Страница 15 из 17
Классовая принадлежность определяла и правовое положение преступника. Кроме общих были созданы особые лагеря, где содержались лица, лишенные свободы до наступления определенных событий (например, окончания гражданской войны, ликвидации Петроградского фронта и т. д.). В ноябре 1921 г. в концентрационном лагере № 2 г. Нижнего Тагила содержались 7 человек, у которых в графе «окончание срока заключения» стояла запись «до ликвидации бандитизма»[109]. Такие неопределенные приговоры выносились, как правило, в отношении изобличенных в преступлениях представителей эксплуататорских классов, которых, по мнению большевистского правительства, в условиях гражданской войны нельзя было освобождать, ибо велика вероятность, что они вновь активно включатся в борьбу с Советской властью. Все это не только не способствовало укреплению правовой системы советского государства, но отбрасывало назад, в годы мрачного средневековья России, когда в ходу были широко распространены санкции приговоров типа: «кинуть в тюрьму впредь до государева Указа», «бить плетьми нещадно» и т. и.
В системе НКВД в рассматриваемый период появились также лагеря принудительных работ для военнопленных. Причем туда попадали как граждане РСФСР, так и иностранные подданные. Например, всех военнопленных Польской армии сосредоточили в специальных колониях, обязав трудиться на благо РСФСР[110]. Вина польских граждан не была определена советским судом, тем не менее они как иностранные интервенты отбывали срок наказания с принудительным привлечением к труду наравне с обыкновенными российскими уголовниками. Документ, подписанный Председателем СТО РСФСР В. Ульяновым (Лениным) в сентябре 1920 г., огласке в печати не подлежал.
Что касается российских военнопленных из числа бывших красноармейцев, то в отношении их порядок был еще более суровый. Согласно совместному приказу Революционного Военного Совета Республики, НКВД и Народного комиссариата продовольствия № 2370/462 от б ноября 1920 г. «все военнопленные из бывших красноармейцев… возвратившихся на территорию РСФСР путем освобождения их Красной Армией силой оружия из неприятельского плена, а также на основании договоров с другими государствами об обмене военнопленными… передавались в ведение военного ведомства и направлялись по указанию Полевого суда»[111].
Из приведенного извлечения видно, что уже в годы гражданской войны попадание в плен рассматривалось как уголовное преступление и военнопленные обязаны были отбывать наказания в лагерях принудительных работ. Этот же факт подтверждается и циркуляром № 18465 Главного управления принудительных работ НКВД РСФСР от 20 ноября 1920 г., где говорится: «…в связи с победами за последнее время на фронте в ведение Главного управления поступает значительное количество военнопленных гражданской войны, находящихся в настоящее время на Украине. Предполагается их непосредственно отправить на работы в производственные районы… Наркомтруд просит в срочном порядке указать места направления на работу военнопленных в количестве – 15 тыс. человек»[112].
8 апреля 1920 г. в Управление принудительных работ Пермского губисполкома из НКВД РСФСР поступил циркуляр № 9001, в котором говорилось о необходимости самой тщательной фильтрации военнопленных: «…Особые отделы разделяют их на две группы, к первой группе относятся те военнопленные и перебежчики, которые на основании следственного материала могут быть вновь отправлены в Красную Армию, они препровождаются в Окружные Военные Комиссариаты, те же военнопленные, которые не прошли фильтрацию, направляются в лагеря принудительных работ» [113].
Военнопленные-граждане иностранных государств по заданию Оперативного отдела ВЧК собирались в одном месте. Как предписывал документ Главного управления общественных работ и повинностей НКВД от 15 сентября 1921 г. № 36362, «для содержания лиц исключительно иностранного подданства предназначен Андроньевский лагерь, причем в настоящее время сделано распоряжение о том, чтобы по мере вместимости его, так как он рассчитан на 250 человек, в него переводить заключенных иностранцев из других лагерей»[114].
Проблемы существования лагерей для военнопленных и интернированных в годы гражданской войны в России не получили должного отражения на страницах печати. Тем не менее о них необходимо знать, ибо иначе картина пенитенциарной системы молодой Советской Республики не будет полной.
Отсутствие единой системы управления местами лишения свободы стало причиной ненужного параллелизма в работе различных ведомств, мешало созданию концепции уголовно-исправительной политики страны в целом.
После Октябрьской революции Народный комиссариат юстиции преемственно получил в свое управление все существовавшие на тот момент места заключения. В соответствии с постановлением ВЦИК от 17 мая 1919 г.[115] наряду с тюрьмами во всех губернских городах России начали создаваться лагеря принудительных работ, подведомственные, однако, НКВД. Постановление ВЦИК не только регламентировало порядок организации лагерей, но и впервые в истории пенитенциарной системы советской России определило правовое положение заключенных. На лагеря распространял свое действие и КЗоТ РСФСР 1918 г.
Наличие параллелизма в работе двух ведомств НКВД и НКЮ препятствовало созданию единой карательной политики государства. Как отмечалось в докладе начальника ЦИТО НКВД РСФСР т. Роднянского, «…результаты наблюдения за деятельностью учреждений, возглавляющих ныне, с одной стороны, тюрьмы, а с другой стороны, лагеря принудительных работ… показывают, что присоединение обоих этих учреждений в одном ведомстве… целесообразней сделать в НКВД не только по соображениям принципиального характера, но и по соображениям практическим»[116].
Всего на 25 ноября 1919 г. в стране был 21 лагерь (16 000 заключенных), к ноябрю 1920 г. число лагерей возросло до 84 (59 000 заключенных). К маю 1921 г. число концентрационных лагерей достигло 128, а количество заключенных – примерно 100 000 человек. В Екатеринбургской губернии было создано три концлагеря[117]. Из докладов НКВД и НКЮ РСФСР, представленных V съезду Советов, следует, что на 1 декабря 1922 г. в административной ссылке числилось 10 638 политических заключенных, а в целом число политзаключенных в России составляло 48 819 человек. Причем эти сведения касались главным образом центральных районов. Процесс разделения на «своих» и «чужих», начатый большевиками в 1917 г., как показывает статистика, продолжается. Известный историк С. П. Мельгунов пишет: «На 1 июля 1923 г. по спискам Главного управления мест заключения (ГУМ3) арестованных считалось 72 685 человек – из них две трети приходилось на политических…»[118].
Если функции управления пенитенциарными учреждениями страны в рассматриваемый период были поделены между НКЮ РСФСР и НКВД РСФСР, то организация новых лагерей принудительных работ была возложена в соответствии с секретным постановлением ВЦИК от 16 июня 1919 г. на губернские Чрезвычайные комиссии. В этом постановлении прямо указывалось, что «…организация лагерей принудительных работ возлагается на губернские Чрезвычайные комиссии, которым жилищный отдел местного исполкома предоставляет соответствующие помещения… во всех губернских городах в указанные особой инструкцией сроки должны быть открыты лагеря, рассчитанные не менее чем на 300 человек каждый. Ответственность за неисполнение положения возлагается на губернские Чрезвычайные комиссии»[119].
109
ГАСО. Ф. 8, on. 1, ед. хр. 348, л. 34–37.
110
ГАПО. Р-56. оп. 3, ед. хр. 3, л. 43.
111
ГАРФ. Ф. 4042, on. 1 с, ед. хр. 1, л. 73.
112
Там же. Л. 81.
113
ГАПО. Ф. Р-56, оп. 3, ед. хр. 3, л. 12–13.
114
ГАРФ. Ф. 4042, on. 1 с, ед. хр. 1, л. 41.
115
СУ РСФСР. 1919. № 20. Ст. 235.
116
ГАСО. Ф.8, on. 1, ед. хр.354, л. 117.
117
Степанов В. Красный террор // Радуга. 1991. № 2. С. 65.
118
Мельгунов С. П. Красный террор в России. М., 1990. С. 170.
119
Центральный архив ФСБ РФ: Рассекреченное постановление ВЦИК от 16 июня 1919 г.