Страница 7 из 275
- Я убью тебя, Страж! Убью, как убили всех твоих собратьев двадцать лет назад. Вскрою тебе глотку и буду наблюдать, как жизнь уходит из тебя, а после, я сделаю тоже самое с твоим щенком! - последние слова он произнес уже захлебываясь собственным криком.
Ловчий рванул вперед. Плетями правой руки обвив огромную рукоять булавы и взмахнув той с такой скоростью, будто та ничего не весила. Отец поднялся на встречу, слегка согнув колени и вытирая рукавом липкое от своей и чужой крови лицо. Их разделяло не больше десяти метров и когда они оказались на расстоянии удара друг от друга, шипастый шар, совершив невероятно быстрое для такого огромного оружия движение, рухнул на голову егеря. Тот резко ушел вправо, каким-то непостижимым образом, избежав казавшейся неминуемой смерти. Подняв сноп брызг, он угодил ногой во взрытую когтями скакуна, наполненную кровью борозду. Гигантское навершие булавы, вспыхнув темно-зеленым пламенем, осветив черные контуры рунической вязи на своем стальном теле, врезалось в измученную твердь.
Могучий удар сотряс землю, вспучив её сырой волной перемолотой травы, и комьев грязи. Будто рожденный камнем, брошенным пруд, бурый вал тут же разошелся в стороны, заставив отца потерять равновесие и ударивший по ногам Викара с такой силой, что тот, не удержавшись, упал на колени. Рубиновый дождь, вместе с клочьями лесного полога, остатками веток и травы, будто насмехаясь над законами тяготения воспарил вверх. Он взметнулся от земли в небеса чудовищным цветком, щедро окропив двух призраков войны, с ненавистью впившихся взглядом друг в друга. Немного погодя, капли стали замедлять свой полет, а потом и вовсе остановились, просто зависнув в воздухе, плавно вращаясь и отражая лучи заходящего солнца. Они выглядели как плеяда светлячков, неспешно планировавших над поверхностью земли.
Егерь, не дожидаясь пока противник вновь поднимет оружие для новой атаки, с размаху ударил своей маленькой булавой по рукояти оружия мародера в надежде выбить её у того из рук. Пальцы левой руки гиганта не выдержали и скользкое от крови древко выскользнуло вниз. Но живые канаты правой конечности лишь плотнее стянулись тугим узлом вокруг черного прихвата. Вторая атака отца пришлась лезвием серпомеча в левое плечо мародера, но тот, нагнув голову в бок, сумел блокировать стремительный выпад одним из рогов шлема, по которому тут же зазмеилась паутина трещин.
Рванув оружие на себя, вожак отклонил тело назад, пуская шипастый шар по огромной дуге, явно отдавая предпочтение мощности удара, нежели точности. Егерь без труда поднырнул под древко оружия и контратаковал с расстояния, на котором его враг оказался беззащитен. Легкая булава в его левой руке взметнулась вверх, целя в подбородок ловчего, а вслед ей неслось острое лезвие серпомеча, явно намереваясь рассечь грудную клетку. Великан слишком поздно заметил опасность, приближающуюся к его челюсти, но и тут его нечеловеческая реакция и скорость позволили, откинув голову назад, избежать сокрушительного удара. Однако, уже собственное оружие, завершающее широкий размах, предательски увлекало мародера вперед, подставляя защищенную резным щитком скулу.
Раздался глухой, тяжелый удар. Костяной набалдашник попал в левую часть челюсти, вминая лицевую пластину массивного рогатого шлема и дробя кости под ней. В то же время, серпомеч достиг своей цели и подцепив изогнутым концом лезвия плоть жертвы, словно коготь хищного зверя, он оставил на груди ловчего длинную рваную рану с бахромой из кожи и мышц. Брызнула кровь, но в отличие от будто бы застывшего во времени кровавого дождя вокруг них, новая горячая жидкость не пожелала парить в воздухе и обильно выплеснулась из раны под ноги сражавшимся.
Тем временем, обоих воинов увлек за собой вес их оружия. Они, по мимо воли, были вынуждены совершать разворот вокруг своей оси в противоположных направлениях. И если мародер, пропустив удар в челюсть, явно потерял ориентацию в пространстве, то егерь напротив, быстро понял, что самое время заканчивать эти опасные танцы. Скрутившись в тугую спираль, увеличив тем самым и так не малую скорость, он оттолкнулся от земли левой ногой и молниеносно нанес удар согнутой правой, с силой впечатав колено точно в крестовидную прорезь забрала вожака.
Сталь второй раз прогнулась под мощным ударом, становясь единым целым с кровавой кашей, в которое превратилось лицо. Послышался сдавленный всхлип боли, ноги оторвались от земли, а тело ловчего резко откинулось назад и описав в воздухе высокую дугу, со смачным шлепком упало в мешанину мокрой земли, крови и травы. Чудовищная булава вылетела из рук. Колдовской огонь тут же втянулся обратно в начавшие потухать руны и она куском мертвого черного железа вонзилась длинным шипом в землю, где и застыла слегка склонив тяжелое древко, будто надгробие над могилой.
По плечам и голове хлестали поднятые битвой и сыплющиеся сверху хлопья земли и осенних листьев, а от кровавого тумана вокруг начали слезиться глаза. Перед мальчиком разворачивалась сцена битвы, равной которой тот не видел за всю свою жизнь, он не мог оторваться от точных и смертельных ударов, что наносил его отец. Это напоминало танец Даргона - бога смерти и войны, о котором иногда рассказывала мама. Он просто стоял на коленях, так и забыв подняться после удара чудовищной булавы о землю и смотрел, восхищённый силой своего отца.
Егерь тяжело дышал и разглядывал обломок костяной булавы сына, которая сломалась после удара о шлем. Стерев рукавом грязь с лица и немного прихрамывая, он направился к поверженному врагу. Тот уже начал приходил в себя. Кнуты плоти на правой руке едва заметно подрагивали, пульсируя в такт могучему сердцу, скрытому внутри тяжело вздымающейся груди. Левая рука мародера уперлась в землю, помогая тому приподнять рассеченное, кровоточащей раной, тело. Отец Вика уже подошел к сидящему на земле врагу и поднял серпомеч над склонённой к земле головой вожака. Казалось, тот смирился со своей судьбой и принял неизбежность смерти, как вдруг Викара окутал чудовищный холод. Парящие кровавые капли вокруг превратились в острые кристаллы рубинового льда, а одежда, кожа, да и вся поляна вокруг в мгновения ока покрылась коркой инея. 'Магия ... Нет, хуже, неконтролируемый разрыв в саму Бездну!' - успел понять мальчик, мама учила его разбираться в ощущениях и он знал, как отличить погодное явление, от грамотно сплетенного заклятия, а то в свою очередь от разрыва в ткани материального, сквозь которую в мир хлынет сырой эфир, несущий смерть и мутации всему, что встретится у него на пути. Он хотел закричать, предупредить отца об опасности, но стоило ему открыть рот, как тот сразу же наполнился ледяной крошкой и прогорклой горечью дикой магии. Это сразу же вызвало жесточайший рвотный спазм.
Его начало нещадно полоскать, но за пеленой выступивших слез он видел, как отец, навалившись всем телом на рукоять серпомеча, низринул его вниз на шею врага. Мародер резко поднял голову, встретившись своим взглядом с егерем. Из глаз мутанта вылетела магическая плеть, сотканная будто бы из ночной тьмы, холодного синего света далеких звезд и пурпурного тумана проклятого варпа. Хлестнув молнией вперед, плеть родила, окутанную ореолом, ширящуюся рану в ткани мира. Она сковала взгляды и тела двух воинов, заставив егеря остановить клинок в каких-то сантиметрах от шеи ловчего.
Викар с ужасом наблюдал, как чуждая энергия начала буквально выпивать жизнь из его отца. Из его глаз потек воск белесых слез, кожа потрескалась, туго обтянув кости черепа, а ранее плотно сидевшая одежда стала слишком велика, повиснув словно мешок на иссохших костях. Мародер выглядел не лучше. Было видно, что магия пожирает, изменяет и его самого, но гораздо меньше. Плеть бездны насыщалась силой, как жертвы, так и хозяина, призвавшего её. Из неё выплеснулись белые тугие струи молний, вонзившиеся в грудь и голову мародера, превратив рваную рану, оставленную серпомечом, в отвратительного вида фиолетовый нарост, на котором сразу же проступили и открылись десятки мутных, слепых глаз. Между буркалами разверзлись черные провалы пастей, которые открываясь, являли истекающие ихором иглы зубов. Голова же ловчего покрылась фиолетовой дымкой и мальчик увидел, как искалеченная плоть лица начинает срастаться с проржавевшим, покорёженным железом шлема, а из-под его основания вырастают два широких бивня, как у осадного борова, покрытых нечестивыми письменами.