Парень

Так что вот из-за нее, — сказал он в корчме, и что скоро свадьба. Ага, откликнулся кто-то, помнит он эту семью. Был там и отец, но он как-то рано откинул копыта, так что девка без отца росла. Не хочу тебя зря пугать, — это говоривший к нашему парню обратился, — но если муж рано умирает, то тут стоит присмотреться к жене. Ну, не то чтобы мышьяк там, или спичечные головки, растворенные в чае, или соляная кислота, — у баб есть и другие способы, куда более коварные. Так ведь — сколько мужиков умирает молодыми, сказал наш парень, несчастный случай, например. И все равно надо приглядеться к жене, настаивал говоривший, потому что — куда мчался, скажем, тот мужик, — и тут прозвучало имя одного из жителей деревни, — куда он так спешил, что на повороте его прямо намотало, вместе с машиной, на дерево, пришлось автогеном да пилой работать, и дерево-то после этого к чертям засохло. Проще было бы спилить дерево и снять с него, как кольцо с пальца, машину вместе с тем мужиком… В общем, куда он летел, ну, куда, — спросил говоривший и ткнул пальцем в воздух над головой. А куда? — заинтересовался наш парень. Этого я не знаю, но ясно, что жена его куда-то послала, факт.

Ах ты, мать его, — тут же отозвались другие, — да ведь тогда выходит, она — и тут они назвали вдову, которая после смерти мужа одна растила детей и никогда больше не вышла замуж, вычеркнула из своей жизни всех мужчин, настолько важны были для нее умерший муж и дети. Правда, иные считали, что мужики ей вообще не очень были нужны, потому-то она так легко сумела устоять перед грехом, вернее, поскольку в этом случае новое замужество грехом не считается, то перед любовью. Тогда, выходит, баба его и убила — тут прозвучало имя ее бывшего мужа, — ведь какой мужик был, какой молодец, а она взяла его и убила, мать ее.

Чушь собачья, — сказал наш парень, — куча же людей найдется: хоть у них жены нет, все равно умирают молодыми. Эй, эй, — сказал тот, который показал себя большим знатоком подобных убийств, — там ведь тоже есть какая-нибудь баба: или любовница, ну, или мать. Вот к ним и надо приглядеться. Бабы, они все, даже матери, способны убить. Ведь сколько таких, кто, например, доводит детей до болезни, и чем доводит? — вечными требованиями да слезами, им лишь бы оставаться самыми главными для ребенка, чтобы ребенок чувствовал, что без них он пропадет — и в конце концов в самом деле пропадает. Потом, есть и такие матери, которые как раз беспечностью своей загоняют детей в гроб. Словом… Мужики собирались еще что-то сказать, но не могли вспомнить, что, и как забрели в эту тему, забыв, что причиной была возможная женитьба нашего парня и что они знают эту семью. Они же все время пили, пока говорили, и пили, конечно, и до того.

Приходи почаще, — сказали они нашему парню, а он ответил, мол, будьте спокойны, приду, — и пошел прочь, домой, к матери, которая рада была, что, хоть и очень редко, но видит сына в относительно трезвом состоянии: значит, ступил на правильный путь. Каждый к этому приходит, думала она. Даже ее сын. Было у нее в голове что-то в том роде, что в мире добро всегда побеждает зло, надо только дождаться. Хотя всё вокруг, да и сама ее жизнь, противоречило этому, она все-таки верила в добро. Вера эта — вроде того, как человек с младенчества учится говорить. Если он слышит подобное уже в первом классе, на уроках закона божьего, то вера в добро становится как бы знанием, входит в число важнейших сведений о мире, и от этого он уже никогда не избавится. Даже когда с ним случится что-то ужасное, например заболеет раком, и он не просто умирает, а перед этим его еще беспощадно распотрошат, тем самым не к выздоровлению подталкивая, как обещали, а дальше в болезнь, к жутким мучениям, а современная медицина, она только продлевает и дикую боль, и страдания, причем не из какого-то там милосердия — как можно из милосердия причинять боль! — а потому, что соцстрах платит врачам до тех пор, пока они что-то еще могут делать с больным; конечно, они-то там, между собой, прекрасно знают, что надежды никакой нет, да они и не вкладывают в это дело слишком много энергии: впихнут человека в операционную, отпилят ногу, пораженную саркомой, потом вырежут половину легких, потому что там метастазы, и до тех пор обрезают понемногу от бедняги, пока хоть что-то остается, чтобы близким было что в гроб положить, зато денежки на счет больницы текут и текут, и это дает возможность учреждению здравоохранения функционировать дальше, давая возможность новым больным страдать, а врачам продолжать свою работу, работу живодеров.

А тот, кто туда попадает, к ним в руки, даже тут способен думать, что все это — ради добра, например для того, чтобы очиститься, освободиться от грехов, которые ты совершил за свою жизнь, чтобы потом, после смерти, уж в самом деле все было совсем хорошо. То-то человек удивился бы, обнаружив, что после смерти вообще ничего нет, и его самого нет, а потому он ничего там не обнаружит.

Вот и в душе матери нашего парня глубоко жила эта вера в хорошее, хотя она не могла бы даже сказать более или менее определенно, собственно, что это — хорошее. Хорошо ли, скажем, если у человека есть жена и ребенок, и не является ли это так называемое хорошее всего лишь предисловием к чему-то очень плохому, трагическому? Или наоборот, то плохое, что с тобой происходит, может быть, есть залог чего-то прекрасного, что ждет тебя в будущем? Например, мужчина, ну, или женщина, отстрадав в браке сколько положено, прожив в муках каждую секунду, именно поэтому будет потом способен на такую любовь, какую раньше даже представить себе не мог. Или, чтобы хоть как-то спасаться от домашнего ада, он вечно, до поздней ночи, торчит на работе и, раз у него такое море времени, в конце концов изобретет что-нибудь потрясающее, за что получит огромные деньги и всемирную известность. И у этого мужчины, ну, или у женщины, как раз и было, пускай в подсознании, главное желание: придумать что-то такое грандиозное, как теория относительности. И условием для этого как раз и могла стать невыносимая семейная жизнь. И мужчина этот, ну, или эта женщина, чувствует себя невероятно счастливым аж несколько лет, пока организм и нервная система выдерживают побочные следствия мировой славы и немеряных денег.

Мать нашего парня, конечно, ни о чем таком не думала, вообще не пыталась понять, что от чего происходит: вытекает ли из плохого хорошее, из одного действия — другое действие, или это тоже лишь вопрос своего рода веры, когда человек связывает вещи у себя в голове, чтобы они не рассыпались на куски. Она видела только, что парень вроде бы ступил на хороший путь, потому что — почему не назвать хорошим делом то, что он собирается жениться, а это потом создаст возможность для рождения ребенка или детей. То, что парень в конечном счете будет проводить время не с приятелями алкашами в корчме, а дома, это и для здоровья должно принести позитивные результаты. Такой поворот мать считала настолько благоприятным, что с гордостью рассказывала всем, например соседям, как наладится теперь у них с сыном жизнь и как жаль, что муж ее не дожил до этого. Соседи, как и положено, притворялись, что тоже рады, но когда она ушла, сосед негромко сказал жене: ладно, подождем, чем все кончится. А чем это может кончится, спросила жена, сосед же только посмотрел на нее, и на лице у него написано было, что он имеет в виду.

28

После свадьбы, которую сыграли скорее, чем принято, парень наш сказал матери, — они были в кухне, она готовила обед невестке и сыну, — в общем, он сказал, что они попробуют жить отдельно. Мать повернулась спиной к плите, лицо у нее было влажным от пара, поднимавшегося от кастрюли. А здесь вам что, плохо? — спросила она; парень ответил: да нет, хорошо, только новая семья должна жить сама по себе; его молодая жена кивала: да, сами по себе, они это давно уже обсудили, только ждали подходящего момента, чтобы сказать об этом, и этот момент как раз подходящий, так что не стоит пенять, почему не сказали раньше, вот, сказали же, и нечего сомневаться, что этот момент самый что ни на есть подходящий.