17 рассказов

А чего ж в больницу-то не взяли? А мест нет, сказали, берем, если парализация на улице или на работе, или ухаживать некому, а у вас полный дом народу — будет ездить сестра и делать уколы. Ездит, делает. И таблеток гору навыписывали, моя пенсия ушла без остатка.

А где друг ее? Взял манатки и ушел — вот где. Ну, это чего ж не понять, кровать-то одна, не будет же человек спать рядом с парализованной. Ушел, надо сказать, навсегда. Больше не появлялся.

Николай сходил в кочегарку за раскладушкой и бритвенными мелочами. Потому что ведь что получалось: вроде в доме полно народу, а ухаживать за Ниной Васильевной конкретно некому — шурин и его жена днем на работе, а теще скоро восемьдесят. Покормить, попоить — это она сможет, но ведь восемьдесят, нужна хоть какая-нибудь сила.

И Николай переселился ухаживать за своей женой. Вот для этого и нужна сила. К примеру, перестелить. То есть взять Нину Васильевну на руки, перенести ее на тещину кровать, а потом перестелить постель Нины Васильевны.

Но Николаю больше нравилось, когда меняла белье теща, он в этих случаях держал Нину Васильевну на руках. То есть жена вовсе беспомощна, и он ей необходим, и вот такое понимание, что он незаменим, ему, видать, нравилось.

В том месяце он был как бы повеселее, поразговорчивее, докладывал, к примеру, моей стало получше, рукой шевельнула и даже пытается что-то сказать.

Четыре месяца он ухаживал за женой, уходя из дому только на работу. Да несколько раз забегал и на смене — сделать тяжелую работу, да и вообще узнать, все ли в порядке.

Однажды сказал теще: пусть хоть так (они понимали, что ходить Нина Васильевна вряд ли будет, ну да, если полная парализация), но только пусть всегда будет с нами.

Но! Через четыре месяца новый удар, и Нина Васильевна, не приходя в сознание, через два дня умерла.

И эти два дня Николай сидел возле жены, днем и ночью он сидел и смотрел на нее. Ну да, прощался.

После похорон и поминок (друг-то на похороны приходил, на девять дней — тем более, на сорок не приходил, а на похороны приходил, это уж чего на человека зря грешить) теща спросила: может, он здесь поживет, а то ей страшно после смерти Нины. А какая разница, где жить, ответил Николай. Вот что всех тогда поразило — у него были пустые глаза. Нет, если его о чем-то спрашиваешь, он ответит правильно, но глаза вовсе пустые. Словно человек хоть и ходит по земле, но уже отсутствует.

Он вернулся в кочегарку, исправно работал, сходил на девять и на сорок дней.

Все смотрели по телику какой-то главный футбольный матч. Смотрел и Николай. Но ему, видать, стало скучно, и он опустил голову на грудь. Ну да, человеку скучно смотреть футбол после сорока дней, и человек задремал. Его кто-то окликнул, но Николай не ответил. Кто-то слегка дотронулся до него, чтобы разбудить, и Николай повалился на бок, уже совершенно и непоправимо мертвенький.

Ну, "скорая", милиция. Увезли. Оказалось, разорвалось сердце и душа мгновенно отлетела. Не вскрикнул, не ойкнул.

Да, странная история. Никогда и ничем не болел, а сердце оказалось такое слабое, что человек не успел ни вскрикнуть, ни ойкнуть, но в одно мгновение и согласно улетел на небушко.

Малыш

Семья Федосеевых — муж, жена, две дочери и сын. Сын не младший, а вот именно младшенький: он на двенадцать лет младше сестры Надежды и на десять сестры Анны. Боря, Борисик, он наш младшенький Братишка. Малыш. Как с детства пошло — Малыш, так навсегда и осталось. Школу заканчивал, в армии уже служил, а все Малыш. Так и спрашивали: нет ли писем от Малыша.

Что это значит — вот такой разрыв между младшей сестрой и братиком?

А это значит, что родители, видать, хорошо относились друг к другу. Ну да, мы за довольно долгую совместную жизнь убедились, что любим друг друга, девочки растут — это опора в старости, а сыночек (они так, пожалуй, и планировали: вот именно сыночек), а сыночек будет утешением в старости. Ну, так не так, кто ж это знает, но, пожалуй, именно что так.

Муж и жена не расставались ни дома, ни на работе. Он был редактором районной газеты, а она в этой же газете секретарем (и не просто секретарем, но исключительно ответственным, то есть тоже почти начальница).

Трехкомнатная квартира, и, что характерно, все комнаты изолированные. Когда жилье получали, это было не так и важно, но позже жизнь показала, что изолированность — спасение во многих трудностях. Да и в печалях тоже.

Теперь по порядку о детях. Старшая — Надя. Отец потом в шутку объяснял, почему назвал дочь именно Надеждой. А мы будем воспитывать в том ключе, что главная задача ее жизни, счастье, если хотите, — заботиться о родителях, когда придет их старость. То есть главный смысл ее жизни не муж, не дети, а папа-мама, — если им хорошо, то и она счастлива. (Шутка, конечно: жизнь — она ведь всех умнее и хитрее, как ты ее ни планируй, но не объедешь ни на какой козе, ни на трезвой, ни на пьяной.)

Поухаживать за родителями Надежде пришлось, но за вовсе не старенькими. Однако не нужно забегать вперед.

Значит, Надежда. Росточка небольшого, стройненькая, светловолосая и сероглазая. Родителей только радовала; училась не просто хорошо, но лучше всех в школе. Даже медаль получила.

Вот тут некоторая странность. Перед девушкой с медалью лучшие институты открыты, а она пошла в финансовый. Словно бы чувствовала, что придут времена, когда ее знания будут нарасхват. Хотя нет, обычная девушка, как она могла знать наперед, что все в стране перевернется и деньги станут главным предметом круговорота веществ в природе. А может, с цифрами ей было интересней иметь дело, чем, к примеру, с людьми.

После института Надежда была экономистом на каком-то заводике, а когда завод накрылся, она даже не успела пристроиться к бирже труда: ее пригласил хозяин новенького предприятия: поверьте, со мной вы не проиграете. И не проиграла. Сперва была экономистом, потом главным экономистом, а потом заместителем хозяина по экономике.

И дела шли так, что она зарабатывала больше, чем все остальные члены семьи, причем вместе взятые. Вот так. Тихая, скромная, небольшого росточка, а попала в нужное место и, главное, в нужное время.

Был у нее кто-либо из существ противоположного пола, не был, сказать трудно. Замуж не вышла. Может, собиралась исполнить то, к чему в шутку готовили ее родители — ухаживать за ними в их старости. Но не получилось.

Теперь вторая сестра, Анна. Тоже тоненькая, светловолосая. Почти всегда смеющиеся голубые глаза. И голос у нее был тихий и певучий, очень добрая улыбка. Училась она похуже старшей сестры, закончила медучилище, долгие годы была участковой сестрой, и больные ее любили. Ну да, улыбчивая, голос певучий и успокаивающий, и руки у вас, сестричка, очень легкие.

Замуж вышла рано, в двадцать лет родила дочку, отселилась от родителей в двухкомнатную квартиру, с мужем прожила восемь лет, покуда он не ушел к другой — видать, покрупнее, пожестче и не такой улыбчивой. Но оказался мужчиной нестервозным: жилье не делил, дочке помогал и, когда нужно было уколы поделать, обращался только к бывшей жене.

Нет, все-таки странно, как быстро летит время. Вот вышла замуж, вот родилась дочка, а вот уже в их квартиру поселился зять, а вскоре и внучка появилась, до изумления похожая на бабушку, и, когда Анна вывозила коляску в парк, все спрашивали: у вас дочка или сынок, — ответив, Анна непременно добавляла: а вообще-то маленькая собачка всегда щенок. Да, время летит как-то неоправданно резво, но ведь с этим не поспоришь, верно?

Да. А теперь о беде семьи, о ее горе — о Борисике, младшеньком братике, о Малыше.

Ну, что говорить о его детстве? Малость балованный (оно и понятно, младшенький ведь), малость хулиганистый (но без приводов в милицию, правда, отца пару раз вызывали к директору школы, это было). Учился средненько, но школу закончил. Даже в институт пытался прорваться, не не получилось, и он загремел в армию. И это было страшно: их Малыш, их Борисик, попал в Афганистан. Нет, ничего там с ним не случилось, попал почти под самый вывод, полгода всего там и пробыл, а потом где-то в средней полосе дослуживал.