Страница 4 из 10
- Где я мог его видеть? – Я постарался вспомнить, но не смог.
Это субъект, кроме всех его странностей, был выпускником-отличником кораблестроительного факультета, полиглотом, владеющим пятью языками, и к тому же смелым и решительным моряком. Уже в первом походе он, будучи всего лишь лейтенантом цур зее10, заменил убитого командира и раненого старшего офицера и принял на себя командование У-ботом. Вдобавок он умудрился потопить английский эсминец. За эти подвиги он был повышен в звании сразу до капитан-лейтенанта. Кроме того, Прус был награждён Железным крестом 1-го класса и получил под командование новенький У-бот U-266. Перед первым своим походом в качестве командира Гюнтер, в нарушении всяческих правил и морских суеверий, распорядился переделать двойку бортового номера в шестёрку, чтобы получилось библейское "Число зверя".11 Лучший художник-татуировщик из моряков базы по его заказу намалевал на рубке подлодки эмблему в багровых тонах: семиглавое рогатое чудище из Апокалипсиса - "Зверя, вышедшего из моря". U-666 вернулся из Северной Атлантики на базу через три месяца, потопив около десятка судов и кораблей английского транспорта, шедшего с грузом оружия и продовольствия для русских. Щелкунчик получил Железный крест 1-го класса и новое уважительное прозвище для своего доблестного корабля - "Дракон Апокалипсиса"12. Молодые подводники смотрели на него с обожанием, как на героя, коим он де факто и являлся. Когда Прус своим скрипучим голосом, перемежавшимся скрежещущим смехом, рассказывал о своих "гуманитарных акциях", его поклонники восхищённо смеялись вместе с ним.
"Гуманитарные акции" заключались в следующем: Гюнтер всплывал на своём U-666 посреди корабельных обломков, разлитого на волнах дизельного топлива и спасательных шлюпок, заполненных людьми. Из палубного зенитного пулемёта он лично расстреливал несчастных. "Гуманитарными" он называл свои действия из тех соображений, что оставь он в живых моряков с потопленных им судов, и большинство из них умрёт, так и не дождавшись помощи. Умрёт посреди ледяных вод Северной Атлантики, медленной мучительной смертью от переохлаждения. Он де, дарил им быструю смерть, используя крупнокалиберные пули в качестве мезерекордий - "кинжалов милосердия". В его словах была какая-то сатанинская, нечеловеческая логика.
Ещё он любил весело, подробно и со смаком порассказать, что частенько перед расстрелом пускался в душевные разговоры со своими будущими жертвами и даже знакомился с ними, расспрашивая о детях и жёнах. Однажды, когда этот садист в нашем загородном клубе офицеров-подводников, в окружении молодых поклонников принялся разглагольствовать подобным образом, мне приключилось оказаться неподалёку. Надо сказать, что все моряки крепко выпили и я не был исключением. Послушав некоторое время рассказы этого негодяя, я не выдержал и оставив свою компанию, подошёл к столику этого "Дракона Апокалипсиса". Не говоря ни слова, я отправил в нокаут самого Щелкунчика и нескольких его приятелей, попытавшихся прийти к нему на помощь.
Драки в клубе подводников редкостью не были. Вымотанные в походах кригсмаринеры частенько "выпускали пары" подобным образом. Но в нашей стычке с Прусом было нечто особое. Драка между двумя героями, командирами "счастливых" У-ботов это уже не банальная пьяная потасовка. Состоялся суд офицерской чести (пережиток прошлого), который решил, что рыжий бес подвергся ничем не спровоцированной агрессии с моей стороны, а значит имеет право на сатисфакцию. Извиняться я отказался, а дуэли в военное время запрещены. Хотя этот запрет тайно и в исключительных случаях нарушался. Гюнтер при всех заявил, что своим правом на удовлетворение он непременно воспользуется и, взглянув мне прямо в глаза, с кривой улыбкой добавил:
- Всему своё время, милый граф. Всему своё время...
Глава 3.
"Ариец и бретонка"
Помню, как в ранней юности ночами напролёт я зачитывался "Графом Монте-Кристо" и мне даже в голову не приходило, что этот благородный граф-мститель по факту самозванец и никакой не граф, а вот я действительно граф по рождению. Если точнее, то даже целый маркграф. В нашей семье совершенно не кичились своей голубой кровью, а мой отец так и вовсе относился к этому факту со своеобразным, солдатским юмором, как к забавному курьёзу. В дружеской компании своих приятелей, моряков с торговых судов акционерного общества HAPAG13, приписанных к Кенигсбергу, отец любил порассказать забавные анекдоты о своих славных предках, предводителях псов-рыцарей, которые как он утверждал получили своё прозвище благодаря густопсовым ароматам разносившихся из-под тяжёлых доспехов, за версту упреждавших неприятеля о приближении закованного в броню отряда. Таким образом, враг был заранее деморализован и предпочитал спасаться бегством, не рискуя сближаться со смертельно ароматным противником, дабы не погибнуть в бою от удушья. Из этого следует, - заключал с видом профессора истории нарочито серьёзный отец - что химическое оружие рыцари Тевтонского ордена начали применять за семьсот лет до газовой атаки у Ипра.
В первую мировую он служил в Кайзерлихмарине14, на У-боте15, в чине лейтенанта и принимал участие в "неограниченной подводной войне" против торгового флота стран Антанты. Ему повезло не только остаться в живых, но и стяжать воинскую славу, потому как служил он под началом Отто Виддегена16, командира легендарной U-9, в сентябре 1914 потопившей в одном бою три броненосных крейсера королевского флота Великобритании. На дно Атлантики отправились почти полторы тысячи английских военных моряков. Меня, своего первенца и единственного сына, отец назвал в честь славного моряка Отто, своего командира и моего крёстного отца. Это родство и предопределило всю мою дальнейшую судьбу. В начале первой мировой войны никто, не мы не Антантане17 понимали, насколько серьёзным оружием является подводный флот. У-боты были технической новинкой, и их перспективная мощь была понятна лишь их создателям. Они то и убедили правительство кайзера Вильгельма начать их производство. Так что, до 1915 года не один военно-морской флот мира не имел надёжной защиты от боевых субмарин и только после урока, который Виддеген преподал англичанам, началось массовое внедрение различных противолодочных средств. Самым эффективным оказалось передвижение торговых судов и транспортов в составе морских конвоев, под охраной военных кораблей.
Мой крёстный отец был для меня кумиром долгие годы, пока я сам не стал командиром У-бота. Я вдруг осмыслил, что в героическом сражении Отто Виддегена с тремя броненосными англичанами не всё так славно, как мне казалось в юности. Виддеген потопил первый крейсер и два других застопорили ход, решив, что их товарищ подорвался на мине. Отто торпедировал неподвижные, лежащие в дрейфе корабли, экипажи которых были заняты спасательными операциями. Война есть война и признаюсь, что я на его месте вряд ли поступил бы иначе, только вот, гордится такой победой, вряд ли имело бы смысл. Я бы посчитал это рутинной боевой работой, не приносящей особой радости, все равно, как азартному охотнику тупо пристрелить увязшего в болоте зверя. Ну, впрочем, таково моё личное восприятие.
Все эти мысли посетили меня, за самым, что ни на есть графским занятием. Я с любопытством, но без особых эмоций, перебирал содержимое найденного мной в древнем колодце клада. Мне пришлось потратить неделю, пока я не перенёс эти центнеры серебра и десятки килограммов золота в более удобное для себя место. Самыми интересными для меня оказались рукояти мечей и кинжалов. Хороши были и драгоценные, литые части украшений щитов и доспехов. Железо превратилось в ржавую труху и остались лишь детали орнамента из благородных металлов и драгоценных камней. Монеты попадались тоже весьма интересные. К примеру, я насчитал более сотни с профилем мужчины в остроконечном колпаке, с необычной бородой, заплетённой в косицы. Эти более чем старинные деньги были отлиты в виде неправильных овалов, величиной с ноготь пальца мужской руки и весом в двадцать, двадцать пять грамм. Материалом для них служило белое золото, скорее всего сплав золота с серебром. По-моему, его использовали ещё в древнем Египте, и назывался он, если не ошибаюсь, электрум. Как ни странно драгоценные камни, в основном рубины, среди которых попадались весьма крупные, были совершенно тусклыми и сильного впечатления не производили. Наверное, опытный ювелир смог бы что-нибудь с этим сделать. Жемчуг, тот и вовсе поблек, и не слишком радовал глаз. Всем этим богатством я решил распорядиться только теперь и только ради моей дочери Эидис, единственного существа, которое мне по-настоящему дорого. Мне лично безразлична эта гора потускневших от времени ценностей, я не ощущаю ни малейших признаков алчности, ни особого трепета, перебирая эти плесневелые сокровища. Видимо, у меня дефицит жизненного азарта, вкуса к земным удовольствиям, которые покупаются за деньги. Я и раньше не замечал за собой меркантильности, но после смерти Веры моя душа будто одеревенела, утратила чувствительность. Лишь страх потерять своего ребёнка сумел расшевелить во мне какие-то человеческие эмоции. Я понял, что высшие силы дали мне в руки возможность сделать мою дочь богатым, а значит независимым и свободным человеком. Уже только поэтому игра стоила свеч.