Страница 5 из 54
Как и следовало ожидать, многочисленные псы Шломин взбесились от «аллах-акбаров» почище наших пейджеров. Они лаяли во всю мочь и прыгали на забор, что разбудило сына собачницы — солдата роты автоматчиков бригады «Голани», который как нарочно отсыпался дома по случаю отпуска. Ави взял из-под подушки свой верный автомат и вышел посмотреть, что происходит. Как известно, обычно забеги начинаются с выстрела на старте. Забег Фарука закончился выстрелом на финише и в этом смысле мог претендовать на новое слово в истории легкой атлетики.
Заодно попали в историю и мы. Газеты написали: «К месту происшествия прибыла группа…» — черт!.. как же это назвать по-русски?.. — «…а затем и военные. Раненый террорист был эвакуирован в больницу.» Кстати, первую перевязку своему — теперь уже бывшему — помощнику сделал не кто иной, как сам садовник Питуси — один из активнейших членов нашей команды, некогда служивший в десанте военфельдшером. К тому моменту запас «аллах-акбаров» у Фарука иссяк, и он лишь стонал и ругался, когда грубые руки садовника не проявляли необходимой при обращении с раненым деликатности. Закончив перевязку, Питуси влепил пациенту негуманную оплеуху, за что тут же получил от Вагнера пять внеочередных дежурств.
На моей памяти это стало первым и пока единственным случаем, когда мы хоть как-то пригодились. Впрочем, одна несомненная польза от команды была: членство в ней освобождало от ежегодных и весьма обременительных резервистских сборов. Лучше уж разгуливать с пейджером вблизи собственного дома, чем в течение месяца месить грязь где-нибудь на Голанах. Да и сосед-Вагнер в качестве командира нас более чем устраивал.
Я набрал номер его телефона. Армейский опыт учит начинать разговор с непосредственным начальником с места в карьер — тогда меньше шансов, что запрягут.
— Алло, Вагнер? Сколько можно? Опять учебная тревога? И все я да я отдуваюсь — нашел, понимаешь, фраера. Возьми на этот раз хоть Беспалого, а? Или Питуси. Они-то точно в поселении. Ну, что ты молчишь?
— Слова вставить не даешь, вот и молчу, — сказал Вагнер. — Ты рядом?
— Нет, — соврал я. — В Тель-Авиве.
В самом деле, сколько можно? Почти все ребята из команды работают внизу, на равнине, вот и получается, что днем под рукой у Вагнера только я со своим свободным расписанием, садовник Питуси и Беспалый Бенда, который вообще всегда дома.
— Врешь. Твоя тачка у дома стоит, я видел.
— А хоть бы и вру! Какого беса ты всю дорогу одних и тех же людей дергаешь? И было бы из-за чего! Учебки, учебки, учебки, мать их…
— Так. Кончай хныкать! — резко сказал Вагнер. — Я заезжаю за тобой через десять минут. Возьми метлу. Это раз. И два — это не учебка. Человек пропал. Искать надо.
— Пропал? Кто пропал?
— Арье Йосеф из Гинот. Знаешь такого?
— Ну…
— Мне его дочь позвонила. Говорит, Арье вышел из дому по дороге в Эйяль в половине десятого. Хотел забрать какие-то бумаги. Вернуться обещал максимум к одиннадцати. В половине первого она забеспокоилась, стала вызванивать. Мобила не отвечает — отключена, у Карпа он так и не появлялся…
— Погоди, погоди, — остановил его я. — У какого Карпа? У Когана?
— Ну да. Есть у нас еще какой-нибудь Карп?
Я растерянно потер лоб.
— Ты будешь смеяться, но я как раз сейчас сижу у его отца…
— Смеяться? Что тут смешного? — оборвал меня Вагнер. — Борис, ты, может, не врубился? Человек пропал. Попробуй только не стоять через восемь минут у своего дома. С метлой! Понял?
Как не понять… Старик Коган презрительно выслушал мои извинения. Весь его вид говорил: «Как же, как же, чего еще можно ожидать от столь безответственного недотепы?» Наскоро распрощавшись, я выбежал на улицу, в раскаленный хамсинный полдень. Теперь видимость была еще хуже, чем утром. Горизонт почти полностью исчез; я не мог различить очертаний противоположного склона вади. Дышалось тяжело — мне казалось, что я физически ощущаю, как проклятая пыль оседает в легких. И дернул же черт этого Арье Йосефа потеряться именно в такую погоду!
Дома я переобулся в армейские ботинки, наполнил льдом флягу и вытащил из-под матраса старую винтовку М-16 времен вьетнамской войны, называемую еще «метлой» из-за своей общей длины и своеобразной формы приклада. Приготовления заняли около четверти часа, но это меня мало беспокоило: вагнеровы восемь минут вполне могли растянуться на впятеро дольше. По той же причине я не стал выходить наружу — нашли дурака! — а сел на пол возле дверей, поставил метлу между колен и терпеливо ждал, пока не услыхал гневную сирену подъехавшей тойоты.
В машине уже сидели Питуси и Беспалый Бенда.
— О! На ковре все те же, во главе с главным клоуном, — сказал я, залезая на заднее сиденье. — Глаза б мои вас не видели…
Бенда приветственно заржал. Этот удивительный тип никогда не грустил — даже на похоронах. Возможно, из-за образа жизни: Беспалый нигде не работал, практически не выезжал из поселения и целыми днями стоял у калитки собственного дома, ловя прохожих на дымок своей сигареты. Вообще-то прохожих у нас мало — все больше проезжие, но Беспалый редко оставался без добычи: то прихватит соседа, выгуливающего собаку, то остановит соседку с коляской, а то и не побрезгует возвращающимся из школы соседским оболтусом. В случае же полного безлюдья на тротуаре ничто не мешало ему выйти на проезжую часть и дружелюбно притормозить любой приглянувшийся автомобиль.
— Как делы? — спрашивал Бенда для начала и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Что ты на это скажешь?
— На что? — обреченно вздыхали пойманные сосед, соседка, оболтус, а также пес на поводке, ребенок в коляске и школьный рюкзак на спине.
И Беспалый, счастливо улыбаясь, принимался рассказывать. Его голова полнилась сплетнями, как чердак — пауками. Даже маникюрщица Лизетта, с которой водят близкое знакомство все женщины нашего поселения, — и та никогда не знала больше, чем Бенда, о том, кто, когда, с кем и, главное, почему. Отвязаться от Беспалого можно было всего двумя способами: либо подсунуть ему другого слушателя, либо сходу сообщить что-нибудь свеженькое, пусть даже совершенно невероятное. В последнем случае Беспалый Бенда на какое-то время отключался от разговора и замирал, словно усваивая новую информацию, — ни дать ни взять персонаж компьютерной игры, подпитывающий себя новыми жизнями. Тут-то и следовало делать ноги — немедленно, пока охотник не спохватился.
Кто Беспалого любил, так это Вагнер: всегда человек на месте, всегда готов — хоть на учебную тревогу, хоть на стрельбы. Любил настолько, что даже освободил от громоздкой метлы, какую таскали остальные члены команды, за исключением самого равшаца и особо приближенного к нему садовника Питуси — эти красовались с более удобной укороченной винтовкой. Такую же мог получить и Беспалый, но он выбрал пижонский вариант — старый автомат Узи с настолько разболтанным затвором, что его можно было взвести на голливудский манер — одной рукой, резким движением вверх-вниз.
На правой кисти у Бенды не хватало трех пальцев, и он убедил Вагнера, что из-за этого в принципе не может справиться с затвором американской винтовки.
— То ли дело наш старик Узи, — говорил Беспалый и одной левой, лихим шварценеггеровским жестом взводил свой автомат. — Ни на что не променяю.
Я уверен, что именно это эффектное движение, а вовсе не врожденное уродство и было истинной причиной, по которой Беспалый предпочитал тяжелое и ненадежное оружие легкому и удобному. К несчастью, разболтанность затвора имела неприятную оборотную сторону: Узи Беспалого вполне мог самопроизвольно взвестись и в результате случайного падения. Поэтому на стрельбах все старались держаться подальше от Бенды и его железного друга. Для обозначения этой опасности мы даже придумали специальный сигнал — так называемый «код Бенда».
Вот и теперь, бухнувшись на заднее сиденье рядом с Беспалым, я прежде всего стал искать глазами злополучный автомат. Вагнер тронул машину.
— Стоп! — сказал я. — Так я не поеду. У него магазин вставлен.