Парень

Наша училка, Мари, вошла в кабинет, как можно предположить, как раз после такого приступа всеобъемлющей ненависти, когда похмельная тоска перешла в острую жалость к себе и вызвала чрезмерную чувствительность, когда парень наш ощутил, что каждая клетка его тела обнажена и жаждет любви, теплоты и сочувствия. Училка же целый месяц уже ездила на работу из другой деревни исключительно на автобусе, потому что король подштанников отступил от обещанного брака, то есть, собственно говоря, отступил в существующий брак, — в общем, это, возможно, и стало причиной, почему училка не была отослана ко всем чертям, но, напротив, усажена на диван и попотчевана кофе. А может, нашим парнем руководила вовсе не чувствительность, а напротив, соображения целесообразности, и он, посмотрев на эту молодую женщину, почти трезво взвесил скрытые в ней возможности: а что, ведь она могла бы быть моей женой, и вместе с ней мы могли бы продолжить линию, начатую отцом, линию новой крови. Правда, она никогда бы не значила для него так же много, как та сегедская девушка, которую так все хотели заполучить, а заполучил в конце концов какой-то гомик из Лос Анжелеса, а может, и не он, а кто-то другой, неважно, — суть в том, что эта, как ее, Мари, что ли, никогда ему так не будет важна. Ну, и еще он чувствовал, что инициатива в данном случае исходит от нее, и это заведомо снижало в его глазах шансы на настоящую любовь. За всю предыдущую жизнь он привык к тому, что это он бегает за бабами, а не они за ним, они были ему как масло в огонь, горящий в сердце, обратная же связь не могла высечь в нем настоящих эмоций. Если ты не должен бороться за что-то, то получается вроде благотворительного обеда, который ты, конечно, сжуешь, особенно с голодухи, но большого удовольствия не получишь, или вроде бесплатного концерта, когда у тебя в голове одна мысль: что оркестр наверняка играет вполсилы или что это такой оркестр, который пускают играть только на бесплатных концертах, и ты уже слышишь фальшь, и недотянутую мелодию, и несогласованность. Словом, Мари была для нашего парня такой бесплатный концерт, который не мог вызвать в нем такого уж большого интереса, ну, разве что трезвое рассуждение, что билеты на концерты нынче так дороги, что если уж подвернулся случай, упустить его просто грех.

27

Чего не заходишь, — встретили его в корчме, когда он туда пришел. Да вот же я, сказал наш парень; ну да, это сейчас, а в другие дни? Ты, конечно, наш парень, наш сукин сын, да ведь у одной суки столько сыновей бывает, что и не поймешь. Вон хоть тут, в деревне, кто-нибудь скажет, у такого-то пса — кто отец? Можно даже представить, что у него отцов сразу несколько, — возьми хоть щенков одного помета: все же разные, ни друг на друга не похожи, ни на мать. А как вспомнишь, что за свадьбы творятся в чьем-нибудь дворе, где у суки течка. Сколько кобелей на нее одну вскакивают — запросто может быть, что у нее внутри все взбалтывается, а потом рождаются черт-те какие щенки, которые ни на кого не похожи, потому что не было у них определенного отца, чтобы тот или этот. Вот и парень наш, вполне может быть, тоже такой щенок, про которого не знаешь, чей он сын. Станет такой директором, а потом забудет, откуда он взялся. И что его такая же мать кормила грудью, как и тех, кто ему до сих пор в корчме друг и товарищ был.

Парень наш слушал, как, пускай непрямо, через собак, поносят его мать, но молчал, а потом сказал лишь, что есть кое-кто, из-за кого он не приходил. На что остальные, теперь уже напрямик, мол, да пускай идет твоя мать в такую-то мать… И тут запнулись: как это может быть, чтобы мать шла в такую-то мать, — тут они даже чуть-чуть растерялись, но потом повторили, для простоты опустив одну мать: да пошла, мол, эта баба в такую-то мать. На что наш парень ответил, что не о ней речь, не о матери, до нее мне никакого дела нет, на нее мне насрать. Вот это да, это разговор, хлопали его по плечу друзья. А тогда какого хрена? На что наш парень ответил, что в соседней деревне нашел он кое-кого, и потом сказал, кого, и что все ж таки, как ни кинь, а никуда не денешься, и ему надо семью заводить, и тут как раз эта девка, которая вообще-то учительница у них в школе. Любовь по месту работы, захохотал кто-то сзади, — из этого женитьбы не бывает, только развод. Потому что это такая штука, что у одного из двоих уже есть муж или жена, вот тогда любовь и случается. Был, например, мужик один, он в библиотеке работал, и к пятидесяти годам понял, что он — другой, не такой, какой с женой был; или стал, один хрен. И тогда вдруг увидел тридцатилетнюю бабенку, которая уж точно могла бы сделать его таким, каким он хотел стать. Словом, ту бабу, для которой вообще-то был прямой интерес сделать его таким, потому что не было там другого мужика, чтобы он мог спасти ее от приближающейся старости и от одиночества, которое грозит бабе, если она до тридцати так и не вышла замуж. Есть такой социологический факт, что в конторе и вообще на работе каждая свободная женщина, особенно около тридцати, даже если она вообще-то очень порядочная, никого, скажем, не обманывает, не ворует, не карьеристка и так далее, так вот она, собственно, исходя из этого социологического факта, обязательно разрушает какой-нибудь брак, чтобы тем самым привести к полному материальному и душевному краху брошенную жену и детей, ну и, конечно, мужа, то есть теперь уже ее мужа, и отца ее детей, у которого вообще-то ни материальных, ни эмоциональных условий не было для того, чтобы создать новую семью. Словом, такова она, любовь по месту работы. Счастье еще, что у нашего парня ни жены, ни детей нет, потому что той бабе даже это не помешало бы попробовать его захомутать, как последнюю и вместе с тем единственную возможность, поскольку нигде на обозримой дистанции нет никого другого, более или менее подходящего, — словом, даже жена и дети не помешали бы ей накинуть на него свои сети.

Да нет же у меня жены, — сказал наш парень, и некоторое время ломал голову над вопросом: если нет жены, то может ли тогда идти речь о похожей социологической ситуации, ну, в том смысле, что все эти ее ласковые слова, и взгляды, и лицо ее, когда она, например, говорит, что никогда не испытывала такого с мужчиной, ни телом, ни душой, — словом, может ли быть это описано не с точки зрения психологии, а как социологическая ситуация. Ему вспомнилось собственное решение, когда он выбрал именно эту женщину, Мари, вспомнилось, что логические умозаключения были тут более весомыми, чем чувства, — и ведь смотри ты, как интересно: умозаключения в конце концов превращаются в чувство. Сейчас, когда они с Мари стали близки и в физическом смысле, когда стали строить планы на будущее, которое они проведут вместе, — он чувствовал, что почти любит ее. Может, это и есть любовь, размышлял он, а то острое желание, которое он испытывал к женщинам до сих пор, особенно тут стоит упомянуть ту сегедскую девушку, — может, это не любовь, а просто жажда жизни, во всяком случае, той ее стороны, где без женщины никак, и в фокусе этой жажды как раз и оказалась Мари. Получается, что он, собственно, влюблен в любовь, а не в определенную женщину. Но тогда как это возможно, продолжал рассуждать он про себя, как тогда объяснить, что другие женщины, и в том числе все эти училки младших и старших классов, которые так откровенно предлагали ему себя, не способны были удовлетворить его жажду любви? На минуту у него появилось предположение, что женщины эти не устраивали его чисто с практической стороны: например, у них были мужья и дети, или они выглядели очень уж пожилыми. По всей вероятности, в таких случаях ты из всего ассортимента тоже отбираешь самый подходящий вариант, есть в нас такая инстинктивная потребность отбора. Потом он вдруг подумал, что эта женщина, Мари, довольно красива и душа у нее есть, вот поэтому… И тут ему уже не пришло в голову, что все это, в том числе и красота ее — мол, покажу я этой команде, которая перехихикивается у меня за спиной, дескать, посмотрим, кто себе выхватит этого урода, покажу я им, что могу и я найти себе жену не хуже, чем у других, а то и лучше, — в общем, ему не пришло в голову, что все это тоже опирается на практические соображения, что, может быть, вообще все решения в делах любви принимаются, собственно, на основе пускай неосознанных, никогда не формулируемых в законченном виде, но все-таки рациональных соображений.