Ходок 7

- Я видел одного из Лордов на Зеленой площади у "У трех повешенных", - негромко обронил Мельник, бригадир десятой пятерки. Его иссиня-черные волосы с самого раннего детства, когда Мельника еще звали Аттикус Церес, были припорошены сединой, словно обсыпаны мукой, так что выбор прозвища был небольшим: или Мельник, или Седой, другие варианты, вроде Булочника, не рассматривались.

Дело было в том, что облик булочника предполагает наличие в нем чего-то вкусного, домашнего что ли, чего-то доброго в конце концов, а во внешности и внутренних свойствах юного Аттикуса всего вышеупомянутого и близко не наблюдалось. Посему, при выборе между Седым и Мельником, общественное мнение шайки малолетних преступников, где Аттикус имел честь подвизаться, большинством голосов склонилось к Мельнику, ввиду природной кряжистости фигуры и общей основательности юного бандита. С тех пор так и пошло - Мельник и Мельник.

После нападения на "Арлекин", никто из работников Серого Цеха высокопоставленных северян не видел. И что характерно - и не стремился, а ровно наоборот. Поэтому неудивительно, что после такого интригующего начала взоры всех присутствующих обратились к бригадиру десятой пятерки, а он, в свою очередь, не стал изображать из себя эстрадную звезду и заставлять себя упрашивать:

- Северяне разрешили похоронить наших с утра, - продолжил он, и все присутствующие угрюмо покивали. Это было общеизвестно - за площадью, куда вывезли тела бойцов Серого Цеха во главе с его бывшим главой без головы - вот такой вот каламбурчик, следили сотни глаз и примерно такое же количество ушей, и объявление воли Северных Лордов, которую озвучил Амор, мгновенно было доведено до сведения всех заинтересованных лиц.

Кстати говоря, если кого-то удивило нестрогое совпадение количества следящих глаз и ушей, чего, в принципе, следовало бы ожидать, то объяснение этому явлению очень простое - некоторые из наблюдателей не имели полного комплекта органов зрения и слуха. У кого глаза не было, у кого уха, а у кого и того, и другого! Жизнь рядового бандита не сахар, это не в Сколково нанотехнологии клепать, хотя и там опасно -могут проверить... рано, или поздно. Но, у бандитов условия труда все же похуже, и соответственно - травматизм выше.

- Соваться на похороны стремно, - дернул щекой Мельник и остальные бригадиры, сидящие за столом, молча с ним согласились. Никто не исключал, а подавляющее большинство вообще было непоколебимо уверенно в том, что северные демоны просто хотят добить всех участников нападения на их корабль и только и ждут, чтобы серые явились торжественно попрощаться со своими боевыми товарищами. - Поэтому, ночью я навестил Грача, - начальник Цеха Нищих уж больно напоминал эту птицу и другого прозвища у него просто не могло быть, - и напряг похоронить ребят. - Бригадир десятой пятерки по-волчьи ощерился. - Он не хотел, но я упросил. - Мельник криво ухмыльнулся. - Остальные бригадиры понимающе покивали, хорошо представляя, как именно он "упрашивал" главного бакарского нищего. - Грач вписался... Хотя не хотел. - Повторил Мельник. И снова все присутствующие покивали. При этом некоторые испытали легкое чувство стыда, потому что не предприняли, со своей стороны, никаких шагов для организации похорон. А некоторые не испытали - наличие, или отсутствие совести от профессии не зависит. Можно быть совестливым депутатом, или губернатором и бессовестным пастором, или детским врачом. По статистике, однако, вероятность и того и другого не слишком велика.

А вот начальник Серого Цеха самоустранился от организации похорон по причине никак не связанной с душевным выбором. Он был таким же, как Шест, прагматиком до мозга костей и для него не существовало моральной дилеммы: кого спасать - молодую женщину, или ее маленького ребенка, если есть возможность спасти только кого-то одного. Конечно же, женщину - она родит еще детей. Для Эргюста главным и единственным приоритетом было сохранение личного состава Серого Цеха. Однако и тут все было не так просто и ясно.

Казалось бы, для сбережения своих людей, начальник Серого Цеха должен был отдать четкий и однозначный приказ - не приближаться к телегам с телами соратников и вообще держаться подальше от Зеленой площади и от трактира "У трех повешенных", но он этого не сделал. Эргюст никому не стал навязывать свою точку зрения на организацию похорон братьев по оружию, предоставив каждому бригадиру право самому решать, как поступить и что сказать своей бригаде. И это было правильно - никто не сможет потом объяснять свое поведение полученным приказом, а самое главное - некого будет винить.

В противном случае - если бы он отдал конкретный и однозначный приказ, причем не важно какой именно - участвовать в похоронах, или же нет, это неминуемо привело бы потом, когда ситуация таким, или иным способом устаканится, к разброду, шатанию и расшатыванию внутренних скреп Серого Цеха. Если бы Эргюст приказал всем участвовать даже не в самих похоронах, а только лишь в их организации, и при этом были бы новые жертвы среди сотрудников, то оставшиеся в живых непременно заявили бы, что они всегда были против такого решения и лишь категорический приказ начальника Цеха погнал их на бойню.

А если бы он приказал на лигу не приближаться к Зеленой площади, то нашлись бы такие, что стали бы шептаться у него за спиной, что хотели проводить товарищей в последний путь и лишь трусливый приказ руководства лишил их этой возможности. Так что Эргюст поступил единственным, возможным для себя, в данной ситуации, способом - даровал всем свободу воли. Как говорится - каждый пьет свое какао.

- Грач фуфло никогда не гнал... - покривил губы Мельник, - сукой не был. Но... - Он обвел хмурым взглядом высокое собрание, присутствующее за столом, и высказал вслух то, что у каждого было на душе: - Время наступило смутное. Любой может кинуть... - От этих слов будто бы порыв ледяного ветра пронесся над столом. Зябко всем стало, мурашки по спине пробежали, и неизвестно, что бы еще произошло с организмами собрвышихся, продлись такое состояние подольше, но тут раздался бесстрастный голос Старика:

- Не отвлекайся. Давай ближе к делу. - И от этих простых слов, всех отпустило. Компания снова задышала.

- Я позырить решил, чтобы нищие не кинули. В первую склянку пробрался в дом Старого Пня, - продолжил Мельник и вновь собравшиеся высказали ему свое молчаливое одобрение. Дом Старого Пня - отставного сотрудника Серого Цеха, отошедшего от дел по старости и слабости здоровья, идеально подходил для наблюдения за трактиром "У трех повешенных". С эркера второго этажа открывался прекрасный вид как на сам трактир, так и на телеги, а можно даже сказать - катафалки, с телами павших соратников.

Кстати говоря, Старый Пень был еще одним редким человеком, чье погоняло изменилось со временем. Обычно, кличка, которую получал бакарский мафиози, сопровождала его от "рождения" - когда он вступал в ряды этой замечательной организации, и до могилы. А со Старым Пнем получилось иначе. Изначально он звался просто Пнем из-за общей корявости фигуры и лица. Лучшего идентификатора подобрать для него было невозможно. Однако, время шло и его воздействие на Пня привело к тому, что при упоминании его имени многие товарищи стали добавлять прилагательное "старый" - уж больно Пень стал походить именно на старый, трухлявый пень. И с какого-то момента, точно назвать который никто бы не смог, Пень превратился в Старого Пня.

- Я как раз зыкал на голову Змея, - продолжил свой рассказ Мельник. При этих словах Эргюст поморщился. Все сотрудники Серого Цеха - и бригадиры и рядовые бойцы, знали, что Старик не любит блатной жаргон. Он сам по фене не ботал и терпеть не мог, когда в его присутствии это делали другие, тем более "офицеры". Использование Мельником арго могло быть следствием двух причин. Первая состояла в том, что последние события настолько расшатали строгую дисциплину в Сером Цехе, что бригадир счел для себя возможным положить с прибором на лингвистические пристрастия и предубеждения своего непосредственного руководителя и изъясняться в удобной для себя манере, без оглядки на авторитеты. Вторая - в том, что из-за нервных перегрузок он просто-напросто позабыл про табу. Такое бывает - сильный стресс произвольно стирает из памяти информацию и Мельник забыл, что любит, а чего не любит начальник Серого Цеха. В любом случае все это было не очень хорошо и Эргюст нахмурился. Нахмуриться - нахмурился, но промолчал, а Мельник продолжил, как ни в чем не бывало: - Когда он появился. - Насчет того, кто именно появился, у собравшихся за столом вопросов не было. Вопрос был в другом - имел ли Мельник в виду, употребив термин "появился", именно то обстоятельство, которое страшило всех, знавших Змея, до нервного тика, или же что-то другое.