Страница 37 из 40
- Помощь! Ребята в нашем управлении предупредили по старой дружбе: будьте осторожны, все международные переговоры прослушиваются, письма перлюстрируются, всё как "в старые добрые времена", только еще круче! Так что мои письма - примитивная "деза", попытка запутать их. А работа и квартира просто фантазия. После смерти Папы совершенно неожиданно для меня возникли проблемы с Папиным наследством, ну, это громко сказано, просто мне хотелось взять кое-какие вещи на память о маме и папе. Этому воспротивилась Ольга Викторовна. Вот эта золотая зажигалка - единственное, что она вернула. Я посоветовалась с юристом. Он возмутился, заверил меня, что мое дело беспроигрышное, и не только в отношении личных вещей родителей, но и по законному разделу жилой площади, машины, гаража, дачи. Беспроигрышное потому, что Папа не оставил завещания, вообще ни строчки! Я его понимаю, в том состоянии ему было не до таких пустяков. Мы с юристом сделали опись, пригласили нотариуса, заверили, потом пригласили оценщиков - ведь дом забит картинами, антиквариатом, книгами. Я не собираюсь дарить ей то, что нажили родители своим горбом, с какой стати, это же не копейки! Как бегло прикинул юрист, получалось очень-очень прилично. Есть за что побороться. Но закончу с Валентином. Все-таки я его достала! Через своих ребят узнала, где его служебный кабинет, мне заказали пропуск, и я явилась прямо к нему, как говорится, без приглашения. Он чуть не выпал в осадок, но я-то знаю его волчью силу, взял себя в руки, даже этак галантно: "Прошу вас, присаживайтесь, здесь вам будет удобно?" Я вынула вот эту зажигалку, наставила на него, прямо к самой роже! Если, говорю, сволочь ты такая-растакая, не уберешь людей из нашего города и не перестанешь донимать нас, приеду, найду и... дам тебе прикурить! Он, белый, выструнился, как перед начальством. Клянись, говорю, подлец! Иначе нажму! Думаю, наделал от страха полные штаны. Поклялся: "Да, да. Галочка, не волнуйся, больше не побеспокою". Слова-то какие, рабские! И добавляет: "Тем более что я женюсь". Ну, это, говорю, твое свинячье дело, а к нам не лезь! У меня тут много Папиных друзей, они уже в курсе твоих "оперативных" дел. Имей в виду, сотрут тебя в пыль! Вот так мы расстались. Что еще? Те животные, которые были на испытаниях, еще живы, в летаргическом сне. Папа договорился с Баржуковым, и генерал пообещал мне на похоронах Папы, что дивизия позаботится о животных, будут кормить, поить, вести медицинские наблюдения. Почему-то я верю ему, хотя в нынешние времена... может, уже давно слопали солдаты.
Что-то недоговоренное, случайно или намеренно, не знаю, было в ее исповеди. Какая-то путаница. Главное перемешано со второстепенным, слишком холодно, рассудочно. А где горечь по любимому человеку? Не слышно и не видно.
- Расскажи про отца, - попросил я. - Хотя жили под одной крышей, но я знал его весьма поверхностно, видел редко.
- Про папу, - задумчиво повторила Галя. - Папа был, конечно, очень сложным человеком. Думаю, хотя грешно так говорить об отце, но его и Валентина объединяли не только научные интересы...
- А что так объединяло отца с Валентином? Кроме работы.
- Что... Бабы! Вот что! Примитивно? Но это так. Увы.
Мы обсудили наши дальнейшие планы. Собственно, никакого "обсуждения" не было, просто Галя четко изложила главное: так как опасность снята, я - дома, она же через день летит снова в Москву, предстоит суд, надо тщательно подготовиться, потом вернется и сразу - в Париж! Она уже подобрала подходящий вариант... Я вспомнил про обещание доктору Герштейну произвести чистку. Галя тут же позвонила ему и договорилась на три часа дня - у него дома. Потому что завтра утром она должна выехать в аэропорт.
К доктору мы заявились, как пара молодоженов со своими проблемами. Он велел мне лечь на диван. Затем на мою голову был водружен блестящий металлический каркас с проводами, к ним доктор подсоединил какой-то прибор с ручками настройки. Прибор включил в сеть. Галя села в кресло, которое к нашему приходу доктор освободил от книг и придвинул поближе к дивану. Доктор взял мои тетради, передал Гале, а мне в руки сунул пультик с кнопками, показал, на какую нажимать, если я решу что-то стереть из моей памяти. Галя стала бегло читать, пропуская философию, останавливаясь лишь на конкретных эпизодах. Я лежал с закрытыми глазами. Прибор на голове никак себя не проявлял, никаких неудобств или неприятных ощущений. Эпизод за эпизодом, по мере чтения, оживали в памяти как картинки какого-то приключенческого фильма. Вот Байкал, пещера, муравьи, Валентин, Папа с Толиком, огненный столб над утесом, пьяные солдатики, чудная песня, перелет из Иркутска в Москву, смерть Толика... Как можно всё это вычеркнуть из памяти?! Я пропускаю, кнопка остается нетронутой... Обезьянки, трогательная пара обреченных детей, наши с Галей хлопоты, борьба за их жизнь - оставляю! "Контур" - Папа, Валентин, поседевшая Галя, в один миг "заснувшие" коровы, моя белая лошадка, овцы, куры... Оставляю! "Досочка" в милицейском участке - начало всех начал, спасение меня Галей - да разве имею я право вычеркивать это из памяти - оставляю! "Фотографы", их нежданный "визит" - вот тут я нажимаю кнопку: ко всем чертям! Франц и Джильда - туда же! Доктор поглядывает с недоумением, дескать, стираешь несущественное, а главное оставляешь. Галя монотонно читает, не обращая на меня вообще никакого внимания. Кажется, ей важен не процесс, а результат, поставить точку в ее напряженной программе.
Итак, чистка завершена, все довольны, доктор приглашает к столу - на пятачке среди книг и бумаг расставлены закуски, рюмочки, в центре синяя ракетообразная бутылка "Горбачевской". Мы выпиваем за успех "операции". От денег доктор Герштейн отказался наотрез. Мы ему симпатичны как люди, как друзья, а с друзей он не берет! Единственное, о чем просит, - сделать ксерокопию моих записей и оставить ему на всякий пожарный случай, мало ли что...
Рано утром я проводил Галю в аэропорт, по ее совету тетради захватил с собой в полиэтиленовом пакете. Галя оставила мне денег, достаточно для жизни. И еще добавила на тот случай, если и мне потребуется прилететь в Москву. Жить, как она сказала, будет у Маришки Геллер, ее школьной подружки, и дала номер телефона. Маришка сейчас в Израиле, у родителей, квартира всё равно пустует...
И перед самым прощанием, когда уже объявили о начале регистрации, я, к своему величайшему удивлению, стал уговаривать Галю вернуться в Россию, но не в Москву, там всё выжжено, а на Байкал, в Баргузин, где жили братья Кюхельбекеры. Галя странно посмотрела на меня и неожиданно легко согласилась: хорошо, она обдумает этот вариант, а пока... Пока мы расстались. У меня остался горький, тревожный осадок от ее стремительного приезда и отъезда. Сомнения грызли меня с прежней силой, но страха - не было. Я - человек, победивший все страхи! Именно это я сказал на следующий день доктору Герштейну. Он напомнил про ксерокопии и добавил, что лучше бы назвать тетради именно так, как я сказал: "ЧЕЛОВЕК, ПОБЕДИВШИЙ СТРАХ". Доктор Матцке был бы в восторге! Но мне это казалось выспренным, с большой претензией, к тому же, помнится, такое название уже где-то мелькало. Я убежден, что человеку никогда не суждено победить страх. Тем не менее я поблагодарил доктора за ценный совет.
Я сделал ксерокопии, отнес доктору. Он снял оттиск с моей ладони, мельком глянул на него, сунул в одну из папок. Как бы между прочим передал привет от доктора Матцке и сказал, что они готовы принять меня при первой же необходимости. Меня, честно говоря, это озадачило. "Доктор, - сказал я, - а разве мы не закрыли дело пациента по фамилии Бродь-ягин?!" Он засмеялся, потрепал меня по плечу, что, конечно, не могло успокоить меня. "Почему вы уклоняетесь от прямого разговора? - спросил я с раздражением. - Могу я, наконец, знать точно, псих я или уже не псих?!" - "Голубчик, сейчас я тщательно изучаю ваши записи, вы не нашли в себе силы отказаться от прежних страхов, оставили всё в прежнем виде, поэтому гарантий вам я дать никаких не могу. Всё будет зависеть от вас и вашей энергичной супруги..." Он протянул руку, показывая, что разговор окончен, но он остается моим другом и... лечащим врачом! На прощание он попросил меня приносить ему копии новых записей, я, естественно, обещал. По его просьбе я дал ему московский телефон Гали - на всякий случай...