Страница 16 из 21
– Ни-на, – выдохнул он. – Ни-на. Удивительная встреча через… сколько лет. Я думал о вас, о нас, вообще о жизни. Странно, да? Я даже не знаю, где я? В каком лесу? На какой дороге я бросил свою машину? Просто ехал, остановился и… – он развел руками. – Вот вас встретил. Удивительно. А вы ведь в Лондон уехали.
– Я уже благополучно из Лондона вернулась, – улыбнулась она. – Два года назад вернулась. Сбежала ото всех. Купила себе домик здесь, под Нарофоминском…
– Ого, куда меня занесло! – воскликнул Борис. – Я в эту сторону ни разу не ездил. Впервые и сразу такая удача.
Он посмотрел на Нину. Она грызла травинку и морщила носик. Было видно, что она волнуется. Борису рассмеялся. Нина удивленно на него посмотрела.
– Я вспомнил наше с вами не состоявшееся свидание, – сказал он. – Как глупо я тогда, наверно, выглядел?
Она пожала плечами, подумав:
– Зачем он опять про это вспоминает? Через десять лет напоминать о моем унижении – верх жестокости. Он просто бессердечный, бесчеловечный, бес…
Борис сложил молитвенно руки, проговорил:
– Простите меня, Нина. Я не хотел вас обидеть. Я возмутился, увидев уродов, которых вы назвали копией влюбленных Родена. Я от них бежал, не от вас. Потом опомнился, побежал к вам домой, чтобы просить прощения. А вас не было… Я постоянно вспоминаю про свой бесчеловечный поступок. Он не дает мне покоя. Простите меня, умоляю. Снимите грех с моей души.
– Смешной вы человек, – улыбнулась она. – Я уже забыла про все. Я вас простила еще тогда, десять лет назад.
– Простили и забыли – это чудесно, – облегченно вздохнув, сказал Борис. Он заметил вспыхнувшие Нинины щеки. Отметил, что она знает, сколько лет прошло с их несостоявшегося свидания. Значит, ничего не забыла. Борис склонил голову набок, сказал:
– Вы забыли, а я все эти годы о вас помнил. Закрывал глаза и видел летящую через сквер девушку по имени Нина.
Борис повернулся и пошел по тропинке. Пес побежал следом.
– Ты куда? – спросила Нина.
– К машине, – ответил он.
– Чарли, нам с тобой в другую сторону, – строго сказала Нина. – Чарли, ко мне.
Пес ее не послушался. Он продолжал бежать за Борисом, смешно перебирая короткими лапками.
– Борис Николаевич, постойте, я… – он обернулся.
– Мы снова на «вы»?
– А разве мы переходили на «ты»? – растерянно спросила она. – Я звала не вас, а Чарли.
Борис повернулся медленно пошел к ней. Порывисто обнял. Уткнувшись в волосы, прошептал:
– Нина, как хорошо, что мы встретились. Встретились вот так, в лесу… Спасибо вам.
Развернулся, пошел прочь, почти побежал. А потом остановился. Обернулся. Она стояла посреди тропинки с прижатыми к лицу ладонями, а возле ног лежал верный пес и поскуливал.
– Нина! – крикнул Борис. Она вздрогнула, но рук от лица не убрала. – Нина, через два дня Арина с семьей прилетает в Москву.
– Арина? – Нина опустила руки. Борис понял, что не имеет права вот так от нее уйти. Он должен увезти ее собой. Это его женщина. Его нимфа. Его судьба. Права была бабушка, говоря о неизбежности невозможной, но предначертанной свыше встречи.
– Хотите поехать со мной?
– Да, – кивнула она. Но тут же спохватилась: – Ой, нет, нет, как же Чарли?
Борис уже шел ей навстречу. Он понимал, что никаких преград больше нет и быть не может.
– Чарли поедет с нами. Правда, песик? – собачка завиляла хвостом, радостно взвизгнула. – Сейчас заберем моего мустанга, заедем к вам и… – Борис осекся. – А могу ли я к вам? Имею ли право вот так, явившись из небытия, разрушать ваш устоявшийся быт?
– Мы с Чарли живем вдвоем, – сказала она. – Какое это счастье жить вдвоем… с верным другом!
– Какое счастье, что вы одна! – облегченно вздохнул Борис. – А почему вы одна?
– Вопрос, конечно, бестактный с вашей стороны, но я на него отвечу, – с вызовом глянув на него, сказала Нина. – Я ждала вас, Борис Николаевич Зорин.
– Меня? – заулыбался он. – Но, зачем я вам?
– Сама не знаю, – пожала она плечами. – Сама не знаю, почему все эти годы думаю о вас? Убежала из-под венца. Расторгла контракт. Рассорилась с режиссером. Уехала из Лондона. Прилетела в Москву, набрала ваш номер. Услышала ваш голос, отлегло от сердца. А потом увидела вас с дамой. И… вот сюда перебралась, подальше от вас.
– Что, что, что? Вы сюда из-за меня уехали? Из-за того, что меня на улице с дамой увидели? – рассердился Борис. – Что за ребячество? У нас в институте сотни женщин, тысячи. Мало ли кого я мог подвозить с работы домой. Это, вообще, к нам с вами не относится. Нина, разве так можно?
– Да, да, я понимаю, что это глупо, – сказала она. – Надо было поговорить с вами по телефону, а я не смогла, но стоит ли об этом теперь, когда вокруг такая природа, когда… поцелуйте меня, Борис Николаевич.
Он растерялся. Ее слова прозвучали так неожиданно, что дыхание перехватило.
– Нина, вы… вы…
Она приподнялась на цыпочки, коснулась его губ. Над их головами громко и стройно грянул птичий хор.
«Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время плакать, и время смеяться, время сетовать, и время плясать… Время обнимать и время уклоняться от объятий…»[1]
Всему свое время…
Маленький смешной человечек присел на пенек. Надел аккуратные деревянные башмачки и побежал по дорожке. Возле старого могучего дуба он остановился, перевел дух, проговорил:
– Я – минутка. Важная составляющая жизни каждого человека. Того, кто бережет меня, награждает строгий башмачник по имени Время…
И побежал дальше, весело напевая:
Säuling – Зойлинг
Едва заметная горная тропинка манила за собой к вершине, чтобы там, под облаками, уткнуться в огромный белый камень, похожий на поднятые к небу ладони. В этих каменных руках можно было сидеть, как в кресле. Сидеть и слушать тишину. Сидеть и размышлять. Сидеть и любоваться бескрайностью, простирающейся до горизонта.
– Как хорошо, что весь этот мир, окруженный горами, принадлежит мне! – прошептала она, усаживаясь на белые каменные ладони, нагретые солнцем. Она любила это место, эту вершину, на которую мало кто отваживался подниматься. Здесь, на высоте две тысячи девятьсот шестьдесят метров, она чувствовала себя свободной и счастливой настолько, что невозможно было удержать рвущуюся наружу радость. Улыбка озаряла ее лицо, когда она смотрела на скачущих по небу белоснежных лошадей, на золотые контуры целующихся облачных драконов, на пенные брызги волн, скользящих по небесному океану. Здесь на вершине все было иным.
Замирая в каменных ладонях, она думала о том, что это – руки Господа, постоянно оберегающие ее. Но увидеть их, прикоснуться к ним она может только здесь, на вершине Зойлинг. Она и есть Зойлинг. И не важно, что кто-то другой может подняться сюда. Важно, что сейчас она здесь одна. И весь мир, огромный мир, лежащий у подножия горы, принадлежит ей – Зойлинг. И от этого переполняющая душу радость становилась еще сильнее.
1
Екклесиаст 3:1, 4, 5, 7