Страница 2 из 13
– Что это – станица?
– Нет, станица четыре версты от станции, а это так – трактиры, постоялые дворы, хаты!..
– Людей, живущих «при хлебе»?
– Да, именно этаких людей….
Наш путь был в городу Георгиевску, расположенному от станции в пяти верстах; дорога ровная, широкая, как вообще степные дороги. В самом деле степь на все положила свой широкий, вольный отпечаток: широка дорога и широки улицы в селениях, просторны дворы и не тесно в помещениях, – на всем отражается характер степной шири и простора, нет смысла жаться, суживаться, когда сливается с горизонтом далекая, многоземельная степь!
Георгиевск, Терской области, – город сравнительно небольшой, но довольно аккуратный, словно построенный по предварительному плану. Прямые, широкие улицы, обсаженные около тротуаров белыми акациями; небольшие, все одноэтажные домики в садочках, большею частью покрашенные светло-голубой краской, производят радостное, веселое впечатление, особенно в солнечный день. На огромной по пространству базарной площади – красивое, в готическом стиле, здание городской думы и полиции. Улицы немощеные, и грязь после дождей невылазная. Город живет зерном, и почти каждый обыватель Георгиевска прикосновенен к урожаю.
Впрочем, специальная промышленность производства всякого рода повозок и экипажей процветает в городе, где на каждой улице раздается стук молотка о железо и высится в воротах вывеска с указанием фирмы заведения, или же, что проще, выставлен готовый экипаж прямо на улице, близ самых ворот мастерской. Есть в городе хорошие магазины. Вообще, Георгиевск производит впечатление центра жителей с достатком. Покосившихся, жалких хат, непременную принадлежность наших великорусских уездных городов, мы не видели в степном городе.
Выехали на дорогу. Вдали виднеется казачья станица Подгорная.
– Через версты три будет мост через Куму, – рассказывал сектант: – этот мост дает огромные доходы казакам Подгорной… Можно сказать – золотой мост!
– Берут за проезд через него? – спросил я.
– Да. По три копейки с подводы… Немного, а вы подумайте, сколько в сутки протянется подвод, – ведь сотни, а то и тысячи… все на Незлобную да в Георгиевск… Посмотрите!..
Действительно, впереди, сзади нас с грузом и порожния тащились повозки, и все – через казачий мост!
Скоро и мы подъехали к интересному мосту.
Небольшая река Кума, сажен пять ширины, и через нее висит «живой», деревянный, на легких подпорках мост.
– Однако!.. – заметил я.
– Посмотрите, – продолжал мой спутник, – берега перекопаны канавами, чтобы вброд не проехать…
– Да ведь это разбойничья засада какая-то! – возмутился я. – по какому праву люди обложены такой данью на большой дороге? Кроме того, мост безусловно опасный, по-видимому гнилой, – он так трясся при нашем проезде! И квитанции не видают, никакого контроля!!
– Лет двадцать-пять я знаю его, – все такой же. А сколько денег перебрали! – можно бы из золота чистого построить мост! Что говорить, казаки! – с ними ничего не поделаешь!!. Смотрите, трешники не успевают собирать!.. на одни сутки стоимость такого моста оправдается!..
Среди трудового земледельческого люда северного Кавказа о казаках сложилось нелестное мнение, как о лодырях, вся мысль которых направлена, как бы прожить и прожить «добре», не утруждая своих рук работой.
И действительно, живут, хотя не робят! Земли сдают в аренду, а если эксплуатируют сами, то нанимают работников… Они – маленькие помещики, пережиток старинного времени, предания Запорожской Сечи, но только предания! Старая слава их, как рыцарей, сошла на полицейские обязанности, которые несомненно служат для них подспорьем… Прежде всего, казак к труду, к трудовому человеку относится с презрением, как и ко всякого рода новшествам в хозяйстве. Когда немцы, сектанты и даже православные поселяне обзавелись сенокосилками, веялками, молотилками, жатвенными машинами, казак, твердый в рутине, продолжает эксплуатировать степь непосредственно руками.
Ясное дело, что такой мост для казаков – находка. Недалеко от реки – несколько десятин жалкого кустарника, тоже принадлежащего казацкой станице. Попробуйте остановиться и дать лошадям отдохнуть, пустите их в кусты, где нет и травинки – пожалуйте тогда денежки! Кустарник казацкий даром топтать лошадям заказано!
Мы ехали вперед, поминутно сворачивая. Навстречу тянулись по широкой дороге повозки на волах, на верблюдах и запряженные лошадьми. Везли зерно, муку, шерсть и рыбу с берегов Каспийского моря; все это – казацкие данники! И нет им конца среди необозримой степи! На каждой повозке поперек лежат деревянные ясли.
– Для чего? – спрашиваю.
– Для корма в дороге… Мешают мякину с мукой и поливают водой, – корм добрый: тогда скотина может долго терпеть жажду, что в безводной степи очень важно!
– Приспособляются крестьяне?
– Ко всему приспособляются, без этого нельзя!.. Кому же и приспособляться, как не рабочему народу?! Вот, например, машины немецкия… разве по первоначалу они так были устроены?! Совсем нет. Помню первые косилки, которые привезли в нам в степь… Что такое? Косят ладно, добре косят, да только плотную, высокую траву, а мелочь оставалась; а мелочь эта – самая кормовая для скотины. Ну, мужики и задумались, и немцам заказали, как надо приспособить машину, чтобы на чистоту скашивать… Немцы, конечно, народ хитрый, поняли указания мужицкия, да так и сделали, – теперь косилки пошли в ход и поклепа на них никакого, работают словно косцы средственные…
– Где покупаете машины?
– В Ростове больше, заграничных фирм!.. Русского производства ведь нет… Сначала были машины немецкие, а теперь пошли американские… Чисто работают, и хлеб чистый…
Теперь мы ехали по плодородной ставропольской губернии. Вскоре, верст через пять после «знаменитого» предательского моста, кончилась Терская область и, следовательно, владычество казаков. Пошли порядки другие – крестьянские, купецкие, вернее – маклацкие.
Далекая от центров, живущая на воле, сама по себе, странно складывалась в своих отношениях, торговых и экономических, эта богатая, но странная губерния.
Заселение губернии совершалось неправильно; правительство не знало, какую жемчужину имеет оно в своем владении; местная администрация, может быть, и имела некоторое о том понятие, но политично умалчивало; кроме того, ее и не спрашивали. Беглые из России, сектанты – вот первые элементы, заселившие черноземные степи. Энергичный, смелый кулак явился первым пионером и хозяином вольных степей. Последнему, разумеется, покровительствовала местная администрация, а на беглых и сектантов смотрела сквозь пальцы, ибо они, составляя рабочую силу, нужны были капиталисту, производившему на целине широкия распашки, разводившему овец и крупную скотину.
Мы знаем из описаний покойного Данилевского, какой безумный произвол царствовал в далекой, почти неизвестной губернии, которая при всем том еще подвергалась нашествию горцев из-за Терека и в которой кочевали тогда не такие, как теперь, смирные трухменские и караногайские орды. Вблизи губернии не проходила железная дорога и пути из степей были дальние, на Ростов да к Каспию. Одним словом, вольная степь жила своеобразною вольною жизнью; энергичные люди, надеясь на свои собственные силы, культивировали – девственную природу степного края.
Еще и в настоящее время сохранились обычаи и отношения странные, до сих пор характеризующие власть и силу кулака.
Например, при покупке скупщиком у крестьян хлеба, последний принимается пудами, которые по весу должны быть не 40, а 41 фунт. Ведется это исстари, и такой вес практикуется не на одном только зерне, а и при покупке другого сырого товара.
– Почему же так? – спрашиваю а. – Ведь это, наконец, несправедливо! Подумайте, при покупке десятков, сотен тысяч пудов, сколько купец получит дарового хлеба! Да, наконец, такая купля и продажа, в виду эксплуататорской односторонности, недопустима нашим законом, соблюдающим правильность меры и весов!..