Страница 189 из 197
— Жора, ты что с ума сошел? Ты что делал, сукин сын? Ведь мы могли бы запросто попасть в лапы врага.
А он отвечает дрожащим голосом:
— Товарищ Байбаков, у меня в Армавире остались жена и дочка.
Летчик за эти действия оказался в штрафном батальоне…
Итак, прилетев в Краснодар, я стал искать штаб фронта, но еще
не знал, что делать. Выяснил, что штаб передислоцировался в станицу Белоречинскую. Я поехал туда, застал на окраине станицы Семена Михайловича Буденного. Была страшная жара (стоял последний летний месяц). Маршал сидел около штаба, у лесочка в нижнем белье… (Перед войной мы не раз встречались, когда он был заместителем наркома земледелия по коневодству. Вместе решали вопросы снабжения сельского хозяйства горючим. Так что хорошо знали друг друга.)
Тепло поздоровались, и я ему сразу говорю:
— Семен Михайлович, давайте команду об уничтожении промыслов в соответствии с указаниями Сталина. Я вижу, что мы можем не успеть сделать это. А Сталин говорил, что тогда будет плохо нам.
Буденный покачал головой:
— Не торопись, Николай. Мои кавалеристы остановили танки.
Я понял, что команду, которая требуется, видимо, никто мне не
даст. Потом по телефону из штаба фронта ее дал я по объектам нефтедобычи.
Начали там нефтескважины уничтожать. Была дана пока команда первоначальная № 1 (уничтожение малодебитных скважин). А были еще команды № 2 и № 3. После этого из Белоречинска я на автомашине поехал в станицу Апшеронскую. Меня там уже ловили по телефону. Звонил Каганович, который находился здесь как член Военного совета Северо — Кавказского фронта. Дает команду: «Приступайте к ликвидации промыслов». Отвечаю: «Я такую команду уже дал». Кроме Кагановича в Апшеронской еще был член Военного совета Леонид Корниец — председатель Совнаркома УССР. Когда я прибыл на промысла, на следующий день штаб фронта перебазировался в Хадыжи — центр нефтяной промышленности Краснодарского края.
События развертывались здесь очень быстро. Началось уничтожение более дебитных скважин по 2‑й и 3‑й командам. Темпы продвижения врага не замедлялись. Получаю сообщение из Апше- ронска: город обстреливается противником из артиллерийских орудий и подвергается ударам с воздуха, но все промысла его защитниками уже уничтожены. Я тогда позвонил в штаб фронта. К телефону подошел Каганович. Сообщаю: имейте в виду, пожалуйста, мне передали нефтяники из Апшерона, что немцы подошли вплотную к городу, находятся от него в 3–4 км.
— Что Вы там паникуете? — сердито говорит Каганович.
— Я Вам передаю то, что мне передали мои нефтяники. Можете проверить, пошлите военную разведку.
И вот ровным счетом через 15 минут штаб фронта стал спешно перебазироваться в Туапсе. Члены штаба поехали туда на автомашинах, а я с партизанами и нефтяниками занимался подрывом остатков промыслов. Страшно тяжелая, печальная вещь. Взорвали резервуары с нефтью, нефть пошла по дорогам. Закончив эту работу и подорвав электроподстанцию, я и участники спецоперации ушли в горы, т. к. отступать по дорогам в Туапсе было уже опасно.
«Мессершмитты» барражировали по коммуникациям на Туапсе и уничтожали все, что им попадалось. В это время был ранен Каганович, оторвало руку вице–адмиралу Ушакову, прекрасный был человек.
Я пробирался в Туапсе вместе с нефтяниками почти восемь дней по малому Кавказскому хребту. Некоторые из них остались партизанами во главе с секретарем Хадыжинского райкома партии Хомяковым (позднее он станет секретарем ЦК Компартии Туркмении), энергичный и боевой был мужик.
Пока мы шли к Туапсе, наверху сообщили, что Байбаков и его товарищи погибли «смертью храбрых». Представляете, что пережила моя жена Клавдия Андреевна, проживавшая тогда в Уфе с маленькой дочкой Таней на руках, когда получила на официальной, казенной- бумаге извещение о моей гибели. Правда, через несколько дней пришло новое сообщение, что Байбаков и его товарищи живы- здоровы.
Мы потом направились в Грозный. Немец продолжал продвигаться в глубь Кавказа, занял Майкоп, дошел до Орджоникидзе (ныне Владикавказ). Наша эпопея по уничтожению нефтяных скважин была продолжена. К сожалению, небольшую часть скважин в г. Малгобек (Северная Осетия) уничтожить не удалось.
Что касается Грозного, то, когда Буденный был освобожден с поста командующего войсками фронта и был назначен генерал Петров, мы многое сумели из местного нефтеоборудования эвакуировать, в основном в Туркменскую ССР и во «Второе Баку». Причем я как уполномоченный ГКО по эвакуации занимался не только вывозом оборудования, но и людей. Мы, например, перебазировали только в районы «Второго Баку» около 10 тыс. человек, из них процентов 70–80 женщин. Все они там разместились, получили работу, хотя погодные условия были тяжелыми. Для работников нашего теплого пояса температура минус 3–4 градуса была уже довольно трудно переносимой, а в районе «Второго Баку» им приходилось трудиться при температуре —30°, — 40°.
Теперь возвращаюсь к тому, что произошло в Грозном. В разгар боев Сталин дал команду — перебросить сюда из Сибири две дивизии. И когда эти дивизии переправились сюда через Каспий, прибыли в Махачкалу и двинулись на Север, немцев выбили из Червонной, и они ушли к Моздоку. Здесь устроили заслон для всех бегущих. Надо сказать, расправа с ними была жестокая. Но все–таки дисциплину удалось восстановить.
Южнее Грозного, у Червонной наши воины встали насмерть, и противник здесь задохнулся. Я был очевидец страшной картины. Это было 28–29 августа 1942 г. Гитлер отдал приказ — любой ценой захватить нефть Чечено — Ингушетии, т. е. грозненскую нефть. Поэтому двинулось в наступление несколько вражеских дивизий. Разгорелся тяжелый бой, в ходе которого активно действовали наши штурмовики, подброшенные по ленд–лизу англичанами. 20 самолетов–штурмовиков косили наступавшие войска противника.
Я находился на контрольном пункте КП штаба, на возвышении, и все хорошо было видно. Из примерно 10 тыс. солдат и офицеров противника около половины погибло. Через несколько дней появились флаги с той и другой стороны, что означало — давайте захороним трупы, которые уже начали разлагаться. Стали рыть траншеи. Бросали туда тела погибших и зарывали. Через 3–4 недели немецко- фашистские войска снова пошли в наступление. Но это было их последнее наступление. В нем участвовали в основном румыны. Их тоже уложили. На этом враг окончательно выдохся. К концу года его прогнали до Ростова–на–Дону.
Немного еще отвлекусь. Я как–то после войны отдыхал в Кисловодске. Сажусь в машину, еду в Баку, в родные места. Заехал по дороге в район тех боев, о которых только что рассказывал Вам. Мне интересно было, что же там осталось, как все выглядит спустя десятилетия? Сохранились ли могилы того времени? Ведь там было похоронено несколько тысяч человек.
Не удалось обнаружить ни одного очевидца. Куда они делись? Я расспрашивал. Отвечают — нет, ничего не знаем. Пустое место, ни одного памятника, свидетельствующего о том, сколько здесь наших славных воинов–защитников Родины полегло и захоронено…
После того как гитлеровцы здесь сильно обожглись и их отогнали, я улетел в Уфу, стал снова заниматься нефтяными делами. Там находился непродолжительное время, т. к. вскоре наш наркомат был реэвакуирован в Москву и вся моя последующая работа протекала в столице.
Г. А. Куманев: Как Вы, Николай Константинович, в целом оцениваете итоги эвакуации нефтяного оборудования, проведенной в 1941–1942 гг.? Много ли оказалось при этом потерь?
Н. К. Байбаков: В целом я оцениваю эту беспримерную в мировой истории сложнейшую производственную операцию, в том числе по спасению предприятий нефтяной промышленности и запасов горючего, весьма положительно, высоко. Из одного Грозного, я хорошо помню, мы вывезли 600 вагонов ценных грузов. Демонтировали и эвакуировали Грозненский нефтеперерабатывающий завод и вместе с ним всю добытую за последние дни нефть, а также оборудование других заводов, многих скважин, качалки, механизмы и т. п. Все это через Баку и Каспийское море переправили в Туркмению и по разным нефтяным районам устанавливали. В Красноводске к концу войны мы подготовили к эксплуатации завод. Такое же завод соорудили в Молотове (Перми) на базе эвакуированного оборудования, сыгравшего очень важную роль. Так что, повторяю, задача по перебазированию нефтяных объектов была выполнена неплохо.