего он не может добраться.

И я хочу знать, что это. Что ему может быть нужно в этом месте дыма и замков? В его глазах я вижу тот же огонек, что был в глазах Синь. Только она смотрела наружу, а он глядит внутрь.

Улавливаю металлический скрежет. Позади меня. У меня едва хватает времени сложить "дважды-два". Рывком задергиваю занавеску и прыгаю в кровать.

Сначала я вижу цветы. В дверь врывается десяток хризантем, за ними появляется посол. Он довольно крупный мужчина, от его поступи сотрясается комната. От его плаща пахнет влагой, но капель я не вижу. Вероятно, он пользовался зонтом.

Пульс все еще бешено скачет, когда посол подходит к кровати. У него в руках что-то есть: сверкающая золотистая коробочка с бантом. Посол кладет ее мне на колени.

— Я принес тебе шоколад. — У него расслабленный голос. Спокойный. Он напоминает мне, насколько я взволнованна.

Улыбаюсь и благодарю его. Медленно развязываю бант. Все, о чем я могу думать, — это окно за моей спиной. Там ли все еще парень, ждет ли меня? Огонь его глаз поселился у меня в животе. Молюсь всем богам, чтобы мои щеки не покраснели.

Все конфеты разные: не круглые, не квадратные. Они все странной формы, таких я прежде никогда не видела.

— Ракушки, — говорит посол, когда видит на моем лице недоумение. — Оттуда берутся моллюски и устрицы.

— Ракушки. — Провожу пальцем по краю одной из конфет. — Из моря?

— Да.

Вень Ки всегда любила рассказывать про море. Она могла болтать о нем часами. Как с восходом луны наступают приливы и отливы. Как в ветреные дни оно скрежещет, слово кошка. Как его воды, будто огонь, сверкают в лучах восходящего солнца. Мне всегда было тяжело представить, что в мире может быть так много воды. Синь говорила, что под ней даже могут располагаться горы (об этом она узнала много лет назад, когда училась в школе). Никто из нас ей не верил.

— А ты когда-нибудь был на море?

— Много раз, — улыбается он. — Я вырос на острове. Не мог никуда уехать, чтобы не пришлось пересекать воду.

Я знаю, что никогда не смогу представить такое количество воды, пока сама ее не увижу.

— Как думаешь, однажды ты сможешь свозить меня на море?

Улыбка исчезает.

— Это не очень хорошая идея.

Обычно я не стала бы давить дальше — я бы скромно и тихо замолчала. Как ему нравится, следовала бы правилам ведения разговора. Но мое сердце колотится и мурлычет после встречи у окна.

— Почему?

— Ты моя принцесса. Это башня из слоновой кости. Тебя нужно защищать. Люди снаружи... они нас не поймут. Для тебя же будет безопаснее, если ты останешься здесь.

Стены сделаны из шлакоблоков. А не из слоновой кости.

Не уверена, что тоже нас понимаю.

Но я недостаточно храбрая, чтобы сказать ему это.

Совершаем наш ритуал. Наш танец. К концу у меня начинают гореть щеки. На этот раз, вместо того чтобы разглядывать звезды, я смотрю на окно и алые занавески. Думаю о ночи, что за ними. О темных и острых глазах того парня.