Страница 16 из 17
Таким образом, уже в первые годы советской власти органы внесудебной расправы, такие, как ЧК, деятельно принимали участие в организации пенитенциарной системы, инициативно (а главное – бесконтрольно) вмешиваясь во все стороны деятельности государственного механизма, о чем свидетельствует следующая выдержка из циркуляра № 47 ВЧК за 1918 г.: «…B своей деятельности ВЧК совершенно самостоятельна, производя обыски, аресты, расстрелы, давая после (курсив мой. – А. С.) отчет Совнаркому и ВЦИК…» [120].
Робкие замечания о необходимости действия Чрезвычайных комиссий в определенных «юридических рамках» получили отпор сразу же и решительно. В статье «К вопросу о подчинении Чрезвычайных комиссий», опубликованной в № 3 Еженедельника ЧК за 1918 г., были такие слова: «…то же можно сказать и про „юридические рамки“, в которые некоторые обывательски настроенные большевики намерены ввести ЧК, ибо что может быть нелепее этих обывательских желаний, которые технический аппарат (курсив мой, – Л. С), выполняющий часть работы по проведению в жизнь диктатуры пролетариата путем угнетения его классовых врагов, хотят поставить в зависимость от мертвого кодекса законов (курсив мой. – Л. С)»[121].
Так, постепенно «технический аппарат» по проведению репрессивной политики большевиков в жизнь занял особое место в системе государственных органов России. Официальное законодательство было отодвинуто на второй план, а деятельность новообразованных органов регламентировалась сугубо ведомственными инструкциями, скрытыми от постороннего глаза грифами секретности. Столь же тщательно засекречивались и пенитенциарные учреждения, курируемые ВЧК – ГПУ.
В 1922 г. советское правительство передало в распоряжение ГПУ Соловецкие острова вместе с монастырем для размещения там заключенных из лагерей в Холмогорах и Пертоминске. Соловецкие лагеря особого назначения (СЛОН) действовали с 1923 по 1939 г., управляемые из Кремля. В постановлении СНК СССР от 10 марта 1925 г. (о переводе политзаключенных в политизоляторы на материке) Соловецкие лагеря названы соловецкими концентрационными лагерями ОГПУ. До 1939 г. Соловецкие лагеря были единственными советскими концлагерями, хотя к тому времени уже имелись отделения на материках (Печерское, Соликамское и др.). В 1930 г. все концлагеря ОГПУ были переименованы в исправительно-трудовые.
1 июля 1923 г. на Соловки привезли первых 150 заключенных, хотя в мемуарной литературе имеются и другие мнения. Например, Созерко Мальсагов в работе «„Адские острова“ – советская тюрьма на Дальнем Севере» пишет, что концлагеря в Холмогорах и Пертоминске были созданы советским правительством в конце 1919 г.[122] В этой же работе отмечается, что после подавления Кронштадтского восстания в апреле 1921 г. все матросы, взятые под стражу большевиками (около 2 тыс. человек), были привезены в эти лагеря и расстреляны там в течение 3 дней. И вообще, по мнению автора и непосредственного участника этих событий, большевики к 1922 г. на Соловках уничтожили до 90 % всех заключенных[123].
Однако заключенные не только привозились на Соловки, но и частично вывозились оттуда на материк, например, в 1932 г. многие соловецкие заключенные были задействованы в строительстве Беломоро-Балтийского канала. С середины 30-х гг. соловчан начали отправлять в Кемь.
Поначалу различались три категории заключенных: а) политические; б) контрреволюционеры (вместе с политическими они составляли около 80 % всех заключенных); в) уголовники-рецидивисты (в том числе проститутки). К политическим относились члены социал-революционной, социал-демократической, бундовской, анархистской и других партий социалистической ориентации; в 1924 г. их было около 500 человек. Представители этой категории пользовались достаточно свободным режимом; могли ходить без охраны, навещать друг друга, проводить собрания и диспуты. Причем политические не соприкасались с уголовниками и контрреволюционерами. К последним относились члены реакционных партий, бывшие царские сановники, белые офицеры, духовенство всех вероисповеданий, российские граждане, возвратившиеся из-за границы, иностранцы, просто богатые люди и т. и.
Поскольку Соловки были лагерями «особого назначения», то на их обитателей амнистия не распространялась; так что перед очередной амнистией на Соловки завозились многочисленные партии заключенных с материка, которых ОГПУ желала «уберечь» от амнистии.
До середины 20-х гг. у политических были привилегии: их не заставляли работать, жили они отдельно (некоторые даже имели семьи). Контрреволюционеры же помещались вместе с уголовниками-рецидивистами, что существенно усугубляло их страдания. Осуществляемые на острове работы первоначально касались хозяйственного обслуживания лагеря: торфо- и лесозаготовки, лесосплав, рыбные промыслы. Со временем Соловецкие лагеря стали обслуживать также ОГПУ, а к началу 30-х гг. были включены в Госплан.
Соловецкие лагеря прославились величайшим произволом местного начальства (которое состояло отчасти из провинившихся работников ОГПУ, тоже заключенных). «Нормальными» явлениями были избиения без повода (иногда до смерти), морение голодом и холодом, индивидуальное и групповое изнасилование женщин, выставление летом на «комарики», а зимой – на обливание водой. Приблизительная численность заключенных Соловецких лагерей по некоторым источникам составляла в 1923 г. 4 000 человек, в 1927 г. – 20 000, в начале 30-х гг. – около 650 000 человек (вместе с отделениями на материках)[124]. Примерно пятая часть всех заключенных приходилась на уголовников.
Из-за неподготовленности лагеря к зиме много людей погибало от холода. Иногда до 1/3 умирали в результате эпидемий. В 1929 г. от тифа погибло около 20 % лагерного населения.
Сведения, просачивающиеся в мировую прессу о небывалой системе пыток и издевательств, практикующейся в северных лагерях, вызывали обоснованное беспокойство в Европе.
«…Необходимо, чтобы европейское общественное мнение потребовало прекращения издевательств над человеком», – взывал корреспондент «Голоса России», сообщая о неописуемых ужасах, творившихся в 1921–1922 гг. в концентрационных лагерях в Холмогорах и Порталинском монастыре [125].
«…Ужасы, творящиеся в концентрационных лагерях Севера, не поддаются описанию. Для человека, не испытавшего и не видевшего их, они могут показаться выдумкой озлобленного человека…»[126].
«…Холмогорский концентрационный лагерь. Этого лагеря просто-напросто не было до мая 1921 г. И в верстах 10 от Холмогор партии прибывших расстреливались десятками и сотнями. Лицу, специально ездившему для нелегального обследования положения заключенных на севере, – пишет С. П. Мельгунов, – жители окружных деревень называли жуткую цифру 8 000 таким образом погибших»[127].
«Концентрационные лагеря, – говорили заключенные-эсеры в заявлении ВЦИК, – места дикой расправы, очаги небывалых эпидемий, массового вымирания. В Архангельском лагере в 1922 году из 5 000 заключенных в нем кронштадтцев оставалось всего 1 500 человек. Таким образом и без расстрелов из тысяч оставались сотни»[128].
Дикий произвол и полное беззаконие имели «прописку» не только в лагерях севера России. Из концентрационного лагеря Екатеринбурга, например, сбежали б человек. Приехавший в связи с этим заведующий отделом принудительных работ Уранов в назидание оставшимся выбрал из числа белых офицеров, содержащихся в лагере, и лично расстрелял 25 человек[129].
120
Еженедельник ЧК. 1918. № 2. С. 11–12.
121
Еженедельник ЧК. 1918. № 3. С. 4.
122
См.: Мальсагов С. «Адские острова» – советская тюрьма на Дальнем Севере. Алма-Ата, 1990. С. 28; Бессонов. Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков. Париж, 1928; Зайцев И. Соловки (коммунистическая каторга или место пыток и смерти): В 2 ч. Шанхай, 1931.
123
А. И. Солженицын считает, что в 1923 г. на Соловках было заключено не более 3 000 человек, к 1930 г. уже около 50 000 человек, да еще 30 000 в Коми. См.: Архипелаг ГУЛАГ. Т. 2. С. 51.
124
См.: Росси Жак. Справочник по ГУЛАГу: В 2 ч. М, 1991. 4.2. С. 371; Мельгунов С. П. Указ. соч. С. 171.
125
Мельгунов С. П. Указ. соч. С. 88.
126
Там же. С. 10.
127
Там же. С. 61.
128
Там же. С. 160.
129
Там же. С. 76.