Страница 16 из 21
Полиэтничность представляет собой самый значимый вид многообразия в современном мире. В крупных государствах мира сегодня проживает от 50 до 200 разных этнических общностей, в современной России их более ста. Это актуализирует ценность этнокультурного многообразия и опыт мирного сосуществования этнических групп. Однако рост значимости этничности одновременно, как правило, приводит к усилению этноцентризма, который чреват негативными последствиями для любого социума. Он усиливает, гипертрофирует и абсолютизирует различия между «своими» и «чужими», что почти неизбежно приводит к всплеску межэтнической розни. Поэтому преодоление или нейтрализация этого фактора является одним из важнейших условий сохранения национального единства. И далеко не все суверенные государства успешно справляются с решением данной проблемы.
В мире продолжается борьба за национальное самоопределение, так, на конец первого десятилетия нового века в 18 странах имели место масштабные вооруженные конфликты, связанные с борьбой этнополитических групп за собственную государственность.[66] Появляются и новые «самопровозглашенные» государства – несмотря на то, что международное сообщество в лице государств – членов ООН, как правило, противодействует этому процессу. «Официальные ценности и идеология национальных государств, доминирующих в мире, являются демократическими и уравнительными, но сегодняшний мир фактически более дифференцирован, чем в 1500 году, – отмечает британский историк Доминик Ливен. Никогда еще политическая идеология и реальность не были столь несовместимыми. Трудно представить себе, что это не оказывает влияния на международную политическую стабильность».[67]
В то же время, все чаще происходит интернационализация внутригосударственных региональных этнических и этнополитических конфликтов, «в силу проблематизации внутринациональной гегемонии» государств, то есть растет степень глобализации, как влияния самих конфликтов, так и внешнего вмешательства в них. Экспертами ныне все чаще отмечается «устойчивая тенденция подчеркивания роли и значимости «негосударственных» субъектов, как источника конфликтности в международных и, прежде всего, в транснациональных отношениях. Это можно назвать новым явлением. Объяснить его можно тем фактом, что в XX веке международное сообщество в целом и отдельные государства в частности придавали подобным конфликтам гораздо меньшее значение, полагая, что основой международного мира является стабильность межгосударственных отношений, а внутригражданский конфликтный потенциал может быть устранен в пределах государственных границ без вмешательства извне. Более того, суверенные государства решительно отстаивали свое право на невмешательство во внутренние дела, отвергая посредничество и помощь международных, в том числе региональных, организаций или стран посредников».[68]
Это обусловлено, в том числе и огромным дестабилизирующим потенциалом этнополитических конфликтов, в который теперь могут быть втянуты не только соседние государства, но и другие международные акторы. Т.Гарр вычленяет четыре основных способа их интернационализации:
• создание международных условий, которые способствуют мобилизации этнических групп;
• создание условий, которые стимулируют политические режимы в различных странах реализовать политику, приводящую к обострению отношений между различными этническими общинами;
• организационная помощь, а также предоставление убежища соперничающим сторонам;
• организация посредничества и переговоров в урегулировании споров.[69]
К этому, как представляется, необходимо добавить:
• применение к участникам конфликта экономических, торговых, финансовых или политических санкций;
• международную миротворческую деятельность, в том числе военную («гуманитарные интервенции»), которая в последние годы является приоритетным направлением внешней политики ряда ведущих государств мира.
Так, появление международного терроризма как фактора глобальной политики привело к переоценке одного из важнейших принципов международных отношений – принципа невмешательства во внутренние дела суверенных государств. Внутренние дела отдельного государства становятся объектом пристального интереса международного сообщества, или отдельных стран – лидеров современного мира не столько с точки зрения положения с правами человека в этом государстве, сколько с точки зрения наличия или отсутствия террористических угроз, исходящих от данного государства внешнему миру и/или странам Запада.
Миротворчество сегодня основывается на целой системе способов урегулирования конфликтов, оно выступает одновременно и как политический процесс по согласованию и взаимодействию интересов политических субъектов, и как дипломатическая деятельность, и как форма вмешательства в дела отдельных государств, и как разновидность военных действий, форм вооруженной борьбы. Поэтому не случайно то, что в течение первого десятилетия после окончания «холодной войны» в мире было предпринято столько же гуманитарных интервенций, сколько за тридцать лет, предшествовавших 1991 году.[70]
Однако, операции «по поддержанию мира», как и другие формы международного вмешательства, крайне редко приводят к разрешению этнополитических конфликтов, поскольку, во многих случаях эти действия «не базируется изначально и исключительно на справедливой и трезвой оценке легитимности позиций, интересов и поведения сторон и нужд затронутого (гражданского) населения, а на факторах соперничества крупных держав, стратегических альянсов, влияния лоббистских групп и внимания со стороны глобальных СМИ. Очевидные примеры – это то, как ООН, ЕС и ключевые державы реагировали на сецессионные движения в Косово, Чечне, Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии и Нагорном Карабахе».[71] Политика «двойных стандартов» и «демонстративный правовой нигилизм членов «ядерного клуба» нередко заставляет мировую общественность воспринимать миротворческие миссии в качестве инструмента защиты экономических и политических интересов влиятельных держав или транснациональных корпораций, а не людей – жертв насилия и катастроф».[72] Действительно, на практике невозможно точно определить цели вмешательства «третьих сторон» в тот или иной конфликт, т. е. невозможно однозначно утверждать, что «третья сторона», вмешиваясь в конфликт, преследует исключительно свои национальные интересы или, напротив, абсолютно беспристрастно стремится его разрешить, во имя достижения мира. Более того, нередко исследователями утверждается, что в современном глобальном мире, «даже в тех случаях, когда непосредственная заинтересованность великих держав в разрешении того или иного конфликта крайне мала, для того, чтобы вступить в действие им требуется «изобрести» собственные национальные интересы в зоне конфликта и убедить общественность в важности их вмешательства».[73]
Так, приверженцы «теории управляемого конфликта (управляемой напряженности)» считают, что динамика этнополитического конфликта, а также перспективы его урегулирования могут зависеть не только от его непосредственных участников. В него могут быть вовлечены государства и другие акторы, способные управлять таким конфликтом извне в своих геополитических интересах. По мнению ряда исследователей: «Всплеск конфликтов, вызванный крушением блоковой системы, связан, прежде всего с борьбой за власть, влияние и ресурсы. Причем эта борьба оказалась далеко не внутренним делом этнических групп, а имела – особенно в случае с Советским Союзом и Югославией – могущественных внешних интересантов. Именно поэтому конфликты, связанные с переформатированием политической карты мира по этническим границам, следует рассматривать как этнополитические. В этих конфликтах этническая составляющая умело эксплуатируется конкретными группами как внутри страны, так и за ее пределами для реализации прагматических интересов: власть, ресурсы, финансовые потоки и т. д.».[74] Сегодня «государства борются друг с другом зачастую не открыто и прямо, но с помощью неофициальной поддержки «освободительных движений» и др., – отмечает Г.Шлее.[75] Так, следует иметь ввиду, что границы между «своими» и «чужими» могут устанавливаться не только изнутри «сообщества-Мы», но и извне. Как отмечают Р.Брубейкер и Ф.Купер есть «один ключевой тип внешней идентификации, который не имеет соответствия в области самоидентификации: (это) формализованные, кодифицированные объективированные системы категоризации, созданные мощными институтами власти».[76] Так, в случае конструирования границ между «своими» и «чужими» извне могут приниматься «те политические решения, в результате которых возникают обозначенные на карте границы». Это, прежде всего, демаркация и титуализация («официальное закрепление названия того территориального пространства, которое находится в пределах демаркированных границ»).[77] Внешние политические акторы могут тиражировать название демаркированного пространства и подтверждать их политический статус, посредством наименования их официальных структур, закрепляя, таким образом, название и новый статус на международном уровне и в массовом сознании.
66
Mode of access: http://www.systemicpeace.org/Global%20Report%202009.pdf, p. 5.
67
Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. М., 2007, с. 145.
68
Кузнецов И., Сергеев В. Проблематика конфликтов «нового поколения»: оценки и прогнозы. Аналитические записки. Вып. 5 (34). М.: МГИМО (У), 2008, с. 4.
69
Gurr Т. Why Do Minorities Rebel? // Federalism against Ethnicity? / Ed. By G.Bachler. – Zurich, 1997, p. 165.
70
См.: Николс Т. Гуманитарная интервенция, суверенитет и политика // Неприкосновенный запас. 2010. № 5 (73), с. 172.
71
11Тишков В.А. Конфликт в сложных обществах. Введение к русскому изданию // Этнополитический конфликт: пути трансформации: настольная книга Бегрховского центра. М., 2007, с.18.
72
Боливар А. Современное миротворчество: дифирамбы неуместны // Неприкосновенный запас. 2010. № 5 (73), с. 191. Неприкосновенный запас. 2010. № 5 (73), с.
73
Косово: Международные аспекты кризиса: сборник / Московский Центр Карнеги; Ред. Д.Тренин; Е.Степанова. – М., 1999. с. 292.
74
Младенович М, Пономарева Е. Урегулирование этнополитических конфликтов: балканский опыт // Международная жизнь. 2012.май. № 5, с. 118–119.
75
Шлее Г. Управление конфликтами: теория и практика. М., 2004, с.25.
76
Брубейкер Р. Этничность без групп. М., 2013, с.91, 93.
77
Ноженко V/., Белокурова Е. Северо-Запад России: регион или регионы? СПб: НОРМА, 2010, с.70.