Страница 3 из 22
«Ты бы, дядюшка, говорит хозяйка, животам-то сенца дал.»
– Нет, тетка, что их кормить попусту; ведь я их на торг продавать веду, так оно все одно, будь они сыты или голодны, цена одна.
«Да вишь они какие тощие и вол-то кажет не больше городского козла откормленого…»
– Эх тетушка-матушка, дуй их горой, ведь не жалко б было, коли их за деньги продать, а то вишь надо на коты менять, так пусть уж они и сами будут не лучше, как кошки голодные! надо правду сказать, и я теперь с твоей летней похлебки не сытее их!
«Ну ин как хошь! прибавила тетка-дворница.
– Да так и хочу, как сказывал – молвил дядя Парамон.
IV. Как ошибся Парамон и попал ни туда куда надобно
Пошел опять дядя Парамон со своим добром, пошел тем же порядком, тем путем. Долго ли коротко неблизко ли далеко ли, шагом или рысцой, сушью или грязцей, как ни пойдешь все таки до места добредешь; черепаха ползком, что и конь скоком, все таки доходит куда ей надобно. Так и наш дядя Парамон дошел-дотащился до города уже поздо к вечеру, весь в поту сердяга, точно в воду окунут был, да глядь… ан вот-те Марфа еще орех, о жене ль думая, или о быке с козлом, иль о котах женинных, – пошляндал он от села совсем в противную сторону, да хоть и пришел в село, да со всем в незнакомое, неведомое.
Ну, думает, беда теперь моя, видно к худу так пошло на меня! Нелегкая знает, как это я обмешулился! Однако как же быть, не назад же иттить, остаться видно тут переночевать да отдохнуть, да завтра подальше отправиться.
Так как ничего с ним в пути не приключилось особенного, кроме как-то, что он, хоть не хотя, а должен же был животов покормит, то я вам и не стану рассказывать; а вот что было дальше, то, буде в угоду, послушайте.
Пришел ли, приехал ли, заве до по неизвестно, уже на другой день и тож к вечеру, наш Парамон припожаловал в город незнаемый, в такой, что страшно и кругом посмотреть… настроено вишь дом на дому, и людей-видишь разных видел тьму, как опосля сам рассказывал.
Пришел, спросил где постоялый двор; показали люди добрые; эка вещь, и двор-то постоялый такой, что у его барина палаты меньше; страшно кажись и войти-то туда. Однако делать нечего, приходит плыть, коли брода лет, дядя Парамон давай своим умом раскидывать, как бы в такие хоромы ночевать вкарабкаться! Вышел какой-то парень на двор, Парамон ему в пояс поклон.
«Можноль, кормилец, не во гнев твоей милости, учинить мне такое благодеяние, дозволить здесь приютиться, ночевать-остановиться двоим скотам моим да мне Парамону грешному?»
– От чего же не можно; поди спроси дворника.
«Да где ж мне найти его милость господина дворника?»
– А вон видишь он в синем кафтане стоит.
Парамон опять поклон. «Благодарствую, родимый, на ласковом слове!» поплелся к дворнику и думает: ну, от это отбоярился, как-то с тем придет сговорить: вишь он в кафтане каком, у нас сам староста, даже и по праздникам в смуром похаживает, а и с тем не больно сговоришь.
Однако напрасно робел дядя Парамон, дворник только спросил чего ему надобно, безо всяких речей велел козла да быка на дворе оставить, а ему самому на кухню идти.
Слава Тебе, Господи! думает Парамон себе, здесь страшно только снаружи, а внутри как и в нашей избе, только места побольше, а то есть и палати и печь, можно будет прилечь да переждать до завтра; вот бы беда, кабы меня на верьх повели, толку там мало, только высоко от земли.
Однако немного погодя набуркалось столько народу в кухню, что дяде Парамону показалась и эта широкая изба тесней чем его; но как он устал, что лошадь извощичья, то не смотря ни на жар ни на тесноту, прилег на лавку, прикрылся кафтаном да и уснул так, хоть бы тебе в избе собственной.
V. Как парамонов бык козлом сделался
Встает поутру дядя Парамон раным-ранешенько, умылся и Богу помолился и стал думу думать, как бы на базар отправиться? Сколько ни думал, сам не придумал: кто-мол его знает, какой тут в городе порядок идет, может на базаре теснота страшная, может впору и самому пройти, так лучше одну прежде скотину отведу да продам, а там и другую пущу потомуж пути; впрочем дай у людей спрошу, как это здесь делается?
В избе народу еще было кой-кого, наш Парамон высмотрел такого, что похуже одет: этот-де авось толком сказать не поспесивится, высмотрел парня ощипанного, подсел к нему и спрашивает:
«А что, кормилец, скажи не откажи, посоветуй, как поступить: привел я сюда в город двух животов продать, да не знаю, вместе ли их вести аль поочереди?»
Парень усмехнулся и говорит: а у тебя какие животы, лошади чтоль?
«Нет, родимый, бык да козел всего на всего.»
– А какой бык, хорошей породы, Черкасской чтоль?
«Нет, родимый, он у меня рыжий – этак изгнеда.»
Парень опять ухмыляется. Я не про шерсть говорю, а что-мол крупен ли, то есть как велик твой рыжий бык?
«Он гораздо больше козла, а уж не знаю как против ваших городских, может не придет подстать.»
– А за сколько намерен продать?
«И того не ведаю как сказать… сколько посулят не постою, дорожиться не буду, лишь бы с рук долой!
Ну так ведиж его продавать вперед, а там и до козла дойдет черед. А знаешь ли ты, где базар у нас?
«Где ж знать; я впервой только пришел сюда.
– Так пойдем пожалуй вместе, я покажу.
«Благодарствую, благодетель, сделай милость такую, я тебя буду вечно благодарить… А куда же мне козла-то приютить, пока я с базара вернусь?»
– Оставь здесь у хозяина, не опасайся, не пропадет.
Рад Парамон, что отыскал такого милостивца; мигом бегом на двор, отыскал дворника, заплатил за ночлег и сдал козла на руки; сам накинул на себя кафтан, привязал быка и отправился с своим новым знакомцем.
Прошли они больших улицы три да переулков несколько, вышли на площадку; народу там пропасть, так кишмя и кишат, кричат, голосят, а чем торгуют никто и не растолкуют: у иного сапоги в руках, а сам босиком ходит, а сапогами другим набивается; иной, в армяке, носит пропасть всякаго-то платья на руке, думаешь он продает его, а он у другого кафтан торгует, почти силой рвет, и деньги в руки сует, словно еще ему мало что есть у него. Парамон только дивуется. – Экие, говорит, в городе люди торговые, видно не подеревенски живут, все мужички богатые.
Зазевался наш Парамон, а парень, который его привел, подшел к одному молодцу-торговцу, что-то ему шепнул да на Парамона кивнул, а сам затерся между народа, и не видать его. Парамон стоит да посматривает кругом, кому набиться с быком, а того не замечает, что его оступили молодцы-продавцы, между собою перемигиваясь да шушукая; а один подшел, потрепал по плечу Парамона и спрашивает:
– Что, добрый человек, али Максим что ли, как тебя зовут?..
«Парамон называют.»
– То-то Парамон, это по-вашему, по-деревенски, Парамон, а по нашему по-городски и Максим хорошо! Что это ты козла-то продать что ли хоть?
«Какого козла?
– Вот, дурень, какого?.. А этого рыжа то-то, рогатого, что с собою привел?
«Да какой же это козел? я козла на постоялом дворе оставил, а это бык…»
– Что?.. бык? Ах ты увалень, что ты это… ай вздумал дурить людей в городе? козла за быка продавать?.. ты думаешь мы, городские, глупый народ, ваших деревенских плутней и не проведаем… Смотрите, люди добрые, он быком козла называет!.. скажите ему, что это такое?..
– Да что ж, разве он и впрямь не видит, отозвался один мужик с рыжей бородой, что это козел! что он морочит что ли нас?.. А за ним и все завопили… «вишь, брат, какой ловкой мужик, привел козла, да и говорит, что бык!.. Да как ты смеешь православный народ обманывать?..»
Парамон и струсил и дивится и сам быка осматривает со всех сторон… – Нет, говорит, ей Богу же я быка привел; да он же бык и есть, вся наша деревня знает, да и жена, когда меня посылала, говорила…
– Дурак ты, – закричали на него, – а ты во всем и веришь жене?.. Да жены и не так обманывают…