Страница 46 из 131
— Ладно, ладно… это зависит оттого, кто их тебе делал.
— И что ты имеешь в виду?
— Что если это был электрик или каменщик, который делал за тебя работу тем летом, а ты ему отказала, то это просто смешно.
— Единственный, кто здесь смешон, это ты! В любом случае, они были лучше тебя, и я почти жалею, что отказывала им. Подумай о том, что это может быть кто-то из этого клуба, кто-то из адвокатов, которых мы приглашали на ужин… Или даже кто-то из твоих друзей… Я скажу тебе только одно: сейчас, спокойно и ничего не скрывая, как это делаешь ты, я снова стану думать об этом и дам им знать… Тебе ясно?
— Да, конечно… А что ты мне скажешь о наших детях?
— А что? Может, ты думал о них, когда трахал своих подружек?
— А это тут при чём?.. Я ведь отец…
— Ах, значит, у тебя есть иммунитет. В отличие от тебя, у меня есть материнское осознание. Я уже с ними поговорила. У нас был взрослый и зрелый разговор. Я поговорила с ними о том, о чём ты даже не подумал, и они, однако, прекрасно всё поняли.
Пьетро осматривается, он растерян, он не знает, что сказать или что сделать.
— Умоляю тебя, Сюзанна, дай мне ещё один шанс…
— Да, конечно. А сейчас я повезу детей домой, мы примем душ и пойдём гулять. Проведём весь день вне дома, поедим в McDonald’s, а потом сходим в кино… — Пьетро с улыбкой ждёт её ответа. Смотрит на неё. Сюзанна продолжает: — Да, я хочу один день свободы, времени для нас. Мы вернёмся домой около одиннадцати… или в полночь!
— Да, дорогая… Можешь делать всё, что хочешь…
— Мне не нужно твоё разрешение. Это твой последний шанс. Если к этому времени ты не заберёшь из шкафа все свои вещи, всё, что ты оставил или случайно забыл, я сожгу.
— Но… — Пьетро не способен добавить ничего больше.
В этот момент выходят Лоренцо и Каролина.
— Привет, пап…
— Привет…
— Не будем целоваться, мы так пропотели.
Каролина более откровенна:
— А ещё потому, что ты обидел маму.
Затем они уходят вместе с Сюзанной, которая ведёт их за руки и ни разу не оборачивается. Пьетро остаётся один с фразой: «Но… это же нечестно». В молчании, которое проникает даже в его собственные мысли. Эти дети и мои тоже. Вдруг ему на ум приходит песня. «Тот, кто придёт после тебя, почувствует твой запах, но решит, что так пахну я…» Он вспоминает, как играл ей эту песню в музыкальном баре. «Тысячи дней, твоих и моих…»
Сюзанна. Он наблюдает за её удаляющейся спиной и думает о том, что никогда не мог себе даже представить такого… Он вспоминает другую песню. «И вся история летит к чертям… Если бы я только знал…» На мгновение ему становится стыдно. Ему не хочется врать даже самому себе, хотя это он умеет в совершенстве. Так что он просто остаётся на месте с внезапно появившейся огромной пустотой внутри. С чувством, что он навсегда потерял этого человека. Уверенность, безопасность, множество вещей, которые заставляют его чувствовать себя уникальным, даже более того, почти бессмертным. «Это бесконечное мгновение, что не существует больше…» Вдруг Пьетро начинает чувствовать себя таким смешным, как никогда. И одиноким. Ему хочется заплакать. Но на этот раз на самом деле.
51
Олли бегает по всему дому, пытаясь разгрести огромный хаос, который её окружает. Она заставляет исчезнуть большую часть платьев, которые разбросаны на полу, в плетённой корзине за дверью ванной. Закидывает в шкаф туфли и сапоги. Накрывает большим покрывалом диван, убирает диски. Убирает другие платья во вторую корзину и затем, поняв, что они не помещаются, придавливает их ногой. Улыбается, довольная тем, что, приложив небольшие усилия, достигла желаемой цели.
Берёт из пакета от GS несколько бутылок воды и ставит их в холодильник, четыре бутылки биттера на первую полку, большую бутылку Кока-Колы на дверь и, наконец, прячет под мясом в морозильнике бутылку Дом Периньон.
Ну, вот… Не думаю, что она её откроет… Хотя никогда не угадаешь… А в случае хороших новостей – всё уже готово! Если я не открою её этой ночью, думает она, мне придётся решиться вытащить её из морозилки, чтобы она не взорвалась. Затем она продолжает опустошать пакет: пластиковые стаканчики, блюдца и салфетки. Разные вкусные канапе, маленькие пиццы и коробка шоколода Lindt. Она достаёт три чашки из серванта и в каждую кладёт по одной закуске. Кладёт в другие по две жареные картошки и фисташки. Затем она пытается открыть пакет с попкорном, тянет за концы двумя руками, но – хлоп! – он резко открывается, и содержимое взлетает в воздух. Олли пытается поймать некоторые на лету, но большая часть падает на пол.
— Вот блин! Только этого мне не хватало.
Те, что не упали, она складывает в другую чашку, а остальные начинает собирать с пола руками. Тут раздаётся звонок домофона. Она подходит к мусорке, выбрасывает попкорн, который собрала с пола, а затем открывает дверь, даже не спросив, кто пришёл. Идёт за веником и совком и чистит пол от попкорна, быстро заставляя его исчезнуть в мусорке. Как раз вовремя, она подходит к двери. В этот раз, однако, она смотрит в глазок.
— Что происходит?
Входит задыхающаяся Эрика.
— Ну, я не знаю, я думала, что это ты поделишься новостью, — она снимает пальто, шляпу и шарф и бросает их на диван.
— Извини… — говорит Олли, глядя на неё с туфлями в руках, — не хочешь, чтобы я убрала это в шкаф?
Эрика удивлённо вскидывает брови.
— Что за фигня? У тебя в голове поселилась одна работа? Дамы и господа, вместо «Дьявол носит Прада» у нас есть «Олли, домохозяйка».
— Какая же ты добрая! Поскольку меня попросили о таком одолжении…
— И поскольку, в первую очередь, ты единственная девочка из богатой семьи, которая позволяет себе жить отдельно…
— Чтоб ты знала – я работаю… И к тому же плачу половину аренды… — Олли улыбается Эрике. — Ладно, на самом деле, платить я начну только в мае…
— Круто, вижу, ты хорошо надавила на свою маму!
— Она же на этом настояла…
— Интересно, почему? Наверняка хотела, чтобы у неё дома кто-то убрался!
Олли бросает на неё недружелюбный взгляд.
— Ты ошибаешься, всегда ищешь во всех какой-то подвох. Моя мать не такая безмозглая, как ты. Она много путешествовала и убедилась, что по всей Европе молодёжь становится независимой от родителей, как только оказывается в университете.
— Так и есть, но скольким из них квартиру оплачивают матери? Скажи ей, что в большей части Европы арендная плата за квартиру гораздо ниже, чем в Италии!
Олли выбирает, что сказать. Она не может сказать подруге, что её мать, кроме всего прочего, купила эту квартиру. Аренда – это только оправдание, чтобы держать её хоть каким-то образом рядом.
— Слушай, вместо того, чтобы разглагольствовать, ты могла бы мне немного помочь, пошли…
— Что я должна делать?
— Достань тарелки и стаканы…
— Как пожелаешь. Где они?
— Вон в том шкафчике, над раковиной.
— Ага, вижу.
Эрика берёт их, разворачивает и раскладывает на столе. Затем берёт салфетки, кладёт их на руку привычным жестом и, наконец, складывает. Она вертится вокруг своей оси, располагая их по кругу в центре стола. Мгновением позже домофон снова звонит.
— Я подойду, — Эрика бежит открывать. — Это Дилетта!
Дверь открывается.
— Итак, ты что-нибудь знаешь?
Дилетта качает головой.
— Единственное, что я знаю, – я должна была принести это.
Эрика пристально смотрит на неё.
— И кто тебе это сказал?
— Олли!
Та появляется в дверях своей спальни. Она переоделась. Эрика смотрит на неё расстроенно.
— Я поверить не могу. Ты попросила её купить канапе из «Монди» и «Антонини». Двойная жестокость… Теперь, когда мне удалось-таки сбросить килограмм, этой ночью я наберу два!
Олли улыбается.
— Ты любишь из «Монди», а я – из «Антонини»… Я не понимаю, почему в такой хороший вечер, как сегодня, когда мы четверо наконец-то можем спокойно собраться все вместе, мы должны лишать себя того, что нам нравится.