Страница 17 из 21
Таким образом, внешняя управляющая сторона/стороны может использовать свой потенциал либо для разрешения этнополитического конфликта, либо для сохранения status-quo, либо, напротив, для поддержания его в напряженности в своих интересах. Так, уже в 1990-е годы стала очевидной связь между внутригосударственными этническими и иными конфликтами и противоборством держав различного геополитического статуса за сферы влияния. Этнополитические конфликты на Балканах и постсоветском Кавказе продемонстрировали эту связь во всей полноте. Так, «внешний фактор, проявлялся на Балканах в разных формах. Это были и дипломатическая активность, и блокады, эмбарго и санкции и посредничество, и военное вмешательство. Единственное, что оставалось неизменным, – это поддержка лишь одной стороны конфликта, причем ни разу с 1991 года Запад не выступил на стороне сербов».[78]
«Геополитический фактор стал широко использоваться конфликтующими сторонами как инструмент в достижении своих целей в конфликтах и расширении базы конфликтов. Если еще несколько десятилетий назад этнические меньшинства могли рассчитывать не более чем на поддержку своих соплеменников в соседних государствах, то в современном мире это, прежде всего, – обращение к тем международным силам, которые могли бы быть заинтересованы в установлении своего геополитического влияния в регионе конфликта. Особенно отчетливо это проявляется в конфликтах, в основе которых лежит требование сецессии: ведь сецессия, если таковая состоится, сразу же создает новых субъектов международного права и меняет международную ситуацию, по крайней мере, на региональном уровне».[79]
Более того, в прошедшее десятилетие стало ясно, что наиболее острые этнополитические конфликты возникли именно в регионах «геополитических разломов», в зонах так называемого «межцивилизационного взаимодействия» и стали звеном, в борьбе за утверждение «нового мирового порядка». Балканы, Кавказ в целом и российский Северный Кавказ, в частности, вовлечены в масштабную геополитическую трансформацию мира. Именно поэтому серьезно возросло внимание и политическая активность в названных регионах США и стран Европейского Союза, одновременно ускорился процесс вытеснения России с этого геополитического пространства, частности до минимума сократилось ее влияние на процессы урегулирования конфликтов на территории бывшей Югославии.
После распада СССР и краха биполярной системы резко возросла геополитическая значимость и черноморского региона, оказавшегося на пересечении сразу двух «геополитических проектов» – «Большой Европы» и «Большого Ближнего Востока». Поэтому в последние годы не только Балканы, но и Кавказ (и шире весь черноморский регион) превратились в регион острого соперничества между Россией, считающей Черноморье зоной своих жизненных интересов, и США со странами Евросоюза, стремящимися включить государства региона в сферу своего влияния. Соперничество в регионе усугубляется тем, что через многие страны, прилегающие к Черному морю, как планируется, будет осуществляться транзит энергоносителей в обход территории России, а это означает, что геополитический район приобретает особую важность и с точки зрения обеспечения энергетической безопасности Запада.
Идеальной моделью для иллюстрации теории «управляемого конфликта» является ситуация вокруг Нагорного Карабаха. Так, в нагорнокарабахский конфликт, помимо Армении, Азербайджана и собственно Карабаха, вовлечены – великие региональные державы – Турция, Россия (в меньшей степени Иран), сверхдержава – США и, в несколько меньшей степени, Евросоюз. При этом, как уже отмечено, каждый из внешних акторов стремится управлять конфликтом в своих национальных интересах. Так, например, Россия, во имя обеспечения влияния в Закавказье/Южном Кавказе, стремится сохранить роль посредника в этом конфликте между Арменией и Азербайджаном, поддерживая отношения и с теми, и с другими, что, зачастую, вызывает недовольство и в той, и в другой стране. Турция же совершенно определенно заняла позицию союзника Азербайджана в этом конфликте, не только в силу конфессиональной и культурной близости с ним, но и потому, что политическая элита Турции не желает признавать геноцид армян в Османской империи в годы Первой мировой войны, что является важнейшим предварительным условием армяно-турецкого примирения.
В свою очередь, поддержание нестабильности вокруг Нагорного Карабаха является частью стратегии США по сохранению политической изоляции Ирана. И поскольку в последнее время помимо Армении, поддерживать более тесные связи с Ираном стала и Турция, что снизило эффективность экономических санкций в отношении Ирана, постольку США выгодно поддерживать напряженность в отношениях между Арменией и Турцией, а также Арменией и союзником Турции – Азербайджаном. Это, в свою очередь, мешает России эффективно выполнять функции посредника – медиатора в армяно-азербайджанском конфликте. Соответственно поддержание напряженности вокруг Нагорного Карабаха мешает налаживанию конструктивного диалога между Арменией и Азербайджаном, а значит и Турцией, что, в свою очередь, не позволяет Ирану договориться соседями и преодолеть экономические санкции США и стран ЕС. Поэтому эксперты прогнозируют, что в среднесрочной перспективе армяно-азербайджанский конфликт будет оставаться «в фазе отсутствия вооруженного противоборства и вялотекущего переговорного процесса без перспективы урегулирования конфликта».[80]
В то же время, именно «внешние центры до определенной степени создают гарантии существования постсоветских непризнанных или полу признанных государств, – справедливо отмечает Е.Мелешкина. Во-первых, «в нарушении status quo объективно не заинтересовано международное сообщество, поскольку любое решение проблемы непризнанных государств несет в себе угрозу обострения международной напряженности и ставит под вопрос универсальность международных норм и правил».
Во-вторых, «консервация status quo на определенном этапе объективно выгодна и странам, в состав которых формально входят данные территории. Одна из причин этого – возможность создавать благодаря их наличию консолидирующий нацию образ врага. Помимо этого реинтеграция несет в себе опасность обострения внутренних проблем, связанных с усложнением межнациональных отношений, конкуренцией на политическом уровне и т. п.».[81]
Другой пример такого рода – современная Украина. Многие аналитики, не без оснований утверждают, что «второй майдан» стал следствием двух параллельных процессов: раскола украинской элиты, с одной стороны, и еще более глубокого разрыва между элитой и народом».[82]Другие добавляют к этому – региональный раскол страны на проевропейский Запад и пророссийский Восток и Юго-Восток, является следствием того, что территория Украины, по историческим рамкам совсем недавно, представляла собой периферию трех империй: Российской, Австро-Венгерской и Османской. «Единство Украины обеспечивалось в первую очередь тем, что кандидаты в президенты с Востока побеждали на выборах (Л.Кравчук, Л.Кучма, В.Янукович) своих оппонентов с Запада с помощью электората востока и юга страны под лозунгами уважения к России и русскому языку, но оказавшись в Киеве, они понимали, что правят двумя разными народами и двумя разными государствами, в силу чего вынуждены учесть интересы Западной Украины и Запада вообще, маневрируя между востоком и западом Украины и между Россией и Западом. Осторожно, но последовательно они занимались выталкиванием России, русских и русского языка из политического, культурного и образовательного пространства Украины, не позволяя русским, ориентированным на Россию политическим силам самоорганизовываться и создавая иллюзию для жителей востока и юга того, что их интересы представлены в Киеве президентом с востока. При этом постоянно обманывали как Москву, так и электорат на востоке и юге, грубо поправ собственные предвыборные обещания. Наиболее вопиющим в этом отношении было поведение Кучмы в случае с Крымом (в 1994 г.)».[83] Как констатирует украинский исследователь С.Щербак: «…Украинские национальные нарративы… несут в себе мощный заряд традиционализма, связывая национальные истоки, прежде всего, с аграрной культурой Центральной и Западной Украины. Вместе с тем в этих нарративах не присутствует индустриальный Юго-Восток страны, как если бы его никогда и не было, или присутствует, но в образе «Другого», который еще только должен стать, после определенных трансформаций, частью украинского «коллективного Я». Официальная национальная модель ориентирована, прежде всего, на западноукраинскую культуру, что порождает, в свою очередь, юго-восточный регионализм».[84]
78
Младенович М., Пономарева Е. Урегулирование этнополитических конфликтов: балканский опыт…, с. 130.
79
Авксентьев В.А. Тенденции развития этноконфликтной напряженности на юге России // Конфликтология. СПб., 2005, № 1, с. 101.
80
Кузнецов И., Сергеев В. Проблематика конфликтов «нового поколения»: оценки и прогнозы. Аналитические записки. Вып. 5 (34). М.: МГИМО (У), 2008, с.21.
81
Мелешкина Е.Ю. Формирование новых государств в Восточной Европе. М., 2012, с. 173–174.
82
См.: Костиков В. Поднимите им веки. Много ли киевского сала в московских щах? // Аргументы и факты. 2014. № 6, с. 6.
83
Мигранян А. Украинская головоломка // Известия 28 февраля 2014.
84
Щербак С. Национализм и проблема социальной интеграции в Украине // Кризис мультикультурализма и проблемы национальной политики / Под ред. М.Б.Погребинского и А.К. Толпыго. М., 2013, с.231.