Страница 27 из 77
– Ты долго не приходила, Лили, – произнес Альберт сухим тихим голосом. – Я скучал. А ты когда-нибудь любила меня?
Я угрюмо посмотрела на Вербицкого. Он издевается? Пытается вновь закосить под безумца? Нет, со мной такой трюк больше не пройдет.
– Ты прекрасно знаешь, что я не она! – сорвалась на крик. – Перестань выставлять меня идиоткой!
Альберт засмеялся.
– Ты не понимаешь, – бросил он, когда смех перестал сотрясать худое тело, а дыхание вновь сделалось ровным и спокойным. – Ты, правда, не понимаешь.
Вербицкий покачал головой и затих.
Мне показалось, что его грудь перестала вздыматься под одеялом. Альберт застыл, с немым укором вглядываясь в белизну потолка. Он умер?
Сотни раз встречаясь со смертью в больнице, я не могла свыкнуться с единственным фактом. Неожиданность. Обрыв на полуслове, полувздохе, полуминуте.
Не моргая, я продолжала вглядываться в застывшее тело старика. Цвета померкли, звуки покрылись молчанием, внимание сфокусировалось на одной единственной детали. Трупное пятно, что быстро расплывалось от линии губ к шее. Скорость с которой кожа приобретала синий оттенок, пугала. Вскоре вокруг шеи расцвели гниющие пятна, а из темноты ноздрей показались белые хвостики червей. Я зажала рот, чтобы не закричать.
Никогда еще не видела такого мгновенного разложения.
– Скажи ему, – прошептал голос.
Я вздрогнула, моргнула и оступилась. Боль в лодыжке отрезвила.
– Ты не понимаешь, – застонал Вербицкий.
Его грудная клетка под одеялом вздымалась и опускалась равномерно и спокойно. Я встряхнулась. Тихая дробь дождевых капель, чьи-то шаги по коридору, звуки голосов – вернули ощущение реальности.
Но липкий след от неизбежности все еще зудел между лопаток.
Скривившись, я схватила пакет с мусором и поспешила к выходу.
– Она любила лилии, – кинул Альберт мне в спину. – Черные лилии. Запомни!
Я вырвалась из палаты, взмокшая и подавленная. Привалилась мокрой спиной к двери. Единственное в чем я была уверена, как никогда – Вербицкому осталось жить не больше суток. Эта уверенность пугала.
– Даша, нашла время отдыхать! – одернула за рукав Нина Ивановна.
Пожилая санитарка нахмурилась, поправила зеленую шапочку на завязках, что сползла на взмокший лоб. Тетя Нина, как привыкла я ее называть, тяжело дышала, крепко сжимала деревянную ручку швабры, что подчас служила ей вместо опоры.
– Брагин все отделение на уши поставил. Беги скорей. А то нагоняя не оберешься.
– А что случилось? – сердце тревожно подскочило и сбилось с ритма.
Мимо кто-то промелькнул. Я обвела взглядом узкий коридор отделения – белые пятна. Спешат, подпрыгивают, кружат. Медперсонал хирургического и, правда, суетился как никогда. У нас ЧП?
– Да кто ж его, чертяку, знает. Взбесился, словно касторки ему в горло залил кто, – в сердцах сплюнула женщина.
Крутой нрав доктора Брагина уже не мог меня удивить. Когда работаешь с человеком столько суток плечом к плечу, привыкаешь пропускать его недостатки сквозь пальцы. Говорят, что врачи делятся на три категории: врач от Бога, врач – ну, с Богом и врач – не дай Бог. Так вот Брагина беспрекословно можно было отнести в первую категорию. И поэтому в безосновательность гнева хирурга, я никогда не поверю.
Всунув оторопевшей тете Нине пакет с мусором, я кинулась по коридору к ординаторской. Тапочки скользили. На поворотах из-под стоп раздавался противный писк. Такой бывает, когда резина сильно трется об гладкую эластичную поверхность.
Мысли роились в голове подобно жирным черным мухам. Неприятное предчувствие беды сковало грудь.
Я могла поклясться – что-то случилось. И это что-то мне явно не понравится.
Глава 12
Рвение
Я ворвалась в ординаторскую подобно торнадо Виктория, бушующем над штатом Мэн. Залетев в комнату под оглушительный стук ударившейся об стену двери, замерла на пороге не в силах преодолеть оставшееся расстояние. Силы, что переполняли до этого момента – иссякли. Я боялась сделать следующий шаг. Боялась услышать подтверждение ужасающему предчувствию беды, которое не отпускало с самого утра, а сейчас только усилилось.
На диванчике сидела она.
Сжалась в комок, подтянув колени к груди и, казалось, пыталась слиться воедино с обивкой дивана. Ее плечи подрагивали.
Противное ощущение, что случилось нечто ужасное, навалилось с утроенной силой. Не иначе кто-то умер. Наверняка это близкий, потеря которого могла так потрясти вечную оптимистку Риту.
Холодное дыхание смерти все еще отчетливо ощущалось мной где-то в районе затылка.
– Рит? Что-то случилось? – пробормотала я.
Подруга хлюпнула носом и с надрывом заголосила еще громче. Меня обдало удивлением, а потом испугом. Ладони вспотели. Я тенью просочилась к дивану и присела рядом, приобняв Ритины плечи.
– Кто-то умер? – наконец удалось выдавить мне.
Рита прекратила плакать, удивленно вскинула голову, повернувшись ко мне. Ее лицо покраснело, появилась заметная отечность под глазами и вокруг носа. Черные разводы от туши бороздами пролегли через щеки.
– Да-а, – горячо закивала Рита.
Я похолодела.
– Кто?
– Я-а-а, – протянула Рита и зашлась в рыданиях пуще прежнего.
– Что за бред ты несешь? – возмутилась я.
– Ты не понимаешь!
Сегодня все сговорились донимать меня этим утверждением?
– Куда уж мне, конечно! – зло процедила сквозь зубы.
Рита нервно сцепила пальцы.
– Он меня не любит! Это невыносимо. Ты не понимаешь!
Я раздраженно простонала и закатила глаза. Мамочки родные, с такой подругой я до старости не доживу! Умру от инфаркта в самом расцвете сил. Легкое раздражение начало покалывать виски, но от сердца, к моему радостному облегчению, отлегло. Кажется, я ошиблась. Просто Альберт, выбил меня из душевного равновесия, вот и навыдумывала себе невесть что.
– Кто тебя не любит?
– Феденька, – всхлипнула Рита, хватая меня за руки.
Видимо замешательство также отразилось и на моем лице, потому как Рита поспешила объясниться.
– Брагин, – скривилась она. – Федор Иванович.
Рита приложила руку к губам, словно сказала что-то непристойное. Ее покрасневшие глаза округлились.
– Да все отделение видит, как ты за ним… – я замялась, подбирая нужное слово, – ухаживаешь. Только вот почему ты мне не сказала? Мы же подруги.
– Мне стыдно, – Рита затеребила край халатика, – понимаешь, он такой… такой, – не нашлась она. – А я? Кто я? Обычная неудачница.
Ритин подбородок задрожал, нижняя губа искривилась. Я видела, что вот-вот и подруга опять пустится в рыдания.
– Не знаю, какая муха укусила тебя, но ее укус вызывает бредовые мысли. Таких «неудачниц», как ты, еще поискать надо. Красивая, добрая, хозяйственная. Перестань себя накручивать.
Рита улыбнулась.
– Он меня не хочет, – пожаловалась она, стыдливо опуская глаза в пол.
– Да с чего ты взяла? – воскликнула я, во все глаза уставившись на подругу.
В вопросах подобного рода я была завидным профаном и старалась избегать разговоров на пикантные темы. Но сейчас Рита нуждалась в поддержке и плече, на которое можно будет опереться. И я не могла ее этого лишить. Не смела.
Мы дружили с Ритой еще со времен медицинского колледжа. Когда я приехала в незнакомый город и чудом поступила на бесплатное отделение, Рита оказалась первым и единственным человеком, который не скупился на помощь и понимание. Если бы не она, даже не знаю как бы я, детдомовская саранча, выдержала четыре года открытого игнора со стороны одногруппников.
Первое время меня даже несколько напрягала ее забота. Я не привыкла к тому, что кто-то может думать о тебе в ущерб своих шкурных интересов. Но Рита думала. И мое сердце, скованное многолетним холодом отчуждения, оттаяло.
Разве могла я отказать Рите в ответном сочувствии?
– Ты не понимаешь, – спокойным голосом сказала подруга. – У нас почти все случилось. Здесь. Вот на этом самом диване, – она задумчиво пригладила короткий ворс обивки по правую сторону от себя. – Я чувствовала, что он хочет меня. Он был готов. А потом все оборвалось. Федор оттолкнул меня, словно я кукла, которую можно отложить до лучших времен, нажать кнопочку и выключить. Да еще и накричал, будто я виновата в том, что кто-то там в ДТП попал.