Страница 15 из 21
Разговор прервался. Борис долго стоял с телефонной трубкой в руке и слушал отрывистые гудки, похожие на всхлипы сестры. Неизвестно, сколько бы он так стоял, если бы не мама. Она взяла из его рук трубку, положила на место, что-то спросила. Борис что-то невпопад ответил. Она звонко рассмеялась. Борис пожал плечами, ушел к себе, к своим формулам и расчетам.
Еще через год у Арины родились двойняшки Степан и Демьян. Родители улетели в Шотландию посмотреть на внуков. Борис остался в Москве. Ему не хотелось видеть Арину в роли жены, матери большого семейства. Все, произошедшее с сестрой, он считал предательством. Неожиданно пришло осознание того, что он боится встречаться с Ниной, чтобы не разрушился иллюзорный мир детской фантазии, в котором он хотел подольше задержаться. Борис прекрасно понимал, что жизнь не похожа на их с Ариной сказку, что все намного сложней и запутанней. Но мечта помогает ему жить в реальности. Помогает быть непохожим на других. Пусть все вокруг считают его странным человеком. Пускай над ним смеются. Угодить толпе невозможно. Неизменно найдется тот, кто закричит: – Ату его! Ату!
Поэтому, лучше держаться подальше от семи земных соблазнов – сладострастия, богатства, праздности, жестокости, славы и мести.
– Мне быть непохожим на вас не страшно, страшней оказаться на вас похожим, примерить наряд из шагреневой кожи, – думал Борис.
Бабушка Клавдия умерла через два года после рождения двойняшек. Арина приехать не смогла, не с кем было оставить детей. На похороны собрались многочисленные родственники и дети Клавдии Андреевны: Сергей, Ирина, Константин, Ольга. К ним подошла высокая дама в черном строгом костюме и шляпе с вуалью. На ломаном русском языке объяснила, что приехала она из Америки, что зовут ее Улита Приморская. Она – внучка Бориса Приморского родного брата Арины – мамы Клавдии Андреевны. Дед Борис знал, что дети Арины никуда из Уссурийска не уедут. Искал их. Огорчился, когда узнал, что в живых осталась только Клавдия. Велел сыну Лаврентию ехать в Россию. Но тот не смог получить визу. И вот теперь она, Улита приехала по приглашению, которое ей выслала Клавдия Андреевна. Оказалось, что они переписывались больше года. Что приехать раньше не позволила смерть отца Лаврентия Борисовича Приморского. А теперь вот…
Улита прижала к глазам кружевной платочек. Сказала что-то по-английски. Родственники зашептались. Улита поспешно достала из сумочки письма, фотографии, принялась объяснять: вот это дед Борис с бабушкой Жаклин. Она была на двадцать лет его моложе. Вот отец Лаврентий с женой Дениз. Она тоже младше его на двадцать лет. А вот она – Улита Приморская. Дед просил не менять фамилию. Она сдержит данное ему слово.
Улита откинула вуаль с лица. Все ахнули. Быть не может: Улита Приморская собственной персоной. Борис снял портрет прапрабабушки со стены, протянул гостье. Ее лицо озарила счастливая улыбка.
– Ей на портрете тридцать шесть лет, – сказал Борис, с нескрываемым любопытством разглядывая утонченные черты новой родственницы.
– Как и мне, – машинально проговорила Улита, посмотрела на Бориса. – А вы кто?
– Я – Борис Зорин, внук Клавдии Андреевны, названный в честь вашего деда, – ответил он.
– Бо-о-о-рис Зо-о-о-рин, – проговорила Улита. – Мэш-та-тэль, да? – Борис кивнул. Понял, что бабушка рассказала Улите обо всех.
– По-зо-ву со-бой тэбья за мо-о-рэ. Хо-о-чэш?
– Нет, – прошептал он ей на ухо. – Время для приглашений не самое подходящее. Похороны.
Она смутилась. Опустила на лицо вуаль. Прижала к груди портрет.
– Это я. Я…
Ночевать Улита осталась у Зориных, в доме, где жила Клавдия Андреевна. Она долго не ложилась. Смотрела фотографии, нервно курила тонкие ароматные сигареты и что-то шептала. Борис сидел в углу и молча наблюдал за Улитой. Она его не замечала. Она была поглощена собой, своими переживаниями, неожиданным обретением такого большого количества родственников. Что теперь с ними делать? Не звать же их всех к себе. Зачем они ей там, в другом мире? Здесь, в объединяющем их прошлом, они нужны друг другу. Сегодня, сейчас нужны. А завтра при свете дня они станут тяготиться друг другом. Они так непохожи, так далеки, как север и юг, как день и ночь, как Россия и Америка. Улита посмотрела на Бориса, спросила:
– Хо-о-чэш за мо-о-орэ со-о-о мноо-о-й?
– Хочу, – ответил он. Улита вздрогнула.
– Не ожидала, что соглашусь? – спросил Борис, подавшись вперед.
– Да, – призналась она.
– Расслабься, сестричка, – усмехнулся он. – Никуда я с тобой не поеду. Времени у меня нет, ясно. Работы много. Понимаешь?
– По-о-нимаэш, – кивнула Улита.
Ее странная манера говорить, растягивая «о», нравилась Борису. Ему хотелось, чтобы Улита не умолкала. А она, почему-то смутилась, потупила взор.
– Хочешь чаю? – спросил Борис. Она замотала головой. Нет.
– А водки хочешь? Русской водки? – спросил он.
– Хо-о-чэш, – улыбнулась она.
Борис достал из холодильника водку, соленые огурцы. Налил себе и Улите в небольшие граненые рюмки. Выпил залпом. Впервые пил водку. Не мог объяснить себе, зачем это делает? Просто вдруг возникла потребность залить горящий в душе пожар. Но оказалось, что не затушить его водкой. От нее он еще сильней разгорелся. Еще жарче заполыхало внутри. Неведомая сила заставила Бориса опуститься перед Улитой на колени, обхватить ее тонкую талию руками, и прижавшись к груди, рыдать. Она, ошеломленная случившимся, зашептала ему что-то на ухо. Он ничего не понимал, только слышал «о-о-о-о» и ощущал прикосновение ее горячих губ к своей щеке. Потом она уткнулась в волосы Бориса и тихо заплакала.
Сколько они так сидели, он не помнил. Было хорошо, спокойно, не хотелось разжимать объятий. Она первой отстранилась, сказала:
– С-па-си-бо-о, Бо-о-о-рис.
– Спасибо тебе, Улита, – проговорил он, поднявшись. Было стыдно смотреть ей в глаза. Спасало то, что она уедет к себе в Америку, и они больше никогда не увидятся. Никогда.
– Я спать пойду, – сказал он глухим голосом.
– Да, да, – прошептала она, опустив голову. – Да…
Борис слышал, как Улита разбудила родителей. Как сообщила им о своем желании уехать, а они принялись уговаривать ее остаться. Не уговорили. Отец вызвал машину. Мама помогла собрать вещи, разрешила забрать с собой портрет прапрабабушки Улиты. Хлопнула входная дверь, и стало тихо-тихо. Борис накрылся с головой, погрузился в темноту, уснул…
Через несколько месяцев Улита прислала ему приглашение. Он порвал его на мелкие кусочки, растоптал в бессильной злобе. А потом долго смеялся над собой. Написал Улите нежное письмо на трех страницах. Предлагал ей приехать в Москву. Знал, что она его приглашение не примет. Не ошибся. Улита прислала ему нежное письмо с вежливым отказом. Они переписывались чуть больше года. Постепенно письма стали скучными, однообразными. Борис перестал на них отвечать. Улита тоже писать перестала. Зачем? Все и так ясно. При свете дня все выглядит иначе…
Вспоминая прошлое, Борис брел по лесной тропинке. Она манила его за собой в чащу, словно уводила от мирских забот и сиюминутных проблем. Внимание Бориса привлек кустарник с беловато-кремовыми цветами. Зеленой листвы не было видно, казалось, что это не куст, а облако, спустившееся на землю. Борис присел на корточки взял в ладони небольшую цветочную гроздь, преподнес к лицу, зажмурился, вдыхая медовый аромат.
– Чарли, нельзя! – раздался за его спиной взволнованный женский голос. Борис открыл глаза, увидел прямо перед собой любопытную собачью мордочку. Шоколадная такса встала на задние лапки и лизнула Бориса в нос.
– Чарли, как тебе не стыдно, ты… – хозяйка собаки не договорила, увидев поднимающегося Бориса. Минуту они стояли друг против друга. Он высокий, крепкий мужчина с темной копной густых волос. Она невысокая, миниатюрная женщина с бледным лицом, обрамленным черными прямыми волосами. В ее больших карих глазах отразилось удивление.
– Вы? – прошептала она. – Но как? Почему вы здесь, в лесу, где только я и пес?