Вершина мира (сборник)

– Простите меня, Эмма, – сказал Максим, глядя ей в глаза. – Простите за мальчишескую глупость, за…

– Да, да, – проговорила она, потупив взор. Щеки вспыхнули. Она еще раз повторила: «да-да» и подняла голову. Посмотрела на Максима изучающее, сказала:

– Странно, что вы меня до сих пор помните. Что вы меня узнали через столько лет, что… – улыбнулась. – Извините меня, когда я волнуюсь, я невольно перехожу на французский. Мой отец – француз, а мама – русская. В то лето мы гостили у ее кузины. Я убежала из дома без разрешения. Мне хотелось узнать, какой он – этот незнакомый мир? П… – Эмма улыбнулась. – Я когда вас увидела, растерялась. Забыла от волнения все русские слова. Онемела. Зато потом, когда в воду бухнулась, вспомнила все, все, все. Я вам в спину прокричала очень обидные слова, но вы их не услышали. И хорошо, что не услышали, потому что вы бы от души надо мной посмеялись. Мои грозные слова к вам никакого отношения не имели. Я их подслушала, когда взрослые ссорились, а смысла их тогда не понимала. Теперь понимаю, что они к нашей встречи никакого отношения не имели.

– Не подходили в той ситуации, – подсказал Винсент. Эмма одобрительно кивнула.

– Что же вы тогда такое особенное сказали? – поинтересовался Максим.

– Растележились здесь со своим аулом. Нам и без вас места мало, – проговорила Эмма.

Максим рассмеялся. Он представил телеги, аул и курносую девочку, приехавшую в незнакомый мир из Парижа. Она уж точно была тогда настоящим инопланетянином в их деревне, в которой до сих пор мало что известно о плодах цивилизации. Бани топятся по-черному. Удобства – на улице. Вода – в колодце.

Максим вспомнил тоненькую фигурку маленькой Эммы в легком, воздушном платье со стрекозами и цветами. Именно эта легкость и воздушность рассердили его тогда.

– Что вытаращилась? – строго спросил он. – Проваливай отсюда, стрекоза пучеглазая.

Хорошо, что Эмма не помнит его слов. Он толкнул ее и расхохотался, когда она смешно замахала руками, как стрекоза крыльями. Платье поднялось вверх, выставив напоказ кружевные трусики в тон платью.

– Ничего себе, – подумал Максим. – Где она их раздобыла?

Отцу про трусики Максим ничего не сказал, постеснялся. А вот платье описал со всеми подробностями.

– Нужно смотреть не на одежду, сынок, – пожурил его отец. – Людям нужно смотреть в глаза. И лжец и трус взгляды отведут. А тот, кто честен и смел, будет высоко держать голову.

– Эта девочка очень смелая, отец, – сказал Максим. – Она смотрела на меня во все глаза, а потом полетела вниз, как стрекоза.

– Если бы ты ее не толкнул, она бы никуда не полетела. Пойдем спасать твою стрекозу.

– Она вовсе не моя, – насупился Максим.

– Пока – не твоя, – улыбнулся отец. – Но придет время, и…

– Нет, папа, нет, – сказал решительно Максим. – Мне не нравятся курносые девчонки.

– Со временем дурнушки превращаются в настоящих красавиц, сынок, – обняв Максима за плечи, сказал отец. – Вспомни сказку про гадкого утенка. Уверяю тебя, лет через двадцать ты свою стрекозу не узнаешь. Она станет первой красавицей нашего королевства.

– Ага, если выплывет из реки, – пробубнил Максим так, чтобы отец не расслышал его слов…

Теперь он видит, что отец был прав. Эмма – красавица. Но она никогда Максиму принадлежать не будет, потому что она – жена Винсента, который несмотря на свой преклонный возраст, крепок, силен и весьма импозантен. Он легко уложит Максима на обе лопатки, если тот сделает неверный шаг.

– За удивительное знакомство! – сказал Винсент, высоко подняв бокал. Все, сидящие за столиками люди, подняли свои бокалы.

– Теперь вы, Максим Михайлович, – один из нас. Докажите своими делами, что вы можете стать святым, – сказал Винсент. В глазах заблестели хитрые огоньки.

– Боюсь, со святостью у меня будут проблемы, – проговорил Максим, посмотрев на Эмму. Винсент понял его взгляд по-своему. Спросил:

– Вы хотите узнать нашу историю? Историю нашей с Эммой любви. Да? – Максим кивнул.

– Нет, – сказала Эмма, покачав головой. – Нет, Винсент. Максим Михайлович не может понять, как я стала такой?

Она опустила вуаль на лицо, встала из-за стола, повернула голову к морю, замерла.

– Вам не кажется, что эта дама похожа на Истину, которую мы все пытаемся отыскать? – спросил Винсент.

– Мне кажется, что ее образ постоянно меняется, – сказал Максим.

– Нет, Максим Михайлович, Истина неизменна, – сказала Эмма, приподняв вуаль. – Меняетесь вы, а не она. Все зависит от того, какими глазами вы на нее смотрите. Зачем ищете с ней встречи.

– Зачем? – повторил Максим.

– Вам нравится на Святой Елене? – спросил Винсент.

– Да, – ответил Максим. – Я рад, что здесь живете вы с Эммой. Что она меня простила. Все эти годы меня мучило чувство вины. Мне снились глаза девочки, – посмотрел на Эмму. – Вы меня предупреждали о неприятностях. Вернее не вы, а ваши глаза… Спасибо.

– Максим Михайлович, я здесь ни при чем, – проговорила Эмма. – Вас Господь предостерегал. Он знал, что пробьет час, и вы свою душу из темницы выпустите. Освободите ее из заточения. Отпустите на волю, как райскую птичку. Только смотрите, не запирайте ее обратно. Не становитесь бездушным существом. Бездушья на земле слишком много. А когда души обретают силу, на небесах радость великая.

Словно подтверждая ее слова, на небе вспыхнули разом все звезды. Волшебным фонарем из-за тучи выплыла луна. Максим не удержался от комплимента:

– Красиво тут у вас. Так хорошо здесь, что уезжать не хочется. Но…

– Вы всегда сможете сюда вернуться, – сказала Эмма. – Да и уезжаете вы еще не завтра.

– Не завтра, – подтвердил он. Поднялся. – И это меня радует. Надеюсь, у нас еще будет время о многом с вами поговорить.

– Конечно. Наш дом всегда открыт для открытых людей, – сказал Винсент, пожав Максиму руку. Тот поклонился Эмме, пошел в свой маленький домик.

– Зачем тебе все это нужно, Макс? – строго спросил он себя, улегшись на кукольную кровать. – Поезжай в Париж. Там ждет тебя Патрисия, – хмыкнул. – Нет. Пат меня не ждет. Она не из тех женщин, которые ждут, когда к ним вернется сбежавший любовник. Она – пантера, ищущая добычу. Она всегда в поиске. Поэтому к Пат возвращаться не стоит. А к кому стоит? – Максим потер виски. – Да-с, господин Алексеев, вам возвращаться не к кому. Остается ждать неземную любовь, которая когда-нибудь сама распахнет двери и скажет: «Привет!» Она примет меня таким, каков я есть. Мне не придется доказывать ей, что я – святой. Она это сразу поймет, потому что она приедет ко мне с острова Святой Елены…

Утром Максим проснулся в прекрасном настроении. Он был уверен, что все привидевшееся ему во сне, произойдет наяву с той же легкостью. Но он забыл, что реальность не подчиняется законам сна. При свете дня все становится иным. Все происходит по-иному.

– Вы напрасно ждете Эмму, господин Алексеев, – усаживаясь рядом с Максимом на большой нагретый солнцем камень, сказал Винсент. – Раз в год Эмма оставляет меня одного. Сейчас именно такое время. Сколько оно продлится? До тех пор пока не встанут вертикально песочные часы.

Он положил на землю песочные часы, улыбнулся.

– Вы скажете, что сами часы ни за что не поднимутся. Что мы с вами должны придать им нужное положение. Но, уверяю вас, даже если мы их поставим вертикально, это ничего не изменит. Когда Эмма уходит, время останавливается. Почему она уходит? – спросите вы. Не знаю, – отвечу я. Я перестал искать ответ на этот вопрос. Я не знаю, где она пропадает все это время. Я просто терпеливо жду ее возвращения, – посмотрел на растерянное лицо Максима, вздохнул. – Вижу, вы огорчены, господин Алексеев. Воображение нарисовало вам фантастические картинки. Вы поверили, что все будет именно так, и теперь разочарование празднует победу.

Винсент взял в руки песочные часы, встряхнул. Струйка песка потекла из одной половины в другую.

– Есть очень хорошее слово: «долготерпение». Нам с вами, Максим Михайлович нужно ему научиться. Мы должны не просто терпеть, а долго терпеть, чтобы произошло то, что нам нужно, – улыбнулся, перевернул часы. Песок потек в другую чашу. – А если этого не произойдет, то за долгое время мы поймем, что это нам было не нужно. Все парадоксально просто. «Терпением вашим спасайте души ваши» – наставляет нас Священное писание. Значит, главное, что нам нужно, заботиться о спасении наших душ. А все остальное – суета-сует. «Все – суета» – утверждал Соломон. Я с ним согласен. Все – суета, – поднялся. Посмотрел на Максима сверху вниз. – Вы скажете, что в мои годы легко рассуждать, – Максим кивнул. – Заблуждаетесь, господин Алексеев. Возраст, странная штука: чем старше мы становимся, тем сложнее приспосабливаться к тому, что подбрасывает тебе жизнь. От многого приходится отказываться из-за боязни не успеть завершить начатое. Хочется мгновенных побед, но вместо них нам предлагают новую песню, которая звучит так: дол-го-тер-пе-ни-е, – он посмотрел на небо, пропел несколько раз: «Долготерпение», повернулся к Максиму.