Страница 31 из 54
Сертификатом конечного пользователя называется документ, удостоверяющий право клиента на покупку. Например, если клиент — некая сенегальская фирма, то и сертификат должен исходить от правительства Сенегала. С точки зрения Интерпола такая бумажка является одним из необходимых условий любой торговой операции, в которой замешано оружие или товары подозрительного назначения. Предполагается, что подобная ксива «обеляет» сделку со стороны покупателя. Понятно, что у продавца тоже должны быть свои разрешения — от соответствующих органов страны-экспортера. Если какой-то из документов отсутствует, сделка автоматически превращается из «белой» в «черную».
Но, как известно, между двумя этими цветовыми полюсами плещется огромное серое море. «Серые» сделки добавляют к законной операции дополнительные, никем не санкционированные ступени. Такие сделки напоминают айсберг: сверху все ослепительно бело, зато внизу, под водой — многоэтажный мрак, и единственные в округе «белые» существа зовутся белыми акулами. Те, кто плавает там, в темноте, пьяны от адреналина и шальных денег. Они могут уповать лишь на везение и на способность вовремя вынырнуть. Возможно, Лёня как раз не успел?
— Сертификаты… — говорю я. — Арье называл их «смертификаты». Знаешь, что такое по-русски «смерть», Эфи?
Он кивает. Научился в последние годы. С волками жить… Эфи вздыхает и выкладывает на стол свои главные аргументы — тяжелые руки потомственного фермера.
— Слушай сюда, Карп, и слушай внимательно… — босс наклоняется вперед, и его длинное лицо оказывается совсем рядом с моим. — Я в жизни через такое прошел, что тебе в твоей маме-Раше и не снилось. Многое бывало, практически всё. Всё, кроме одного: Эфи Липштейн никогда не бросал товарища. Никогда. Ни живого, ни мертвого. Ни в бою, ни в общем деле. Понял?
Сверлящие маленькие глаза держат, не отпускают — настолько, что я начинаю ощущать легкое жжение в районе переносицы. Он не врет, или я совсем ничего не понимаю в людях. А может, мой умелый босс часто разыгрывал этот спектакль и потому здорово настропалился.
— Понял?
Теперь моя очередь кивать.
— Ты должен верить, когда я говорю, что во всех делах, которые когда-то вел Арье Йосеф, не было ничего опасного, — продолжает Эфи, слегка пригасив интенсивность своего рентгеновского взгляда. — Ни-че-го. Даже близко не лежало. Во всяком случае, мне ни о чем таком не известно. А если что всплывет, то, клянусь глазами, ты узнаешь об этом первым. Хотя что может всплыть, сам подумай? Он ведь уже почти год как от дел отошел!
— Восемь месяцев, если уж быть совсем точным, — поправляю я. — Да и не совсем отошел. Факт — ты передавал ему эту папку. Через меня же и передавал.
— Ну и что, Карп? Ты ведь эту папку сам видел — там все белое, как папин талит, прости Господи. Я хотел его заинтересовать, вернуть хотел. Сколько раз мы с тобой это обсуждали… Он был хороший консультант, Карп. Не хуже тебя.
— Опять «был»?!
Эфи беспомощно откидывается на спинку кресла. Ему нечего добавить. Видимо, он все-таки хороший парень. Типичный сабра, таких здесь обычно называют «солью земли» — этой земли, а не какой-нибудь другой. Крепкий, уверенный, сильный, без капли самоедской рефлексии — той самой, которая желеобразно подрагивает в глазах моего соседа Бориса Шохата, интеллигента. Эфи нисколько не сомневается в том, что нет такого дела, с которым он не мог бы справиться лучше всех — если, конечно, это дело стоящее, потому что в сторону нестоящего «соль земли» не просыпется даже случайной крупинкой.
И ведь действительно справляется — не сам, так с помощниками. Я никогда не видел его смущенным — похоже, чувство приниженного стеснения незнакомо Эфи Липштейну в принципе. Суньте его в шортах и потной футболке на великосветский лондонский прием — он разве что ухмыльнется: «Вот ведь вырядились…» — и протянет за шампанским свою волосатую увесистую лапу. Он незлобив и никогда не полезет в драку — наоборот, сделает все, чтобы от нее уклониться, но я бы не рекомендовал никакому противнику повстречать его на поле боя: уложит в долю секунды, не только без вышеупомянутой рефлексии, но и без последующих горьких угрызений и воспоминаний. Просто убьет как сотрет, и точка.
Сомневаюсь, что он прочитал в своей жизни хоть какую-нибудь книжку, за исключением технических каталогов и сельскохозяйственных справочников — «соль земли» не переносит болтовни, как устной, так и письменной. Но Эфи не чужд и определенной философичности, любит красивый парадокс, не лезет в карман за острым словцом и точно знает, зачем живет: чтобы получать удовольствие от жизни. Последнее выглядит несколько эгоистичным, если не легкомысленным, вот только устроен этот фермерский сын так, что удовольствие свое он получает от вполне конвенциональных вещей: семьи, детей, лихого велосипедного трека, прогулки на джипах по ночной пустыне, веселой дружеской беседы за стаканом хорошего вина…
Эфи Липштейн действительно мог бы заниматься чем угодно, но в настоящий момент он торгует оружием. Так получилось: армия, спецназ, демобилизация по ранению, плавно перетекшая в работу на министерство обороны. А уж после четырех лет в должности военного атташе трудно не поддаться соблазну использовать наработанные связи. Вот вам и прямая дорога из «соли земли» в оружейные бароны. Начинаешь, наверное, с малого, думаешь, что ненадолго. «Белые» сделки, легкие посреднические деньги. А что сертификаты покупные — так они и прежде только через взятку выдавались…
Но в определенный момент выясняется, что продаешь ты автоматы в Буркина-Фасо, а стреляют они почему-то в Либерии. И выходишь ты фраер-фраером, потому что операция по факту — «серая», а значит, и проценты твои должны были быть как минимум втрое выше. А кто же любит быть фраером? И вот порог перейден — сначала невзначай, незаметно, но дали впереди — все серее и серее. Схемы известны, никто не изобретает велосипед: подставные кипрские фирмы, оффшорные каймановы счета. Их в каждой сделке несколько, и все твои, потому как зачем плодить лишних посредников?
И вот уже знакомый офицер подмигивает, встретив тебя в коридоре министерства — слышал, мол, слышал о твоих подвигах… — ты только не слишком борзей, Эфи, братан. «Да кто ж борзеет, братан?! Всё схвачено!» — в тон кричишь ты вслед ему, своему пацану, с которым когда-то вместе да по сирийской пустыне… Кричишь, а сам знаешь, что плохо твое дело, что живешь ты уже на лезвии бритвы, что знают здесь о тебе всё, до последнего байта, — и про счета твои, и про компании… — знают и терпят, потому что пока ты им выгоден, потому что пока они — часть твоей серой цепочки. Но ключевое слово тут — «пока». Пока кому-то не надоест, пока не наступишь на ногу влиятельному конкуренту, пока не закончится твоя серая цепочка в ливанском туннеле или на иранском заводе. Поди докажи потом, что проданные тобою бронежилеты предназначались не хизбалле, а сенегалле… Тут уже никакие свои пацаны не помогут. Напротив — отвернутся, в предатели запишут…
— Эфи, — говорю я. — Я тут подумал… пора мне завязывать с этим делом. Пока не поздно.
— Тебе? Завязывать? — повторяет он с видом крайнего изумления. — Тебе-то чего бояться? Это у меня очко играет, а ты-то что? Карп, дорогой, ты ведь у меня на зарплате, ничего не подписываешь, только бумажки с места на место переносишь…
— Вернее, из страны в страну, — уточняю я. — А потом, вслед за бумажками…
— Какая разница? — вовремя перебивает Эфи. — Из страны в страну — тоже с места на место. И куда ты пойдешь — в твоем-то возрасте и без специальности? В сторожа, у входа в супермаркет сидеть? Так там не в пример опаснее, можешь мне поверить.
— К брату твоему пойду, на ферму, — улыбаюсь я.
— На фе-е-ерму… — передразнивает Эфи. — Кто тебя такого на ферму возьмет? Там, брат, таиландцы. Вот это работники! А ты…
Он хлопает по столу тяжелой ладонью.
— Так, господин Коган. Пошутили — и хватит. Та папка, которую я для Арье приготовил… — она еще у тебя?
— Вот, — я вынимаю папку из кейса и кладу ее перед Липштейном.