Страница 20 из 54
Зато взрослые дочери сбежали от свихнувшейся матери при первой же возможности — благо отец имел достаточно денег, чтобы оплатить квартиры в Тель-Авиве и Петах-Тикве. Беспалый Бенда принимал ставки — сколько выдержит сам Гидон. Победили те, кто ставили на полтора года. Нет, супруги не развелись — Майзель по-прежнему поддерживал жену материально, безропотно оплачивал постоянно растущие расходы на питомник, но в Эйяле уже не жил — переселился куда-то в Кейсарию.
Дольше всех продержался младший сын Ави — самый, пожалуй, близкий к маме. Помогал с собаками, стойко выносил насмешки сверстников по поводу не менее стойкого запаха псины, а уйдя служить, проводил в Эйяле почти все свои короткие армейские отпуска. И вот, наконец, сломался и он. «Дома все равно не жизнь…»
— Что, совсем невмоготу, Ави? Долго же ты держался…
Он снова пожал плечами.
— Отвык. Да и не нужен я ей. Научилась без меня управляться. С этим, как его… Правда, сейчас он пропал, но ничего, другого найдет.
Мы вскарабкались на Кастель и теперь спускались к садам Сахарова, закладывая крутые виражи из левого в правый ряд и обратно.
— У нее был помощник? — рассеянно спросил я, краем глаза следя за чересчур приблизившейся маздой.
— Ну да, — кивнул Ави. — Как его… ну… Арье этот. Арье Йосеф… Эй, Борис, Борис! Ты куда?!
От неожиданности я чуть не вылетел с виража.
— Арье Йосеф?! Они что — были знакомы?!
— Ну ты даешь… — протянул Ави и перевел дыхание. — Я уж думал, всё — в кювете… Еще как знакомы. Дружили домами. Или будками — не знаю, как правильней. На него даже собаки не лаяли, за своего держали.
Я молчал, переваривая услышанное.
— Выкинь меня после светофора… — сказал Ави. — Ага, вон там, на остановке. Спасибо за тремп!
Он хлопнул дверцей и споро зашагал в направлении автовокзала.
«Ну, дружили и дружили… — подумал я. — Что тут такого особенного? Хотя с другой стороны…»
С другой стороны, по словам Вагнера, Арье Йосеф был крайне нелюдим, едва здоровался с соседями, а мало-мальски общался лишь с Карпом Коганом, которого знал еще по России. Но вот выясняется, что не только. Впрочем, если разобраться, то нет в этой дружбе — или связи? — ничего странного. Шломин давно уже живет без мужа, Арье тоже вроде бы одинок, оба еще совсем не стары. Отчего бы двум изгоям не объединиться? Удивительно лишь, что связь эта так и осталась неизвестной — даже у нас, в маленьком поселении, где все про всех знают как минимум всё.
Хотя и это вполне объяснимо: дом Шломин находится на отшибе, в стороне от любопытных взглядов; отчаявшиеся соседи давно уже отгородились от собачьего гама высокими звукоизолирующими стенами, так что Арье Йосеф вполне мог незамеченным навещать свою безумную подругу.
Например, так: говорил дочери, что идет к Карпу, пересекал вади и оказывался прямо у задней калитки участка Майзелей. А оттуда уже куда угодно — хоть в псарню, хоть в спальню… Надо бы позвонить вечером Вагнеру, рассказать.
Сзади загудел подошедший автобус: моя машина блокировала остановку. Стряхнув с себя оцепенение, я поспешно отъехал. Все это, может, и интересно — а Беспалому Бенде так и вовсе хватит разговоров на несколько месяцев, — но вряд ли что-либо меняет в деле о пропаже Арье Йосефа. В день своего исчезновения он совершенно определенно направлялся в дом Коганов за документами — хотя бы потому, что иначе незачем было договариваться со стариком Коганом о времени визита…
Сзади снова возмущенно загудели: я проспал переключившийся светофор. Так, хватит. Решительно выбросив из головы Арье Йосефа, я свернул на Герцля и через несколько минут въехал на стоянку Гиват Рама, думая уже только и исключительно о предстоящем семинаре и о встречах, намеченных на послеполуденное время.
В Иерусалиме оказалось намного холоднее, чем внизу, в Самарии; выйдя из машины, я пожалел, что не взял куртку потеплее. Небо тяжелым рваным одеялом навалилось на университетский холм. Между зданиями и галереями тут и там громоздились грязные комья тумана, как клочья ваты, надранные сверху чьими-то истерическими руками. Дождь еще не шел, но уже ощутимо заваривался где-то рядом — не то над холмами, не то в темных земных щелях затаившихся иерусалимских вади. Город примолк, с опаской поглядывая на дышащее угрозой небо, — в Иерусалиме такая угроза всегда кажется особенно страшной.
Семинар прошел без приключений; воодушевленный этой удачей, я отправился дальше по списку запланированных дел. Встреча с редактором, который время от времени подбрасывал дешевые, но необременительные халтурки, не обогатила меня ничем, кроме тремпистки, навязанной на обратную дорогу. Свидания с разгневанным деканом я опасался всерьез, но то ли за прошедшие дни начальство поостыло, то ли реальная гроза, собиравшаяся в тот момент над городом, вернула бумажного громовержца в рамки пропорций. Во всяком случае, молнии он метал весьма вяло и отпустил нерадивого работника восвояси без каких-либо неприятных оргвыводов.
Но главный сюрприз ожидал меня в университетском издательстве: я получил-таки крупный заказ, за которым гонялся несколько месяцев. Подмахнув договор, я в превосходном настроении направился к стоянке. Дождь все еще сомневался — идти или не идти, — и город, довольный отсрочкой экзекуции, прятался в первые вечерние сумерки. Мобильник задребезжал в моем кармане, когда я уже садился в машину.
— Алло, Борис?.. Здравствуйте.
Незнакомый женский голос, низкий, глуховатый, интонация немного неловкая. Кто бы это мог быть?
— Вы еще в кампусе?
— Почти, — неопределенно ответил я и включил двигатель. — А кто это?
— Рафи сказал, что вы не против подбросить меня в Эйяль. Но если вы уже выехали из кампуса…
Черт! Обещание взять попутчицу напрочь вылетело из моей дырявой башки!
— Извините ради Бога, — промямлил я, судорожно восстанавливая в памяти недостающие детали. — Прямо не знаю, что и сказать в свое оправдание. Вас зовут… э-э… Лина, так? И вы ждете меня в… э-э…
— В кафетерии, — подсказала она. — Но я могу подойти и к стоянке.
— Отлично! — воскликнул я с преувеличенным воодушевлением. — Я буду стоять у выезда. Белый лансер с помятым левым крылом. И правым тоже.
— Как же мы взлетим с помятыми крыльями? — отозвалась она намного веселее прежнего и, дождавшись моего ответного смешка, осведомилась уже явно для пущего фасону. — Вы уверены, что вам это удобно?
— Удобнее не бывает, — заверил я. — Вдвоем намного легче менять колесо или вытаскивать машину из кювета.
Лина… — или не Лина?.. — нет, наверное, все-таки Лина — коротко рассмеялась.
— Зря вы так шутите. Я уже иду. Три минуты. Не уезжайте.
Прежде чем отсоединиться, Лина еще некоторое время прерывисто дышала в трубку, как дышат при быстрой ходьбе или даже при беге, словно она и в самом деле боялась, что я вдруг возьму и уеду, словно не хотела обрывать натянутую меж нами цепочку телефонной связи. Я увидел ее издали, сквозь первые капли дождя на ветровом стекле: худенькая фигурка в расстегнутом длинном пальто, какие носят в зимнем Иерусалиме. Джинсы, свитер, рюкзак, темные курчавые волосы до плеч… В одной руке у нее был большой нераскрытый зонт из породы крепких, а другая — сжимала телефон, держа его почему-то впереди на некотором удалении от тела, словно готовую к передаче эстафетную палочку. На расстоянии она выглядела совсем девчонкой.
Лина шла прямо в мою сторону, но я все же вышел из машины и помахал ей — не из боязни разминуться, а чтобы хоть как-то загладить вину своей невежливой забывчивости.
— Вот. Это я. Мы сейчас разговаривали… — проговорила она, подходя и поднимая мобильник на уровень моих глаз доказательством нашей еще не остывшей беседы.
Вблизи Лина уже не выглядела совсем девчонкой: скорее всего, ей было где-то под тридцать. Я с готовностью кивнул и распахнул дверцу, но галантность оказалась востребованной далеко не сразу: поколебавшись секунду-другую, женщина улыбнулась и открыла другую дверь. Сначала на заднее сиденье отправились зонт и рюкзак, затем — аккуратно свернутое пальто. Дурак-дураком я наблюдал за этим процессом, стоя в позиции гостиничного швейцара. Дождь между тем завершил свои сомнения в выборе жизненного пути и теперь уверенно набирал ход. Наконец Лина уселась, и я, обежав капот, бухнулся на место водителя.