Бархатные тени

Я сделала предостерегающий жест в сторону двери и спокойно ответила:

– У Викторины началась мигрень. Она подумала, что прогулка на свежем воздухе поможет.

Выражение его лица слегка изменилось. Он успел заметить и понять мое предупреждение, ибо сказал:

– Хорошо, что вы нашли ее. Мы должны дать ей отдохнуть.

Он открыл дверь в холл, пропустил меня вперед, а затем плотно захлопнул ее за нами. Он ничего не говорил, пока мы не достигли моей комнаты. Потом, не оставляя мне пути к отступлению, Ален открыл дверь и сделал мне знак войти.

Я опасалась, что Фентон дожидается меня. Но комната была пуста и освещалась только одной притушенной лампой.

– А теперь выкладывайте правду. Что случилось?

Я принялась описывать молодого человека, с которым видела Викторину на балконе, и лицо Алена окаменело.

– Значит, я ошибся, – прервал он меня, словно бы размышляя вслух. – Значит, он все-таки осмелился прийти сюда! И если возможно… Но, скажите, как вы-то попали в сад"

Я изложила свою историю как можно короче, но не опустила встречи с Генри Биллом. Ален кивнул.

– Да, я тоже его встретил. Я увидел вас с террасы и последовал за вами. Хорошо, что я это сделал.

О чем же он тогда подумал? Будто я столь ненадежный страж, что могу направиться на тайное рандеву после всех моих рассуждений о долге? Но ни презрение Алена, ни возможные подозрения не брались сейчас в расчет. Имела значение только Викторина.

– Вы смогли бы узнать этого молодого человека?

– Да. Без всякого сомнения.

– Отлично. Я хочу, чтобы вы пошли со мной. Если вы увидите его, покажите мне. Мне его описывали, но лично с ним я никогда не встречался. А всем прочим скажем, что Викторина плохо себя чувствует и ей нужен отдых.

Когда мы вернулись в холл, то сразу столкнулись с миссис Дивз.

– Ален! Где вы были! Судья Стивене с супругой уже собрались уезжать.

Полностью игнорируя меня, она по-хозяйски подхватила его под руку и потянула за собой. Я могла понять его затруднение. Но теперь мне приходилось охотиться за таинственным собеседником Викторины в одиночку.

Это было нелегко. Все гости непрестанно ходили туда-сюда не ограничиваясь при этом одним залом. Как можно в таких условиях найти кого-то? Я все же попыталась, но быстро обнаружила, что приходится то и дело останавливаться и обмениваться любезностями с гостями. Ален сделал фатальную ошибку выставив меня в начале бала принимать представления и тем придав мне, отчасти, статус хозяйки.

Достигнув застекленной веранды, я увидела кружок дам, образующих свиту пожилой величавой особы, в которой я опознала грозную миссис Уильям Гвин, почти два десятилетия возглавляющую местное общество. Черный бархат и жемчуга весьма приличествовали ее роли, и, судя по почтению окружающих, она еще пребывала в зените своей власти.

С краю этого маленького кружка, который я попыталась было обойти, я увидела даму, не столь занятую обхаживанием своей предводительницы, как прочие. Миссис Билл, разодетая в лиловую парчу и усыпанная бриллиантами, оглядывалась, словно искала кого-то. Затем ее глаза встретились с моими.

Она грациозно отделилась от общества и отрезала мне путь к бегству в оранжерею.

– Мисс Пенфолд! – Она столь громко произнесла мое имя, что я была вынуждена оказать ей внимание. – Я еще не имела случая поговорить с мисс Соваж…

Я была удивлена, поскольку совсем недавно она всячески давала понять, что вовсе не желает продолжать знакомство. Но сейчас она держалась столь уверенно, что я не могла вывернуться, не прибегая к открытой грубости.

– Викторина плохо себя чувствует, миссис Билл. Она только что удалилась к себе. Мигрень, знаете ли…

На мгновение мне показалось, что она готова оспорить мое утверждение. Затем какая-то новая мысль, похоже, сдержала этот порыв, и она произнесла совершенно иным тоном:

– Какая жалость. Она такая красавица. Сегодня вечером я слышала множество комплиментов в ее адрес. Надеюсь, ее недуг не очень серьезен?

– Вовсе нет, – отвечала я со всей уверенностью, на какую только была способна. – Она подвержена таким приступам, когда устанет или переволнуется. Сегодня ей хватило и того и другого.

– Да, важный вечер для каждой девушки – ее официальное вступление в свет, – отсутствующим тоном произнесла миссис Билл. Вы ведь уже давно знакомы с мисс Соваж, не правда ли, мисс Пенфолд?

Я почувствовала, что она спрашивает неспроста, и забеспокоилась. Но чистая правда в таком случае – неплохая защита.

– Только с ее приезда в Нью-Йорк. – Я вовсе не лгала.

– Так вы не знали ее во Франции… когда она была младше?

– Нет, миссис Билл.

– Странно, что она не приехала к своему брату раньше. Моя сдержанность, похоже, вынуждала ее открываться все больше и больше. В ее голосе звучала требовательная нота. Конечно, история прошлого Викторины уже должна была стать общим достоянием. Слухи и сплетни на этот счет тоже сыграли роль. И то, что Ален Соваж уезжал на призыв дотоле никому не известной сестры, просто обязаны были знать все «старые семейства».

– Я ничего об этом не знаю, миссис Билл, – твердо ответила я.

Хотя тщательные ухищрения помогали ей сохранить видимость юности, однако сегодня она казалась несколько увядшей, возможно, из-за яркого света. Взгляд ее стал тяжелым.

– Конечно, вы обязаны так говорить! – вспыхнула она. – Должно быть, ей стоило большого труда восстановить треснувшую лакировку светских манер. – Объяснюсь откровенно: я, как мать, хочу узнать побольше о молодой леди, к которой мой сын пытает довольно сильный интерес.

Ее объяснение было столь очевидно фальшивым, что она, должно быть, осознала это, еще не кончив говорить. Я не верила, что она испытывает к Генри какие-либо материнские чувства. Она даже не пыталась объяснять дальше, только уставилась на меня каким-то диким взглядом. Я удивилась, потому что прочла в ее взгляде отчаяние, превосходившее все мои представления. Словно… словно она обнаружила в Викторине некую опасность.

Она отвернулась, вертя в руках отделанный кружевами веер. Хотя она и недурно владела лицом, стиснутые руки ее выдавали. Я услышала треск пластин слоновой кости. Она как-то странно взглянула на сломанный веер, слабо вскрикнула и бросилась прочь.

Я вышла на веранду. Там тоже были люди, хотя толпа и начинала редеть, поскольку подавали ранний завтрак. Некоторые гости вызывали свои экипажи. Но нигде я не увидела того молодого человека.

Позже в главном зале я встретилась с Аленом, провожавшим гостей. Он вопросительно взглянул на меня и я молча ответила, покачав головой. Миссис Дивз наконец добилась места рядом с ним и была по-королевски самоуверенна. Я выскользнула прочь, не пытаясь заговорить с ним.

Солнце уже вставало, когда я обрела покой у себя в комнате. Я успела нанести визит Викторине, и нашла ее спящей, с Амели на страже. В гостиной дожидалась другая служанка, присланная Аленом на всякий случай, а точнее, как я предположила, для уверенности, что никто не нарушит покой Викторины.

Фентон, помогавшая мне снять платье, выказала редкую предупредительность и не болтала. С тех пор, как я последовала в сад за Викториной, миновала тягостная, длинная, хлопотливая ночь, и я была рада, что она, наконец, кончилась. Я проспала почти весь день, но сон не освежил меня и, поздно проснувшись, я сохранила воспоминание о беспокойных снах, и голова у меня болела. Но позже, выпив чаю, я немного пришла в себя.

Придя к Викторине, я нашла там миссис Дивз, сидевшую в кресле у самой постели. Девушка полулежала на подушках и, хотя она выглядела еще слабой, лихорадочный румянец сошел с ее щек. Она улыбнулась мне.

– Наконец-то, Тамарис! – Она достала маленькие часики из кружевного кармашка на внутренней стороне полога, сверилась с ними, и нахмурилась с шутливой укоризной. – Вы все спали и спали. Амели дважды ходила к вам, но Фентон прогоняла ее прочь. Вы что, принимали какие-то порошки?