Необыкновенный охотник (Брем)

…Альфред поблагодарил консула и вышел на улицу. И тотчас же молодая львица, лежащая в тени дома, радостно бросилась к нему, пытаясь лизнуть Альфреда в лицо. Она радовалась так, будто не видела хозяина целую вечность, хотя пробыл он у консула не больше получаса.

— Успокойся, Бахида, — тихо сказал Альфред, и львица, сразу почувствовав настроение хозяина, стихла. Низко опустив голову, она пошла рядом, внимательно поглядывая вокруг умными зелеными глазами. Альфред погладил ее, и львица благодарно подняла голову, заглянув в глаза хозяину. Вот уже несколько месяцев живет у него Бахида, и Альфред часто думает, насколько труднее, тоскливее было бы ему здесь без этого доброго, умного, ласкового зверя.

Ему подарили ее совсем крошечной, а сейчас это могучий красивый зверь. Но львица осталась такой же ласковой и совершенно ручной. Днем ходит за хозяином, как собака, а на ночь пристраивается на его постели в ногах. И хоть часто Альфреду бывает очень неудобно спать, ему и в голову не приходит прогнать Бахиду.

— Ты настоящий друг, Бахида, — снова тихо сказал Альфред и опять погладил львицу. Она приподняла уши, прислушиваясь к голосу хозяина, посмотрела на него снизу вверх, и Альфреду показалось, что она качнула головой в знак согласия.

Да, Альфред знал, насколько этот зверь был преданнее, благороднее, честнее тех европейцев, которые окружали его тут, в Хартуме. Эти люди с радостью уморили бы его голодом и с удовольствием поделили бы его имущество. Лишь благородный доктор Пеннэ да австрийский консул были его друзьями. А остальные… Впрочем, остальные так же легко и с таким же удовольствием перегрызли бы глотки друг другу. Ведь каждый стоит один другого. Итальянец Ролле избил своего слугу-невольника так, что тот умер от побоев; аптекарь Лумелло — всем известно — по поручению какого-то врача отравил нескольких больных, добавив в лекарство яд. Никола Уливи — пожалуй, главный негодяй: убийца, мошенник, самый крупный в Судане торговец невольниками. Жестокость его не имеет предела — даже собственная дочь Уливи вынуждена была у губернатора просить защиты от издевательств отца…

Задумавшись, Альфред дошел почти до самого дома, когда его догнал запыхавшийся слуга консула и сказал, что консул просит господина Брема вернуться.

Консул встретил Альфреда в дверях.

— Только что я получил сообщение, которое должно заинтересовать вас, господин Брем, — сказал он, беря Альфреда под руку и провожая в комнату.

Затем консул подошел к столу, взял распечатанный конверт и протянул Брему. Это было письмо от одного из друзей консула, в котором тот писал, между прочим, что барон Мюллер разорился.

Несколько минут Альфред сидел неподвижно, и обрывки воспоминаний вихрем проносились в голове. Он вспомнил безудержные кутежи барона, которые тот устраивал, вспомнил азартную игру в карты, когда за один вечер Мюллер проигрывал огромные суммы. Может быть, и теперь произошло что-то подобное? Вполне вероятно. Но как же мог барон не подумать о судьбах людей, которых он послал в Африку и которые теперь остались тут безо всяких средств?

Из задумчивости Альфреда вывел голос консула:

— Вам надо немедленно найти средства и отправиться в Европу.

Брем быстро встал. Он вдруг почувствовал, что в нем что-то мгновенно изменилось — будто слетело оцепенение, в котором он жил последние месяцы.

Брем шел очень быстро, и Бахида, бежавшая легкой рысцой, едва поспевала за ним.

Они вошли во двор дома, где жили, и Альфред хотел немедленно пройти в комнату, но дорогу ему преградил разгуливавший по двору марабу. И тотчас же подскочили к нему два страусенка, громко хлопая крыльями, подбежали ибисы. Маленькая газель вытянула голову и терлась носом о плечо Брема. А еще через секунду с громким криком спрыгнул откуда-то сверху молодой павиан и принялся разгонять обступивших Брема животных. В другое время они, конечно, разбежались бы — драчливого павиана Перро побаивались все. Но сейчас животные будто чувствовали настроение хозяина и почти не обращали внимания на толчки, шлепки и щипки обезьяны.

За невысоким забором, разделявшим двор на две половины, мелькнула рыжая борода аптекаря Лумелло. Брем резко повернулся в сторону забора, но аптекаря уже не было. Возможно, он спрятался, возможно, помчался к какому-нибудь приятелю, чтоб рассказать об очередном «сговоре» Брема с животными и еще раз подтвердить: да, этот молодой немец — настоящий колдун!

Брем знал, что многие в Хартуме считают его колдуном, за ним даже укрепилась эта кличка. Причиной тому было умение «ладить» с животными, способность приручать их. Брем любил животных, животные любили своего хозяина, и вот эта, казалось бы, самая простая истина вызывала недоумение у многих европейцев, живших тут. Как — любить птиц и обезьян? Отдавать им все свободное время, тратить на них свои и без того скудные средства? Этого они не могли понять!

Да и где им понять, этим людям, ненавидящим все на свете, кроме самих себя, что можно любить животных, испытывать радость от общения с ними и вызывать у них ответную любовь?!

Брем усмехнулся, представив себе, как аптекарь, тряся рыжей бородой, рассказывает сейчас кому-нибудь об очередном «колдовстве» своего постояльца. Ну что ж, пусть рассказывает — это единственное, что ему сейчас остается.

А ведь если бы Альфред не принял мер предосторожности, вряд ли дело ограничилось лишь распусканием слухов и подглядыванием. Так случилось, что Брем вынужден был поселиться у аптекаря, сняв за баснословную для тех мест цену «павильон», — небольшое строение, «нечто вроде собачьей конуры», как шутил Альфред. Но другого выхода не было — у доктора Пеннэ, где Альфред сначала поселился, было слишком мало места, к тому же начинался период дождей и животным срочно требовалось какое-то помещение. Павильон же, который сдавал Лумелло, вполне подходил и животным и их хозяину, не очень-то заботившемуся о своих удобствах. Немаловажным обстоятельством было и то, что вокруг этого павильона имелся сад и довольно большой двор.

Доктор Пеннэ отговаривал Брема, да и Брем сам понимал, что с Лумелло связываться опасно, но ничего более или менее подходящего в Хартуме найти было нельзя.

Сдавая помещение, Лумелло был любезен до крайности, но, получив деньги за четыре месяца вперед, сразу же изменился. Видимо, аптекарь рассудил так: если своим враждебным отношением к постояльцу вынудить его покинуть снятое помещение, то можно будет это же помещение (не возвращая денег Брему) сдать еще раз кому-нибудь. Альфред знал, что аптекарь ради денег не остановится ни перед чем: если не удастся выжить Брема придирками и скандалами, клеветой и мелкими пакостями, он пойдет дальше. И кто знает, не постигнет ли Альфреда судьба тех больных, которых Лумелло отправил на тот свет, — в Хартуме за деньги можно было легко найти наемных убийц. Лумелло был одним из них.

Брем пытался поговорить с домохозяином, но тщетно: слова не действовали на Лумелло, и его враждебные действия принимали все более откровенный и резкий характер.

И тогда Альфред решил использовать последнее средство и, пожалуй, единственное, которое может подействовать на аптекаря.

Однажды, когда аптекарь вдруг неожиданно запер сад, в котором, по условиям договора о найме квартиры, должны были находиться животные Брема, Альфред в сопровождении слуги вошел в комнату Лумелло. Лицемерный аптекарь быстро вскочил с дивана, на котором полулежал, и встретил гостей самым любезным образом.

— Добро пожаловать, — расплылся он в улыбке, — садитесь сюда, пожалуйста, тут вам будет удобнее.

Брем сделал несколько шагов, но не сел, а остался стоять посреди комнаты.

— Спасибо, господин Лумелло, но я пришел не сидеть, а поговорить с вами кое о чем. Знаете, господин Лумелло, я ожидаю, что вы меня отравите.

Аптекарь подскочил как ужаленный, но Альфред повелительным жестом заставил его сесть на место и продолжал: